Савелий отбыл на пароходе из Ленинграда 20 мая, вернувшись из Берлина в Москву на поезде через пограничный пункт Себеж 7 июля[76]. В приказе по Управлению Уполномоченного Торгпредства СССР в Германии за подписью временно исполняющего его должность Ю. В. Гольдштейна говорилось: «Зам. Уполномоченного – Зав. Московской Конторой С. М. Литвинова считать вернувшимся из служебной командировки в Берлин и приступившим к исполнению своих служебных обязанностей 8-го июля с. г.»[77].
Понятно, что брат замнаркома по иностранным делам пользовался тогда «неограниченным» доверием со стороны руководства торгпредства СССР в Германии, без спроса которого, хвалился Савелий, «я выдавал дружеские векселя[78], построил дом для конторы и моей квартиры[79], купил себе автомобиль – и никогда начальство в Берлине не оспаривало моих действий»[80].
Косвенно это подтверждает и письмо заместителя торгпреда Р. П. Аврамова, с пометками: «Лично. Совершенно секретно. В собственные руки. Никому другому не вскрывать», от 19 мая 1925 года, адресованное замнаркома внешней торговли СССР Б. С. Стомонякову:
Дорогой Борис Спиридонович! Был у меня сегодня тов. Литвинов С. М. и сообщил, что в свое время Вами ему было обещано, в случае его перехода на службу из РАСО в нашу Московскую контору, то же жалование, которое он получал до того времени в РАСО, а именно – 600 руб. После перехода тов. Литвинова на службу к нам, ввиду трудности урегулирования вопроса о его жаловании, он некоторое время оставался на службе и у нас, и у РАСО, получая по 360 руб. и у нас, и там. В октябре прошлого года, по настоянию тов. Рубинштейна, тов. Литвинов отказался от всякой работы в РАСО[81] и всецело отдался работе в нашем Московском отделении, получив при этом уверение, что в отношении жалования он от этого не пострадает. Были проекты платить ему от берлинской «КНИГИ»[82] (за работу, которую он все равно для этой последней проделывал в Москве) часть его жалования, другую же часть платить ему в Москве. Однако из этого проекта ничего не вышло…[83]
Поскольку разница между фактическим и обещанным жалованием выдавалась в виде аванса, Савелий ходатайствовал о погашении возникшей за ним задолженности, и Аврамов убеждал Стомонякова:
Я думаю, что тов. Литвинов настолько ценный для нас работник, что мы просьбу его удовлетворить должны, приняв одновременно решение выдавать ему и впредь в виде авансов упомянутую выше разницу со списанием ее каждые шесть месяцев за счет торгпредства в Берлине в виде дополнительных расходов по Московскому отделению. Если почему-либо Вы найдете, что этот способ является неудовлетворительным, прошу Ваших инструкций. Для сведения сообщаю, что у тов. Литвинова тяжелая семья из девяти человек, и при нагрузке его в нашем отделении в Москве на все 100 % он никоим образом не в состоянии дорабатывать что-либо на стороне…
Но Савелий был недоволен своим жалованием и уже в январе 1926 года жаловался Рубинштейну, что из получаемых им 36 червонцев остается на жизнь лишь треть: ведь 9 червонцев надо отдать за две сырые комнаты («своими деньгами, – негодовал он, – я содержу шесть квартир рабочих, так как квартирная плата взимается в зависимости от получаемого оклада»), 2 червонца – за коммунальные услуги, 3 – подоходный налог, 2 – профсоюзные взносы и еще по 4 – прислуга и школа для детей. «Насколько Вы знаете дороговизну московской жизни, – сетовал Савелий, – Вы понимаете, что семья, состоящая из девяти человек, не может жить на 12 червонцев в месяц»[84].
Поэтому 12 февраля Аврамов повторно обратился к замнаркома внешней и внутренней торговли[85] М. И. Фрумкину с напоминанием, что его предшественник, Стомоняков, переведенный к этому времени в коллегию НКИД, обещал Савелию такой же оклад, как и в РАСО, то есть 60 червонцев. Но, поскольку своевременно это не оформили, Литвинов получал по ведомости 36 червонцев, то есть существующий «максимум» для спецов, а доплату в размере 24 червонцев – в виде подотчетных авансов, которых накопилось на сумму в 288 червонцев. С октября 1925 года оклад Савелия, с учетом предоставления ему более дешевой квартиры, снизили до 50 червонцев, и формально торгпредство должно было потребовать от него рассчитаться за полученные авансы, но это «было бы совершенно несправедливо», так как тогда ему «придется продать всю свою обстановку». Аврамов считал, что надо списать долг Савелия за счет убытков торгпредства, как раньше, с согласия и по распоряжению Фрумкина, списывали «подобные же, неподдающиеся востребованию, подотчетные долги тт. Турова, Рубинштейна, Гольдштейна и проч.».
Хотя 23 февраля Стомоняков написал Фрумкину, что Аврамов «не точно излагает возникновение этого дела», он мало что мог добавить и фактически лишь подтвердил то явное доверие, которым пользовался Савелий в советских кругах:
Приехав в Москву в декабре 1923 г. на второе Совещание уполномоченных НКВТ, я узнал, что ведший фактически работу по Московской конторе Берлинского торгпредства тов. С. М. Литвинов состоял одновременно на службе в Обществе РАСО, где он был членом Правления. Ввиду того, что решение второго Совещания Уполномоченных о предоставлении определенных прав московским представителям крупнейших торгпредств требовало укрепления аппарата Московской конторы Берлинского торгпредства, и принимая во внимание благоприятные отзывы о работе тов. Литвинова со стороны покойного В. В. Старкова, – я действительно предложил тов. Литвинову оставить работу в РАСО и перейти целиком на службу в Московскую контору Торгпредства. Когда же тов. Литвинов обратил внимание на то, что он получает в РАСО 60 червонцев и что, вследствие своей тяжелой много-семейственности, не может ограничиться нормальным спецокладом, я заявил, что мы оформим получение им оклада в 60 червонцев по Московской конторе Торгпредства, если он бросит РАСО[86].
О полномочиях, которыми наделялся «управляющий Московской конторой Торгового представительства СССР в Германии тов. С. М. Литвинов», видно из доверенности, выданной ему в последний раз 30 апреля 1926 года, со сроком действия два месяца, согласно которой «уважаемый Савелий Максимович» уполномочивался: 1) принимать причитающиеся торгпредству платежи как наличными деньгами, так и векселями и другими обязательствами; 2) переводить числящиеся на текущих счетах в банках суммы с одного счета на другой и из одной валюты в другую, а равно переводить эти суммы торгпредству в Берлин; 3) подписывать чеки на получение денег с текущих счетов в банках; 4) отправлять за границу и получать из таможенных и железнодорожных транспортных контор все грузы, адресованные торгпредству; 5) отправлять и получать адресованную на имя торгпредства или его уполномоченного корреспонденцию – ценную, заказную и посылочную; 6) производить все операции с векселями, как то учитывать, инкассировать, ставить на таковые от имени торгпредства жиро[87] и пр.»[88].
Но очередным берлинским торгпредом стал К. М. Бегге[89], доверительные отношения с которым ни у Литвинова-старшего, ни тем более у его брата явно не складывались, и 24 марта Рубинштейн, получивший назначение в Милан на должность заместителя торгпреда, обратился в управление торговыми предприятиями Наркомата внешней и внутренней торговли СССР с ходатайством отпустить с ним Савелия:
