Все же встал, откинул занавеску с окна, выглянул и далеко-далеко разглядел слабое пятно света — это один из двух функционирующих уличных фонаря. Второго за деревьями вовсе не видно. Стас нащупал выключатель и щелкнул. Свет не загорелся.

— Ну что за херня? — возмутился Стас.

Время идет, люди летают в космос, а в Серебряной Пойме до сих пор вырубают электричество в домах!.. Наощупь, что ли, брести? Впрочем, в телефоне есть достаточно мощный фонарик.

Он еще два раза щелкнул выключателем, и неожиданно под потолком желтоватым светом засияла лампа в старомодном абажуре.

— То-то же, — пробормотал Стас. За несколько прошлых визитов сюда такого безобразия не наблюдалось, а то бы он и выключатели проверил и мощным фонарем на всякий случай запасся.

Накинул тонкую ветровку — по ночам холодает из-за стылых воздушных масс, сползающих с гор, — и взгляд случайно упал на темное окно с раздвинутыми занавесками. В непроницаемо черном стекле отразилась часть комнаты вместе со Стасом. Испытывая непонятное беспокойство, он подошел к окну — задернуть занавеску — и вдруг уловил движение в темноте снаружи.

Быстро приблизил лицо к стеклу и увидел грузную фигуру бабы Насти, идущей между штакетником и стеной дома. Там протянулась клумба, но имелась и узкая цементная дорожка, ведущая со двора к дровяному сараю, но никак не к туалету за курятником или бане. Что бабуля там потеряла среди ночи?

Стас тихонько постучал по стеклу, привлекая внимание бабушки, но та не услышала — или попросту проигнорировала, учитывая то, что не заметить ночью освещенное окно и физиономию внука в ней невозможно. Она медленно удалилась в сторону дровяного сарая, и Стас отчетливо различил старомодные янтарные бусы на ее шее. Спит она в них, что ли, или специально нарядилась, на свидание пошла?

Стас фыркнул, но беспокойство никуда не делось. Припомнились собственные лунатические похождения в детстве. Что, если бабуля на старости лет тоже стала страдать сомнамбулизмом? Если это семейное, то очень даже вероятно…

Он выскочил из комнаты, проскользнул по короткому коридору, миновал веранду, везде включая свет, нашел свои шлепанцы и очутился на крыльце под небольшим навесом. Здесь он врубил светодиодную панель, очень мощную, осветившую весь двор и часть пространства с клумбой, но до дровника не дотягивающую.

— Бабуля? — негромко позвал он.

Никто не откликнулся.

Стас забежал за угол и быстро прошел по цементной дорожке вдоль клумбы, где только что продефилировала бабушка. Дойдя до дровяного сарая, недоуменно остановился. Тут явно никого не было. Дорожка снова поворачивала за угол и тянулась до огорода, но там не пройти из-за деревянных козлов, старых ведер для извести, веток и разросшихся кустов.

Получалось, что за те секунды, которые понадобились Стасу, чтобы выскользнуть из дома, бабка успела повернуть назад и с невероятной скоростью шмыгнуть обратно во двор и там где-то спрятаться. Или вовсе перемахнуть через штакетник и скрыться на улице…

М-да, ерунда какая-то.

Стас все же вернулся обратно во двор, по пути заглянув в сарай, курятник и баню, оглядел огород и посетил туалет. Возвращаясь, чесал затылок: померещилось ему, выходит?

В доме он сторожко заглянул в приоткрытую дверь бабушкиной комнаты, подсветив себе телефоном, — баба Настя, накрытая пледом, как ни в чем не бывало спала на боку спиной ко входу, похрапывая вовсю. Непохоже было, чтобы она несколько минут назад носилась вокруг дома. После улицы казалось, что в комнате очень спертый воздух и пованивает чем-то затхлым — возможно, спец ведром.

Стас наведался также и к матери — та спала тихо, но слышалось ровное дыхание.

«Ну и что это было?» — думал Стас, укладываясь. Он уже не был уверен, что видел за окном бабушку и что вообще что-то видел. Может, привиделось? Но тогда это значит, что у него, как и в курятнике, слегка протекает крыша, а починить ее он с той же легкостью не сумеет.

Глава 3

Амулет-3

Наутро Стас как бы невзначай полюбопытствовал у бабушки, выходила ли она ночью во двор.

— Что я там забыла? — хмыкнула баба Настя. — Спала всю ночь, как убитая. Григорий отчего-то приснился… отец твой.

— Мама, — одернула ее мать Стаса голосом раздраженным и утомленным. По всей видимости, старушка не впервый раз начинала разговор об исчезнувшем зяте.

— А чего? — удивилась бабушка. — Стас на него похож, вот и вспомнила, видать…

— Не похож он на Гришу, — возразила мать и, подперев голову ладонью, с нежной улыбкой залюбовалась сыном.

Тому стало немного неловко, отвык он от таких вот любящих взоров. То один жил, то с Викой, рядом с которой постоянно ощущал напряженное беспокойство.

— Смотаюсь-ка на озеро, — объявил он, когда завтрак завершился, — искупаюсь. Чего-то захотелось. А погода сегодня отличная.

Мать сразу засомневалась:

— Не холодно ли с утра?

— В самый раз.

— После обеда иди, вода нагреется.

— Когда я простывал? — изумился Стас.

Он и вправду очень редко простужался, был с рождения холодоустойчивым, как северный олень.

Больше возражений не нашлось, и Стас засобирался. Приспичило ему немедленно куда-нибудь убраться отсюда, прогуляться, освежиться, будто душно стало в родном доме. После ночного виде́ния всюду мерещился тот неприятный запах.

Он уже убедил себя, что бабушка ночью ему примерещилась — не проснулся толком, наверное, вот воображение и дорисовало то, чего нет. Баба Настя не ходила во сне — не успела бы она так быстро забежать в дом. Так что это была небольшая галлюцинация. Если приступ повторится, надо будет думать насчет грамотного врача-психиатра… А если на работе об этом узнают, стыда и проблем не оберешься…

Оставалось надеяться, что явление это временное и случайное, без всяких осложнений и диагнозов. Очевидно, переволновался с этим стариком на дороге, да разговор с многодетным карьеристом Никитой подкинул на душу фекальной массы, вот и вылилось все это месиво, приправленное врожденной склонностью к беспокойству, в ночные глюки.

Нужно как следует освежиться. К тому же раз он не на теплых морях-океанах во время заслуженного отпуска, не искупаться ли в прохладных озерах? Зря ли он в деревню приехал?

Ни с кем из местных встречаться желанием он не горел, поэтому и рванул на озеро так рано и на машине. Обычно в это время на озере никто не купался.

Стас поехал по знакомой до последнего камушка дороге. Озеро открылось перед ним — безмятежное, голубое как сегодняшнее небо, гладкое как стекло, шириной метров в пятьдесят, длиной вчетверо больше, а глубиной, если рыбаки не врут, до десяти метров в самом глубоком месте.

Как и ожидалось, никого из серебряных поимчан на берегу не наблюдалось. В жесткой траве слева от протоптанной тропинки, ведущей на каменистый берег, чернело пятно кострища и валялся кое-какой мусор: бутылки, разорванная картонная коробка, аляпистые обертки из-под сладких батончиков и чипсов. Дальше на берегу лежал полузасыпанный мелкими камешками и песком детский желтый спасательный круг. Он был продырявлен, сдулся и, видимо, лежал тут давненько. Неизвестно, кто насвинячил — местные или приезжие. Скорее всего, приезжие. Местные изредка убираются на берегу, но не слишком часто, тем более, что за теми, кто свинячит, никогда не угонишься.

Оглядевшись, Стас разделся догола — лягушек, что ли, чиниться? — и нырнул. Вода была прохладная, но терпимо, сразу подняла тонус. Стас поплавал туда-сюда, понырял, вспоминая детство, затем вылез на берег, обтерся полотенцем, оделся.

Возвращаться пока не тянуло. Он неспешно, наслаждаясь безлюдной природой, прогулялся по берегу вдоль воды в западном направлении — берег там превращался из каменисто-песчаного в глинистый и непроходимый, потом вернулся и пошел на восток мимо грунтовой дороги и стоящей на ней «Тойоте» до места впадения ручья в озеро.

В детстве, в состоянии лунатизма, он дошел именно до этого ручья — точнее, до каменного «капища» (если это капище, конечно, а не просто груда камней) метрах в сорока-пятидесяти выше по течению, среди зарослей ив, берез и кленов. Подумав, Стас закатал тонкие штаны и пошел босиком прямо по мелкой ледяной воде против течения, иногда выбираясь на пологий бережок, если растущие прямо у воды деревья позволяли.