И как же так? Всего лишь в одно мгновенье она потеряла тепло любви в своей груди, доверие своей хозяйки и себя. Или себя ей только предстояло потерять под ворохом самобичевания, что непременно свалиться на нее и придавит после того, как парень покинет их мир вместе с ожерельями неизвестных людей? Их судьбы под угрозой. А что если он решит разобрать ожерелья на хабы? Ни в коем случае нельзя было позволить этому случится. Даже ее жизнь по сравнению с этим не имела такого большого значения. Значит, она положит ее, но вернет краденное.

С этими мыслями она вновь бросилась на парня, сбивая его весом всего тела, когда он уже одной ногой вышел в портал. Она его вернула.

Они оба упали на песок, смягчивший боль падения.

– Нет, ты правда надоела! – заорал он, встал на ноги и, среагировав на очередную ее попытку остановить его, так как руки у него были заняты, оттолкнул ее от себя ногой.

Удар пришелся ей в живот, она невольно согнулась, но времени приходить в себя у нее не было. Парень снова попробовал приблизиться к порталу. Она дернулась было к нему, но он увернулся и в этот раз. Она и за рубашку его ухватиться не успела.

И она когда- то мечтала о его объятиях!

Они стояли друг напротив друга, теперь – лютые враги. Его взгляд – взбудоражен, ее – кричит отчаянием. Карвахол, наконец, понял, что ее поведение напоминает загнанных в ловушку животных, которые в таком состоянии они особенно опасны и ни за что не станут сдаваться. Ни за что не отступят.

Тогда он сделал то, что считал наиболее выигрышным для себя. То, что должно было подарить ему золотые секунды времени, чтобы пройти портал и навсегда исчезнуть из этого мира вместе с его краденым сокровищем.

Он не знал, умела ли Мэнди плавать, однако озеро, находилось позади нее, и он этим воспользовался.

Когда он сдвинулся с места, то девушка подумала – он, как обычно, направится к порталу. Однако в этот раз он побежал на нее. Она этого не ожидала и не успела отскочить. Когда он врезался плечом в ее грудь, то заставил отступить до самой кромки бездвижной, как в стакане, воды.

Мэнди едва не угодила краем пятки в озеро. Но не успела оглянуться, чтобы убедиться в том, что вода ее не коснулась, как следующим ударом ноги, Карвахол столкнул ее в бездну небытия.

Он не стал смотреть, что будет дальше, а поспешил тут же исчезнуть в портале. Однако, падая, Мэнди удалось схватить одно из ожерелий, пока парень еще не отошел достаточно далеко. Из- за беспорядка в его охапке ожерелья смешались и запутались, цепляясь друг за друга, и это ненадолго остановило ее падение. Но только ненадолго. Парень, испуганно – и ненарочно- заглянув в синие глаза Мэнди напоследок, резко отдернул охапку в противоположную от нее сторону, и нить ожерелья, за которое она ухватилась, порвалась. Хаба из него посыпались на песок, а еще некоторые оказались вместе с Мэнди под озерной гладью.

Воришка и не обернулся. Он исчез в портале и был таков.

И мир вечной ночи застыл на несколько мгновений. Никто больше не сражался на песке, тишина вернулась в свое царствие. Но недолго он нес вою панихиду. Когда две луны, достигнув пика небосклона, начали с него свой спуск, а ветерок вновь несмело зашевелил листву, будто родитель, треплющий детей по головкам, подбадривая жить дальше, к берегу вышла длинная тень. Тень присела и, увидев хабы, разбросанные по песку, заплакала. Никто никогда не видел, как она плачет. Никто, даже ее бывшая помощница. Грусть и горе эта тень всегда держала в тайне.

Девушку она не уберегла. Грудь ее, как грудь Мэнди в предсмертную минуту, затопило сожаление по ушедшей возможности выбора. А ведь ничего еще не окончено. Эта история еще заставит о себе вспомнить и не только тень, оказавшуюся хранительницей. Раз ожерелье порвано и оставшихся хаба недостаточно, чтобы собрать его заново, то значит – где- то в мире людей случилась беда, и эта беда непоправима. Носитель ожерелья пока еще ребенок, но он будет расти, и кто знает, может мир скоро получит нового злодея.

Но у хранительницы хватало мудрости, чтобы понять – если есть злодей, есть и герой. И придет время – он явится к ней за ответами.

Что ж, решила она, она подождет. И вровень час искупит все свои ошибки.

Глава 1.

Этой ночью во дворце зажгли десятки тысяч свечей, а у позолоченных кованых ворот во двор выстроились десятки мужчин в сливовых кафтанах и тюрбанах, блестящих от лоска. Все они были готовы при первой необходимости оказать свои услуги многочисленному хороводу гостей, покидающих свои разноцветные повозки, дабы предстать пред очи его высочества султана Искандер- Язида Второго.

Султан в свою очередь восседал в самом центре своих дворцовых владений и с высоты тронного подножия беспристрастно и с некоторой тоской наблюдал за своими поданными, благодарно вкушающими его дары. Квадратные столики на низких ножках в виде деревянных шаров усеивали весь зал, а вокруг них, разделяясь на семейные кланы и их подопечных, вели разговоры представители знати и власти в стране пустынь. И количество в зале их все пребывало и пребывало. Все они по приходу обязательно проходили по почетной дорожке к трону и там склонялись в низких, но не всегда сугубо искренних, поклонах. Каждый гость стремился превзойти другого блеском своих даров и заслужить от султана хоть какой- либо признак благоволения. Один за другим они пытались выделиться, то и дело обмениваясь друг с другом злыми, завистливыми или надменными взглядами. Особенно ретиво переругивались в воздухе между собой члены наиболее богатых родов, славящихся своими дальними родственными связями с султанской кровью.

Однако даже они уступали по степени своего влияния на жизнь Эры тем исключительным мужам, что ближе всего находились к сердцу власти. Ведь лишь избранным было дано знать, что истинную власть в стране представляет вовсе не султан, почивающий на троне, а тот, кто стоит всегда и везде рядом с ним – великий и ужасный визирь- Альвахд, ни один совет которого еще не прошел мимо воли султана. Казалось, все, что этот костлявый человек не шептал на ухо султану, исполнялось в тот час же, ровно так, как он того желал. Даже если б для исполнения его слов Искандер- Язиду Второму пришлось бы идти против всех остальных его поданных.

Еще меньше людей в зале имели осведомленность о тайне, кою он тщательно скрывал от общественности. И те, кто знали, предпочитали молчать, ибо тайна эта могла навлечь на них его гнев, неминуемо обернувшийся бы для знающих смертью.

Не существовало в стране никого несправедливей его и ужасней. А его приближенные были лишь едва менее испорченными людьми, чем он сам.

Альвахд ненавидел торжества, где собирается много людей и где повсюду горит свет, несмотря на позднее время. Да таких ярких, что теням едва удается помещаться в углах. Однако он признавал полезность подобных мероприятий для увеличения числа своих соратников и утверждения своей власти среди народа.

Поэтому, стоя подле султана, он, гордо воздев острый подбородок к верху, с презрительным снисхождением наблюдал за кланяющейся знатью и злился про себя – впрочем, злился он всегда, просто выбирал разные для этого причины –   что половина из прибывших не имеет понятия о том, чьих добрых знаков и чьей милости им действительно следует добиваться. Визирь успокаивал себя тем, что вскоре вся эта показушная сутолока окончиться, и дальше уже перед ним, в его покоях в ряд выстроятся его сторонники, дабы выразить ему свое почтение. И, конечно же, подарки кои они выбрали для султана ни в какое сравнение не станут с теми, что они поднесут лично ему, Альвахду.

Тем не менее на каждого злодея в любой истории есть свой герой. И так, завернувшись в свой черный кафтан с красными всполохами бисерных узоров и охватывая мраморное убранства тронного зала, словно оно целиком принадлежит ему одному, Альвахд не замечал редких взглядов исподполья черных, будто агатовые камни, глаз.

Принадлежали они главному лекарю его высочества, что во время многолюдных празднеств не отлучался от султана ни на шаг и пристально следил не только за телесным здоровьем своего покровителя, но и его душевным самочувствием. Вот султан переставил круглую и седую свою головку с левой руки на правую, оперевшись кулаком в пухлую щеку, и лекарь наклонился к его уху, наполовину скрытому за шелковыми лентами высокого тюрбана. Лекарь что- то неслышно проговорил, другим оставалось лишь разбирать его слова по бордовым губам, и султан растянул губы в слабой улыбке. На мгновенье блеснул блеклый огонек в его глазах, а после энтузиазм его высочества вновь зачах.