– Тогда почему ты мне говоришь об этом сейчас?

– Просто подумай хорошенько, ладно? – Пытаюсь выдавить хоть какую-то улыбку.

– Я не виновата в том, что вы с папой разводитесь, мам. И мне тоже нелегко сейчас, как и тебе.

Она поняла всё правильно, моя взрослая дочь. Когда-то и я была молодой и наивной. Влюбилась, забеременела, поспешно вышла замуж. Двадцать лет совместной жизни – коту под хвост. Сложилась бы моя жизнь иначе, если бы я тогда приняла другое решение? Возможно. Но это лишь догадки. Всё случилось так, как случилось, и нужно жить дальше.

– Я знаю, Ева. – Опускаю свою руку ей на колено. Зря я начала этот разговор. Она действительно ни в чём не виновата. Просто я боюсь остаться совсем одна в большом доме. Я свихнусь в одиночестве. – Не могу поверить, что ты уже большая. Я желаю тебе только счастья. Не подумай, что я против всего этого, против Тимура. Он хороший парень. Я буду скучать без тебя.

– Ты так говоришь, будто я ухожу навсегда и больше не вернусь, – говорит Ева, отворачиваясь лицом к окну. – Я буду навещать тебя.

– Конечно, будешь. Куда ты денешься, – смеюсь я.

– Ты точно решила? – говорит она, снова повернувшись ко мне лицом. И даже краем взгляда я вижу, что в глазах у неё тоска и печаль. Он, безусловно, хороший отец. Это всегда было единственной ниточкой, за которую я цеплялась, как за спасательный круг, когда думала о разводе. А думала я о нём очень часто. А решилась только сейчас.

– Ты думаешь, твоей матери поздно что-то менять в своей жизни?

– Я думаю, что ты у меня в самом соку, мам, и дашь фору любой молодой девушке. Но в твоём взгляде столько сомнения в последнее время, и мне тяжело видеть тебя такой.

– Твой отец почему-то думает по-другому. Насчёт форы молодой девушке, – печально вздыхаю я. Я знаю, что это не та тема, которую нужно обсуждать со своей дочерью. Но она сама всё прекрасно знает.

– Он просто кабель! – вспыхивает она.

– Он – твой отец!

– Я на твоей стороне, ты знаешь. Я вообще не понимаю, как можно было это терпеть столько лет. И почему сейчас?

– Кризис среднего возраста, – фыркаю я. – Буду петь оду о потерянном времени.

– Есть два выхода из сложившейся ситуации. Отпустить и перестать заниматься самобичеванием. Либо простить и закрыть на это глаза. Многие семьи так живут. А ты застряла где-то на пол пути.

– Я устала…

– Найди тоже себе любовника, – бубнит она, скрещивая на груди руки. Мои брови ползут вверх от удивления. Никогда бы не подумала, что дочь будет раздавать мне советы такого плана. – Может тогда папочка задумается, что делает тебе больно.

– Не думаю. Есть такой тип людей. Трясут своим барахлом до самой старости.

Ева начинает хихикать.

– Не такое уж барахло, раз молодые бабы на него заглядываются.

– У него есть бабки и связи. И вообще, давай закончим эту тему. Не думаю, что это хорошая идея – обсуждать с тобой такие интимные вещи.

– Брось, мам. Мне уже двадцать лет!

– Но ты моя дочь, а не подруга. Прости. Это грубо, но факт. Когда родишь свою дочь, и она вырастет, можешь обсуждать с ней всё что угодно. А я – пас.

– Хорошо, как хочешь.

Всю остальную дорогу мы молчим. Только, когда я высаживаю её у колледжа, поцеловав на прощание, и она скрывается за поворотом, уже не могу сдерживать поток нахлынувших на глаза слёз. Мне это нужно.

– Привет, – шмыгнув носом, говорю я, заходя в раздевалку тренажёрного зала.

– Привет, я уж думала вовсе не придёшь, – бодро начинает Леся, пока не поднимает на меня свой взгляд. Она рассматривает меня с ног до головы, чуть на дольше остановившись глазами на пятне от кофе и моих засаленных волосах. – Э-э-э… Выглядишь неважно.

– Лучше не говори ничего. – Я бросаю спортивную сумку на скамейку и начинаю с энтузиазмом в ней рыться, будто ищу там свои потерянные годы.

Леся стоит как вкопанная, но молчит. Знает, что может попасть под горячую руку. Смотрит, как я достаю кроссовки и одежду для тренировок, вглядывается в моё зарёванное лицо.

– Может хватит, – бубню я, когда терпеть её настойчивый взгляд уже нет сил. Она может молчать, но смотреть не перестанет, пока я сама не начну разговор. Молчаливый террорист. – Я всего лишь проспала, облилась кофе и у нас в доме нет воды, поэтому на моей голове можно жарить картошку.

– У-у-у-у, – тянет подруга. – И ревела ты, конечно, из-за всего этого?

– Нет, – качаю я головой. – Я сентиментальна, но не до такой степени. Просто всё в кучу, Лесь, понимаешь?

– Понимаю. – Она присаживается рядом со мной. – Мужика тебе надо.

– Я от одного не могу избавиться, а ты меня уже за другого посватать хочешь? Нет уж, спасибо. Я уж как-нибудь сама.

– Вот это амбиции! Вот это я понимаю! – всплёскивает руками Леся. – Да он тебе самооценку ниже плинтуса опустил! Ты двадцать лет ему верность хранила, пока он трахал всё, что движется. Ещё столько же намерена хранить?

– Мы разводимся.

– Где-то я уже это слышала. – Она подставляет руку к уху, прищуриваясь, водит головой туда и обратно. – Где же это, интересно? Точно! На этом же самом месте год назад!

– Хватит, Лесь. Решено уже. Мы вместе не живём почти месяц. Он в квартире, я в доме. Суд через неделю.

– А плачешь почему? Радоваться надо!

– Да фиг его знает. Под сорок лет одной остаться, еще Ева переезжает к Тимуру. Сегодня сказала. Одна в большом доме, – печально вздыхаю я.

– Не грусти! Закатим вечеринку! Чтоб все соседи слышали!

– Обещаешь? – снова шмыгаю я носом.

– Обещаю! – отвечает она, обнимая меня за плечи.

– Пошли уже, тренер ждать не любит, – немного успокоившись говорю я. Леся встаёт первая и подаёт мне руку.

– Я ещё не старая бабка, сама могу.

– Да хватит, Кать. Какая ты бабка. Что ты к своему возрасту привязалась. Отличный возраст для новой жизни. Люди и в пятьдесят, и в шестьдесят женятся и замуж выходят. Вот зациклилась!

– Это ты зациклилась! Я больше замуж не собираюсь. Была… То есть ещё замужем, конечно. Сама-то, гляжу, не собираешься!

– А что мне там делать? Мне и так хорошо. Никому готовить не надо, обстирывать, обглаживать, носки по дому собирать не нужно. Поживёшь одна, сама поймёшь.

– Мне грех было жаловаться, Лесь. В последнее время домработница всё за меня делала.

– Ну, ты же на месте не сидела. Салоном занималась. Ты опять ищешь ему оправдание. Сколько можно?

– Занималась, – вздыхаю я.

– Что, кстати, по разделу имущества?

– С голой задницей не останусь. Дом, моя машина, салон – мои.

– Ты дура, Кать. Можно больше вытрясти. Дом изначально был твоим наследством. Ну, с салоном он тебе помог. На машину ты сама заработала.

– Мне ничего от него не нужно. Хочет – пусть на Еву наследство переписывает.

– Женится второй раз, нарожает детей и им всё достанется, – фыркает она.

– Ну и пусть! Я просто хочу, чтобы он оставил меня в покое.

– Дело твоё… – покорно говорит она и выходит из раздевалки. Я иду следом.

Почти с самого начала нашего замужества я начала понимать, что Вадим ведёт двойную жизнь. Сначала это были маленькие тревожные звоночки в виде всякой незначительной ерунды, на которую даже внимание не хотелось обращать. Я была молодой и глупой. Никогда не имела привычку шариться в его телефоне. Были странные звонки, после которых он уходил из дома, ссылаясь на какие-то дела. Частые встречи с друзьями, у которых на тот момент не было ещё жён и детей. Вадим был первый из друзей, кто женился так рано. Сообщения, которые могли прийти посреди ночи. Каждый раз я ловила себя на мысли, что просто загоняюсь. У меня была маленькая Ева на руках, мне было о ком думать и о ком заботиться. Иногда у нас неделями не было секса. Это было странно, ведь мы оба были молодые, с буйной фантазией и такими же потребностями. Когда я не выдержала и спросила напрямую, он только посмеялся надо мной и сказал, что любит только меня и нашу дочь. Он знал, как заболтать женщину, на что надавить, какие струны моей души подёргать, чтобы я забыла всё, во что его тыкала носом. Я любила его. По крайней мере мне так казалось. И это была первая любовь. Я нырнула в этот омут с головой, доверяя ему, как себе самой. Но я ошиблась.