– Рада вас видеть, Арсений Захарович, – говорит мадам Брюс и улыбается молодому человеку, будто старому знакомому.

Стены залы оклеены синими обоями с золотыми полосами, и эти полосы горят в закатных лучах, падающих из окон. Вдоль стен стоит пара диванчиков, с протершейся обивкой, рядом – круглый столик, в одном углу – пианино, в другом буфет, где на полках поблескивают бокалы для шампанского и рюмки.

– Здравствуйте, мадам, – отвечает Арсений. – Позвольте полюбопытствовать, а что это такое?

И он подходит ближе к «стремянке».

Стоя у окна в полосе медного солнечного света Авдотья Истомина хмуро глядит на Арсения и тянет из стакана густой хлебный квас. Её русые волосы заплетены в толстую короткую косу. Тяжелая пышная грудь рвется наружу из белого корсета с кружевами. Черные чулки плотно обтягивают крепкие ноги. Арсений представляет, как Авдотья Истомина опускается на колени, наклоняется вперед и опирается локтями об атласное, винного цвета покрывало, которым обычно застелена кровать в ее комнатке. Авдотья носит старомодного кроя просторные панталоны, их штанины не сшиты между собой от паха и до самого пояса. Это удобно, не нужно развязывать тесемку, расстегивать пуговицы и каждый раз стаскивать панталоны, достаточно развести в стороны два куска тонкой льняной ткани, прикрывающих массивную задницу Авдотьи, и жадному взору Арсения предстают эти белые и мягкие, как сдобные булки ягодицы. Молодой человек чувствует, как тяжелеет его член, и начинает сладко ныть внизу живота…

– Это чрезвычайно удобное приспособление изобрела одна англичанка в начале прошлого века. Звали эту предприимчивую даму Тереза Беркли, – рассказывает мадам Брюс. – Вот с тех пор все так и называют этот станок – «лошадка Беркли».

Прасковья останавливается рядом с Арсением. От мадам волнительно пахнет горькими духами и табаком. В её длинном костяном мундштуке тлеет папироска, и дымок серой лентой плывет к распахнутому по случаю летней жары окну. Пшеничного цвета волосы Прасковьи Брюс коротко острижены, как говорят «а-ля гарсон», что очень идет мадам и делает ее решительно не похожей ни на одну женщину в Березине.

– Но, право, я удивлена, что вы не видали «лошадку» прежде. У нас в захолустье это диковинка, но в столице такие станки можно найти в каждом борделе.

Молодой человек только пожимает плечами. Покуда его не выгнали из университета, Арсений захаживал в столичные бордели, но такую «лошадку» отчего-то нигде не приметил. Разглядывая деревянную раму, обитую с одной стороны плотным сукном, молодой человек по-прежнему пребывает в недоумении.

– А ты, Любаша, вот что, – говорит мадам Брюс, оглядываясь на сидящую, на диване барышню. – Будь добра, сходи, нарежь прутьев. И не забудь поставить их в воду.

– Да, мадам, – кротко отвечает Люба Кшесинская и отчего-то краснеет.

Она достает из буфета ножичек и, опустив очи долу, быстро выходит за дверь.

– Я гляжу, Арсений Захарович, вы не знаете, что и думать?

Мадам Брюс затягивается табаком через длинный мундштук, и поглядывает на молодого человека с лукавой улыбкой.

– Признаться, ума не приложу, – разводит руками Арсений. – Вы нарочно меня интригуете?

– Интригую, а как же иначе… Я скажу вам, Арсений Захарович, эта «лошадка» была весьма доходным изобретением. Она буквально озолотила мисс Беркли. У нее был бордель на Шарлот-стрит для клиентов с весьма специфическим вкусом. Их еще называют флагелланты. Вы, верно, слыхали?

– Нет, не припомню.

Мадам Брюс пожимает плечами и подходит к «лошадке» с той стороны, которая обитая мягкой тканью.

– Вот, взгляните, высоту и угол наклона можно регулировать. Встаньте сюда. Ну же, не бойтесь.

Чувствуя некоторое смущение, Арсений подходит к «лошадке» и встает между стоек.

– А теперь наклонитесь вперед, – говорит мадам и слегка подталкивает Арсения в спину.

Молодой человек хватается руками за стойки и прижимается всем телом к плотно натянутому сукну. Через сукно Арсений чувствует, как упирается ляжками и грудью о перекладины «стремянки». Его лицо оказывается вровень с овальной прорезью.

– Смотрите, как это удобно, – говорит мадам Брюс. – Ноги и руки пристегивают к «лошадке» ремнями. Еще один ремень затягивают на пояснице… Для порки будет довольно и одной барышни. Но чтобы получить все возможное удовольствие от «лошадки», понадобятся услуги еще одной куртизанки.

– Мадам, я по-прежнему блуждаю в потемках, – признается Арсений. – Я не могу взять в толк, для чего могут понадобиться две куртизанки?

– Ну как же… Представьте, Арсений Захарович, вас в одном исподнем или и вовсе голого пристегивают к «лошадке», – сладким голосом говорит мадам Брюс. – Одна барышня хлещет вас прутьями по заднице, как нашкодившего мальчишку. А другая с помощью вот этого окошка стимулирует ваше возбуждение. Причем, она может делать это, как руками, так и ртом.

Закончив объяснение, мадам Брюс, хорошенько шлепает Арсения ладонью по ягодицам. Раздается звонкий и сочный шлепок.

Арсений от неожиданности вздрагивает, а потом смеется и оглядывается.

– Простите, Арсений Захарович, не смогла удержаться, – признается Прасковья Брюс. – Так что же, не желаете ли попробовать сами. Любаша уже вернулась с розгами.

Арсений и сам видит, что Люба Кшесинская стоит посреди залы и держит в руках дюжину длинных и довольно толстых березовых прутьев, отчищенных от листвы.

– Так вы говорите, кто-то платит за то, чтобы его высекли? – спрашивает Арсений Балашов. – По мне, так это довольно странно.

– Не знаю, как в нашем захолустье, а вот в Англии охотников до розог великое множество, – отвечает мадам. – Если вы не слыхали, порку розгами называют английским удовольствием.

– Пакостники и срамники вот, кто они такие эти англичане, – ворчит Авдотья Истомина.

Потеряв интерес к «лошадке», Арсений проходит по зале. Молодой человек никак не может решить, с кем из трех куртизанок предаться любовным утехам. Он примечает лежащую на диване книгу. На обложке отпечатано заглавие – «Письма из турецкого гарема», вместо имени автора стоит – Аnonymous.

– Коли есть охота, возьмите почитать, – мадам Брюс зевает и прикрывает ладошкой рот. – На мой взгляд, довольно утомительное чтение. Авдотьи книжка надоела, а Любаша и вовсе ничего не читает.

Арсений замечает, что уголки страничек загнуты там и сям, из-за чего книга имеет неопрятный вид. Так делают люди грамотные, но скверно воспитанные, и Арсений уверен, что это именно Авдотья Истомина загибала уголки страничек.

Он открывает книгу где-то вначале, расправляет уголок и пробегает страницу глазами…

В тот роковой вечер турецкий принц лишил меня девственности. Сейчас ты узнаешь, как все было на самом деле. Меня провели по сумрачному лабиринту гарема в роскошную комнату, где на ложе под парчовым балдахином с золотыми кистями возлежал принц Карабюлют. На вид принцу было лет сорок, он был довольно тучный и высокий, с ровно подстриженной щегольской бородкой. Его смуглое лицо сперва показалось мне грозным и даже красивым на восточный манер. Но присмотревшись, я заметила, что губы принца были слишком яркими и полными, будто у женщины, а темные глаза маслянисто блестели и были медлительны, как у рыбы.

Капитан немедленно распростерся ниц, а после, поднявшись, почтительно заговорил с принцем то и дело, указывая на меня. Принц выслушал капитана весьма благосклонно. Откинувшись на подушки, он какое-то время откровенно и молча меня разглядывал. Этот пристальный бесцеремонный взгляд его темных маслянистых глаз, словно срывал с меня одежду. Смутившись, я в свою очередь принялась разглядывать ковер под ногами. Принц сказал что-то капитану, голос у него был низкий, рокочущий и густой, будто патока. Оба мужчины рассмеялись, а потом капитан, поклонился и вышел прочь. Карабюлют поднялся, потрепал меня по подбородку и на хорошем английском сказал, что сегодня воистину счастливый день, ибо в его гареме появилась такая прекрасная рабыня.