– Виноват, Капитан, хотел сперва услышать мнение врача об опасности ситуации – докладывал Надзорщик.

– Хорошо, пускай всё будет так. Я не горю желанием ежедневно разбираться ещё и с заключенными, но обо всех изменениях докладывайте мне незамедлительно, от этого может зависеть безопасность всего судна.

С этими словами капитан Майерс повернулся к океану. На его угловатом лице читалось постоянное напряжение ума. Этот человек обязан предвидеть всё. За это ему и платят и притом платят хорошо. В этот раз ему доверили судно совершенно нового уровня: 47 тысяч тон водоизмещения, ледокол, около 240 охранников и 100 человек экипажа для охраны 358 заключенных, перевозимых на континент.

– Можете быть свободны. – не отрывая взгляда от воды скомандовал капитан.

– Так точно!

Надзорщик быстро удалился с мостика, а капитан продолжил наблюдать бескрайние поля льда, будто бы взявшие в плен Эсмиральду. Сегодня было тихо, лишь гул мотора мог потревожить пальцы, тех кто умел слушать не только ушами.

– Сбавьте ход, и соедините меня с землей.

– Привет, Роб.

– О-о, какие люди, проходи-проходи, у нас тут гречка.

– Спасибо, Роб, но я пока не голоден. – Доктор присел на стоящий у стены стул. На кухне готовка шла полным ходом практически в любое время суток. Прокормить почти что 800 голодных ртов – задача не тривиальная. Так и сейчас, готовился первый завтрак для персонала, охранники и зеки уже свое съели.

– Как ты это не голоден? Ты вон какой худой! Спичка. Хотя нет, будь ты спичкой, я бы тебя сразу выбросил, даже на худой день не оставил бы. А зачем? Сразу же сломаешься! – Роб всегда был парнем горячим, таким же как и его кухня.

– Нет, Роб у меня есть дело важнее, сегодня двоих зеков нашли валяющемися на полу своих камер. Есть подозрения на брюшной тиф. – среди ада постоянно бушующей кухни было трудно разговаривать. Потому обоим собеседникам приходилось слегка повышать друг на друга голос.

– Да ну быть не может, откуда у нас ему взяться? Сколько не хожу, ещё ни одного случая не знаю!

– Ну это только подозрения… Я… можно я посмотрю трюм, холодильник?

– Намекаешь, что моя стряпня в этом замешана?

– Да нет же, мне просто, ну…

– Нет-нет-нет! Я тебе отцом клянусь, быть того не может, я же всё пробую! Еда есть еда и не важно кому она подана, ты же знаешь! – оскорбленного кока уже ничего не могло остановить.

Осмотрев всё необходимое и не найдя к чему придраться доктор ретировался в заставленный лазарет, в котором место больных телом судеб сейчас занимали гниющие от сырости тюремные пожитки. Сыворотка уже должна была разморозиться.

– Тук. Тик-тук. Так-тук? Тик… тук… – не понимаю…

– Да, не понимаю я! – воскликнул Лев Асгордьевич

– Тук-тик. Тук. Так. – муха летала прямо под потолком и билась с противным хитиновым звуком о лампочку. Все пытается достигнуть света, а если нет – разбиться…

Через круглый иллюминатор было видно синее небо. Часы шли как никогда медленно и мучительно. Скопившаяся на полках пыль словно теплое одеяло покрывало всё вокруг, в том числе и доктора, сидящего за раскладным столом на деревянном стуле.

– Э нет, с мухой все понятно, но почему не сработала сыворотка!? – Горькин взялся за горячую голову холодными руками и начал раскачиваться на стуле. Долго это продолжаться не могло и закончилось логично – ножка стула подломилась, теперь врач был обращен лицом к потолку, а там…

– Тук… Так… Тик-Так?

– Вспомнил! Да! Да-да! Конечно, та же самая ошибка, все как в сорок восьмом, ничего не изменилось! А что там было? Ах да, Тьюринг…

Собственно, тогда я работал на острове Тьюринг, а вернее в тюрьме на этом острове. Работа не сказать, что очень сложная… Да, оснащения у нас не было. И нет, не было помощников, только я и около тысячи заключенных. Да, в неделю по два трупа минимум. В основном суицидники, или те, кого хотели считать суицидниками. Но надбавка была хорошей, бесплатное жилье и питание тогда привлекали. Чертовы Союзы!

Лев Асгордьевич смел на пол кипу каких-то бумаг, чем нарушил спокойствие пыли, и закурил.

– Тик-так?

– Нет, конечно, вы правы, тогда я еще был слишком молод. Мечтал ли я об этом тогда, в академии? – Доктор нахмурил брови, но ничего не мог вспомнить. Это было слишком давно.

– Тик. Тук. Так.

– Да, наверное, что-то подобное и хотелось мне видеть. Нет, я не про трупы зеков, конечно. Но тысяча пациентов!! И все мои! Меняются редко, многих знаешь поименно и в лицо, кто и чем болел, кто кому муж и сват, кто, кого и за что посадил когда-то на перо. Коллектив, опять же, дружный. Но а что сейчас? Одна качка, да лед кругом! И ни-ко-го, тишина, зеков как будто подменили. Я тут сейчас в роли мебели выступаю, не больше! Конечно, если не считать этого случая…

– Тик-так.

– А лучше б ты сдохла, проклятая муха! – с этими словами Доктор поднялся и, сквозь взъерошенную с дымом пыль, пытался разглядеть весь масштаб случившегося бедствия.

– Нету у меня никого. Все либо померли, либо лучше уж померли. – Лев Асгордьевич, посмотрел на разбросанные на полу бумаги и лежащую поодаль ножку стула. В его душе чувство бушевало даже сильнее, чем вода за пределами иллюминатора.

– Вот в чем беда. Пока не сдохнешь, будем дружить, договорились? – муха промолчала.

Спустя минуту вечности доктор сел на край койки, скрестил ноги, запрокинув одну на другу и оперся о колено руками. Пыль медленно завоёвывала, некогда занимаемые ей территории. Доктор наблюдал за мухой только глазами, совершенно не двигая головой. В этот момент тело его напоминало своей неподвижностью древнюю высеченную в граните статую.

– Тики-тики-тук. – муха ударилась несколько необычно, обогнув лампу по двойной траектории.

– Думаю, мы можем что-то придумать. И все же, что мне прикажешь делать с этими двумя? Не помирать же им?

– Тук-тук.

Раздался характерный дверной скрип.

– Это не первый раз, когда я застаю Вас не на рабочем месте, в случае чего, где Вас искать прикажете? А?! В следующий раз я напишу на Вас докладную. – Доктор недоумевающе смотрел на так нагло нарушившею его покои фигуру в дверях. – А сейчас пройдёмте. Там одному глаз выбили. – статуя не шелохнулась.