Наконец, в один из дней, счет которым я уже начала терять, шатаясь от голода и усталости, колокол на башне темницы зазвонил, и ее ворота приглашающе распахнулись. Я не верила своим глазам и наивно радовалась, как мне повезло. Если бы я только знала! Если бы знала!

Внутрь, сначала по одному, а потом все более оживленно, потекла толпа горожан, и я шмыгнула вместе с ними, держась поближе к выходу, высматривая между стоящих впереди тел, локтей, плеч и голов людей что-то, что было видимо только им. Внезапно до моего слуха донесся шепот:

– Я слышала, сегодня среди осужденных будет женщина. – это говорила горожанка, чье лицо было скрыто чепцом с широкими накрахмаленными оборками.

– Поделом им, – пробормотала ее соседка, женщина постарше, – бесово отродье. Она испуганно оглянулась и мелко перекрестилась, а у меня на миг болезненно сжалось сердце. И все же я, вопреки страху, начала проталкиваться вперед, активно помогая себе локтями и не обращая внимания не недовольное шиканье и тычки толпы – до тех пор, пока передо мной не открылось то, что высилось посреди крепостного двора – наспех сколоченный деревянный эшафот, на котором стояла широкая деревянная колода, а в стороне от него – вкопанный в землю высокий столб и сложенные невдалеке вязанки хвороста.

Толпа вдруг замерла, уставившись куда-то, и проследив за ней взглядом, я поняла, что мое сердце камнем рухнуло вниз и, кажется, перестало биться: в окружении стражников, на казнь вели четырех заключенных, трех мужчин и женщину, которой оказалась… мама.

«Не трогайте ее!» – хотелось мне крикнуть, бросившись к ней. «Пожалуйста!» – беззвучно прошептали побелевшие губы, и из горла вырвался хрип. Главный инквизитор – высокий смуглый мужчина с орлиным профилем и черными глазами, возглавляющий шествие, остановился напротив безмолвно замершей толпы и, развернув свиток, стал зачитывать обвинения, но его слова доносились до меня, как через многочисленные слои ваты. Сговор с дьяволом…запретные ритуалы…ересь…укрывательство…отсутствие раскаяния и, как итог, приговор: мужчин приговаривали к отсечению головы, а маму – к сожжению на костре.

Мир вокруг пошатнулся, подернувшись белой пеленой. Исчезли все звуки, исчезло вообще все, кроме ее лица – осунувшегося, изможденного, с запекшейся кровью на разбитых губах. «Не троньте!» – прохрипела я, бессильно валясь на землю. Кто–то зло пнул меня носком сапога, стряхивая со своих ног, как грязь, но я не почувствовала боли. Лишь смотрела, смотрела на нее, и не могла наглядеться.

Тем временем стражники разделили заключенных: мужчин подвели к лестнице, что вела на эшафот, проверив крепость веревок на руках и выстроив в очередь на смерть, а маму привязали к столбу, скрутив руки за спиной и обвязав веревкой ноги и шею, полностью обездвиживая. Пока стражники стаскивали хворост, щедро раскидывая его вокруг столба, к ней подошел инквизитор. Я быстро переползла в сторону, чтобы быть поближе к ней, оставаясь невидимой за ногами впереди стоящих, поэтому слышала, как он спросил у нее:

– Ну же, ведьма, даю тебе последний шанс. Признайся во всем, и умрешь быстро, от удавки, а не от огня, что будет пожирать твою еще живую плоть.

– Мне нечего Вам сказать, кроме того, что я уже говорила. Я ни в чем не виновата. – Из ее треснувшей губы потекла тонкая струйка крови и инквизитор брезгливо поморщился, отходя прочь. Где-то справа раздался свист рассекаемого воздуха и жуткий звук, смешавшийся с дружным возгласом толпы, но я даже не повернула головы, не в силах оторваться от картины, разворачивающейся перед моими глазами.

– Начинайте! – раздался голос инквизитора, и двое стражников с зажженными факелами одновременно подожгли хворост у подножия столба.

«Нет!» – крикнула я одновременно с ревом толпы, приветствующей казнь второго заключенного. «Нет!» – повторила едва слышно, видя, как хворост дружно занялся, и чувствуя, что по щекам градом текут слезы. Не соображая, что делаю, протиснулась вперед, высунув голову между чьих–то высоких сапог.

– Мама! – крикнула я в отчаянии, когда толпа, жадная до зрелищ, возликовала в третий раз.

Маму почти скрывал едкий дым, пламя уже подбиралось к ее ногам. Бледная, дрожащая, она стояла там, не в силах даже повернуть головы. Ее глаза расфокусированным взглядом медленно обводили толпу, пока не встретились с моими. Я видела, как выражение их мгновенно изменилось, как в них появился страх. Не за себя, нет. За меня.

«Мамочка» – прошептала я ей, зная, что она поймет меня.

«Я люблю тебя, – беззвучно сказали мне в ответ ее разбитые губы. – Уходи отсюда! Быстрее!»

«Нет!» – я замотала головой, с ужасом наблюдая за тем, как огонь перекинулся на подол ее платья, и дернулась вперед, не в силах больше смотреть не это.

«Не смей! – мама остановила меня взглядом, и следом ее глаза расширились от жуткой боли, но на мгновение их затопила безграничная любовь, что была сильнее всего на свете. Любовь к той единственной, ради которой она готова была умереть. – Я люблю тебя, доченька! Пожалуйста, уходи! Не смотри!»

– Ведьма читает заклинание! Смотрите! Она что-то шепчет! – раздались вокруг крики, и толпа зашумела, волнуясь, переключившись на новое интересное зрелище.

Пятясь назад, глотая слезы, застилавшие глаза, я с ужасом смотрела на то, как орала и улюлюкала толпа, слыша крики несчастной, горевшей заживо.

– Ведьма! – Гореть тебе в аду! – Дьявольское отродье! – кричали мужчины и женщины, не обращая внимание на щупленького мальчишку, несущегося сломя голову прочь, зажимая руками уши. Прочь из этого прогнившего насквозь города, прочь из этого мира, где ей больше не было места.

Дорогие читатели! Если книга вам нравится, не забывайте ставить ей «звездочки, а также оставлять свои комментарии! Автор очень ждет! Спасибо.

Год назад

Той осенью, когда ко мне в дверь постучал гонец, прибывший из маленького приграничного городка, что расположился у самого подножия гор, я и подумать не могла, чем обернется моя очередная и, на первый взгляд, самая обычная охота.

Собираясь в поездку, взяла с собой привычный минимум вещей, уместившихся в заплечный мешок – смену белья, теплый плащ, заменявший мне плед, походную миску, да кое-какие травы. Все остальное было на мне: удобная одежда, состоявшая из мягких облегающих штанов из тонкой эластичной кожи, заправленных в высокие сапоги и удлиненной охотничьей куртки с капюшоном. А еще оружие, из которого предпочтение я отдавала короткому мечу, выкованному специально для моей женской руки, и ножей, один из которых, серебряный длинный стилет, был спрятан в голенище сапога, а остальные висели на ремне, крепившемся к бедру.

– Я готова, расскажешь по дороге, что там у вас стряслось, – кивнула я молодому парню, которого прислали за мной. Совсем еще юнец, он явно робел, но пытался держаться взрослее. Вот и сейчас он, пройдясь по мне внимательным взглядом, лишь хмыкнул, взлетая на лошадь. Я последовала его примеру, и мы тронулись в путь.

– Это началось примерно с месяц назад, – заговорил мой провожатый, стоило нам выехать из леса на тракт, соединяющий все более-менее крупные поселения. – Крестьяне стали находить на пастбищах растерзанных овец и коз. Сначала решили, что волки или медведь балуют, но потом поняли, что это не они.

– Вот как? – Я с интересом взглянула на парня. – Почему же они так решили?

– Раны были не характерные: туши разодраны… вот только, – парень угрюмо посмотрел на меня, – крови вокруг не было.

– Значит он пил их кровь… – медленно кивнула я, прикидывая, с кем мне предстоит иметь дело на этот раз. Вампир? Едва ли, обычно они брезгают живностью, предпочитая выпивать людей. Волколак? Но тот едва ли стал бы действовать столь аккуратно, к тому же, ему нужна в первую очередь плоть, а не кровь. Впрочем, имелись и другие варианты, и немало.

– Сами туши целы или частично съедены?