Мой желудок падает. Сердце останавливается. Я едва могу дышать.

— Папа, — кричит Бринн, подбегая к нам. — Мы привезли тебе и ребятам обед.

— Спасибо, Босс, — слышу я голос Леви.

— Привет, Сав! — здоровается Бринн, но я на нее не смотрю.

Я не могу оторвать глаз от женщины, и когда она замечает меня, то останавливается. Не двигается. Не делает ни шагу ближе. Просто смотрит на меня, и мой затуманенный мозг пытается отыскать еще детали головоломки.

— Мама?

Мой голос — не что иное, как хрип, тихий и потерянный. Я снова звучу как пятнадцатилетний подросток. Мама открывает рот, но тут же закрывает его, не говоря ни слова.

— Мама? Мисс Шэрон — ваша мама? — Бринн обращается к моей матери так фамильярно, что я чуть не падаю. — Почему Сав называет вас мамой, мисс Шэрон?

Мама не отвечает. Только слегка улыбается Бринн, а затем снова смотрит на меня. Она стоит неподвижно, как статуя, и я рассматриваю ее. Выглядит она моложе, чем я ее помню. Темные волосы собраны в хвост, тело наконец-то обрело вес и форму. Щеки не впалые. Глаза не ввалившиеся. Я фокусирую взгляд на ее руках, и, как будто зная, что я ищу, она поворачивает их, чтобы ясно показать сгиб локтя.

Никаких следов. Никаких видимых шрамов. Никаких признаков того, что она что-то принимает таким способом.

Потом я замечаю еще кое-что. На ней такая же футболка, как и у Леви. Такая же, как и у Дасти и остальных ребят из фирмы Леви, которых я видела на съемочной площадке. Нагрудный карман гордо венчает логотип «Восточного побережья». И когда еще одна деталь встает на место, я снова и снова чувствую пинки ботинка Терри со стальным носком.

Только на этот раз пинает не Терри.

Я перевожу взгляд на Леви.

— Она работает у тебя? — тихо спрашиваю я, и он снова кивает. — С каких пор?

Он сглатывает, прежде чем ответить, но это единственный признак того, что он обеспокоен моей реакцией. Его глаза остаются сосредоточенными на мне, лицо — суровым, а поза — неподвижной. Ни намека на стыд или раскаяние.

— После урагана.

Я моргаю, избавляясь от слез. Это похоже на предательство. На ложь или злонамеренно хранимую тайну. Она работает на него уже два года.

Два. Года.

Моя мать была частью жизни Леви. Частью жизни Бринн. И сейчас я, как никогда, чувствую себя аутсайдером. После всего, через что меня заставила пройти моя мать. После того, как она стала причиной моего вынужденного побега. После всего этого Леви дал ей работу? Впустил ее в свою жизнь?

Моя мать была врагом. Злодейкой. У нее не должно быть доступа к тому, чего я хотела больше всего, но не могла получить.

— Почему? — спрашиваю я Леви, но он не отвечает. Я понижаю голос до шепота. — Как ты мог?

Я поворачиваюсь и ухожу, молча проносясь мимо матери и Бринн. Быстро иду к машине, но когда достигаю ее, Леви оказывается прямо позади меня.

— Саванна, подожди, — зовет он, и я поворачиваюсь к нему.

— Она превратила мою жизнь в ад, Леви. Ставила меня в ситуации, которые мне так сильно навредили, что я до сих пор не оправилась. Ты сказал, что это я оказываю плохое влияние. Что тебя беспокоит мое присутствие рядом с Бриннли. Но против моей матери ты ничего не имеешь? Ты забыл, кто она? Забыл, кто, черт возьми, сделал меня такой? Как ты мог так поступить?

Он должен быть на моей стороне. Мой враг — его враг. Как он мог подружиться с ней?

— Все не так просто.

— Все просто, — выдавливаю я. — Все очень просто. Она была ужасной матерью. Она сделала меня несчастной. Меня избивали, а она просто позволяла это, потому что больше заботилась о своем кайфе, чем о том, чтобы быть родителем. Терри ей был важнее родной дочери. Он бы изнасиловал меня, и она бы ему позволила. Я это знаю. А ты просто…

Что мне сказать? Он простил ее за то, что она со мной сделала? Как он мог ее простить? Это не ему решать.

— Ты должен был быть на моей стороне, — шепчу я сквозь стиснутые зубы.

Я не знаю, какая эмоция сильнее: гнев или печаль. Леви подходит ближе, пока я не прижимаюсь спиной к машине, и медленно поворачивает мою бейсболку козырьком назад. Затем снимает с меня солнцезащитные очки и кладет их на крышу машины, так что наши взгляды встречаются. Он берет меня за руки и притягивает их к своей груди. Я чувствую ровное сердцебиение, когда он прижимается лбом к моему лбу.

— Я всегда был на твоей стороне. Всегда.

— Тогда как ты мог так поступить? — Я толкаю его в грудь, но он твердо стоит на ногах. — Как ты мог простить ей то, что она сделала со мной?

— Все не так, Саванна.

— Тогда как? Просвети меня. Потому что это определенно не похоже на то, что ты держишь на нее обиду. Не похоже, что ты считаешь ее ответственной за то, как она обращалась со мной.

Леви вздыхает, затем отстраняется и снова встречается со мной взглядом, но рук моих по-прежнему не отпускает.

— Я не простил ее. Но она уже не та, что была раньше.

Я усмехаюсь и пытаюсь отвести взгляд, но он продолжает говорить, настойчиво и приглушенно. Я чувствую, как он все еще смотрит на меня, и, как магнит, его взгляд притягивает мой.

— Я нанял ее, когда всех эвакуировали из-за урагана. В то время твоя мама уже год была в завязке, прежде чем потеряла дом. Она изменила свой образ жизни, а потом ураган…

— Не надо. Мне все равно.

Я снова толкаю его, и на этот раз он отступает на шаг, давая мне возможность выпустить пар. В висках стучит от силы, с которой я хмуро смотрю на него, а челюсть болит от того, как крепко я ее сжимаю. Если я проверю ладони, бьюсь об заклад, найду на них порезы от ногтей из-за того, как сильно стискиваю кулаки.

— Ты не можешь ее очеловечивать. Не можешь вот так просто сделать ее жалостливым персонажем в истории моей жизни. Она не такая. Нет. Она злодейка. Она плохая, Леви. А ты просто… ты просто… приветствуешь ее? Встречаешь с распростертыми объятиями? Даешь ей работу? Позволяешь ей быть с твоим ребенком?

Леви качает головой.

— Не вмешивай сюда Бринн. Не осуждай мои решения как ее родителя.

— Как мне этого не делать? Ты видел, как Шэрон обращалась со мной. Сколько ночей ты оставлял меня ночевать у себя, потому что в моем доме было не безопасно? Сколько раз я плакала перед сном в твоей постели? Сколько синяков ты помнишь?

— Саванна, пожалуйста, просто поверь мне, когда я скажу, что все изменилось. Она изменилась. Всю прошлую ночь ты защищала Торрена, говоря, что он не тот человек, которым я его считаю. Почему этого не может быть с твоей…

— Это другое!

— Нет! Не все черное и белое, помнишь? Шэрон — наркоманка. Она была для тебя ужасной матерью. Будучи под кайфом, она была ужасным человеком, а ты заслуживала гораздо лучшего. Это факты. Но также факт и то, что Терри подсадил ее на наркоту и поддерживал ее зависимость, и он жестоко с ней обращался и использовал, и она была слишком испорчена, чтобы что-то с этим сделать. Ситуация твоей мамы — не твоя, а ее — это серый цвет. И она, как и ты, еще как-то ухитрилась вытащить себя с гребаного дна. Это заслуживает уважения.

Тишина тянется, пока мы смотрим друг на друга. Я держусь, держусь, держусь, а потом ломаюсь.

— Я не могу, — шепчу я, закрывая глаза из-за слез. — Я не могу простить ее, Леви.

Чувствую, как он снова сокращает расстояние, вновь беря меня за руки.

— Я не прошу тебя об этом. Но она важна для Бринн, а Бринн заслуживает людей, которые ее любят. Моя мать не изменилась. А родители Джулс… они еще хуже. Они ужасны, и даже Джулианна не хотела, чтобы они были рядом с Бринн. Но Шэрон… Шэрон заботится о ней. Шэрон любит ее. Бринн уже слишком много потеряла. Она заслуживает большего, чем одного меня.

Мое сердце замирает. Я знаю, что он прав.

И в любом случае это не имеет значения, не так ли? Через два коротких месяца я вернусь в Лос-Анджелес и, скорее всего, больше никогда не увижу этих людей. Ни Леви. Ни Бринн. Ни Шэрон. От этой мысли у меня болит все тело. Почему каждый раз, когда я приближаюсь к Леви, вселенная вырывает его у меня? Это больная е*анутая шутка. Игра. Меня так это злит, и все, что я хочу сделать, это наброситься на кого-нибудь. Ударить сильнее. Но я так устала злиться.