— Что? Как это?
— Очень обыкновенно! Идёт, скажем, корабль Балтийского флота в навигацию по западной Балтике. Матросам и офицерам выдают вперёд жалование, чтобы те могли закупать потребные себе вещи в иностранных портах. А те разменивают ассигнации на медь, и где-нибудь в Копенгагене продают наши монеты на вес! Получают прибыль вдвое, а казне, разумеется, убыток. В Кронштадте вечный недостаток медных денег…
Я представил себе эту картину — как наши моряки продают наши же деньги какой-то датской портовой сволочи — и в голове у меня закрутились обидные словосочетания типа «как сраные папуасы, золото на бусы меняем». С этим дерьмом надо кончать!
— Александр Романович, а ежели нам сделать монеты полегче, и печатать их не из меди, а из латуни? Должно быть, прибыль от такой операции возрастёт?
Воронцов задумался.
— Возможно, это так. Однако надобно сперва уточнить, смогут ли монетные дворы работать с латунью, ведь твёрдостью она много выше, чем медь!
— Значит, надобно узнать! И разработать образцы монет, намного меньших по весу, чем существующие! Ну, давайте двигаться далее: как обстоят дела с винными сборами?
— Эти доходы отдаются нами на откуп. Издержки собирания тут тоже весьма существенны…
— Есть ли способ повысить тут доходность?
— Откупа продаются с торгов. Правительство не может контролировать цену реализации откупа — как на торгах получилось, такая и остаётся!
Воронцов начал объяснять мне тонкости винного откупа, а я тем временем вспомнил, что в лаборатории Академии наук теперь трудится господин Лавуазье, зарабатывавший во Франции именно откупами. Решив при случае обязательно потолковать с ним, я прервал Воронцова:
— Ладно, Александр Романович, давайте оставим частности и взглянем на картину в целом. Сколько же всего у нас бюджетных доходов, и каковы они в «чистом» виде?
— В этом году получилось 73 миллиона «брутто» и 55 ½миллионов «нетто»! — не глядя в бумаги, отвечал он.
— То есть получается 18 миллионов рублей одних издержек на сбор налогов? Однако… Ну что же, познакомившись с доходами, теперь давайте проясним положение дел с расходами. Александр Романович?
Воронцов опустил голову в документы и ещё более помрачнел.
— Соблаговолите выслушать, Ваше Величество: расходы в этом году составляют — на двор 8 760 тысяч рублей, на армию — 21 миллион рублей, на флот 6 683 тысяч рублей, на внутреннее управление 30 231 тысяч рублей, на содержание духовенства 820 тысяч рублей, на училища 1340 тысяч рублей, на почту, каналы и дороги 4 700 тысяч рублей, на колонизацию 440 тысяч рублей, выплаты по займам 4 190 тысяч рублей. Итого 78 160 тысяч рублей. На двор приходится 11% всех расходов, на армию — 32%, на флот — 9%, внутреннее управление и прочее — 48%
— Так, то есть у нас чистый доход 55 с половиной миллионов, а расходы 78 миллионов. Это что же получается, дефицит в 23 миллиона рублей?
— Нет, Ваше Величество, только в пять миллионов. «Издержки на сбор налогов» включены в расходы на внутреннее управление!
Это, конечно, легче… но цифры всё равно чудовищные.
Проклятье. Я ведь и сам за эти годы привык, что из казны можно черпать, как из бездонного колодца, не задумываясь о последствиях. И вот, пожалуйста: при всех наших успехах, после повышения оброка с одного рубля до трёх, несмотря на недавнее увеличение подушной подати с 70 копеек до рубля — дефицит в пять с лишком миллионов! И это мы ещё войну не ведём (скромные боевые действия против персов не в счёт)!
Ну что же, пора было закрывать заседание.
— Уважаемые члены Совета, — тяжело поднявшись, произнёс я. — Благодарю за участие в сегодняшнем совещании. Картина нашего финансового положения мне ясна, и она крайне печальна. На следующей неделе назначаем новый Совет, к которому прошу всех представить предложения о том, как нам увеличить доходы и сократить расходы. Засим все свободны… а вы, Александр Романович, ненадолго задержитесь!
Господа члены Совета раскланялись. Воронцов остался, мрачно шелестя своими бумагами.
— Александр Романович, — начал я, — после сегодняшнего заседания мне стала понятна нелюбовь ваша к Потёмкину. Да, надобно признать, что Светлейший здорово подорвал наше финансовое благополучие! Однако делать нечего, надо всё поправлять!
— Александр Павлович, я рад бы поправить, — с досадой вымолвил мой визави, — да только из слов ваших явствует, что вы намерены вполне продолжить подходы и приёмы Григория Алексеевича. Скажу вам прямо — в таком случае председательство моё долго не продлится. Сидеть в Совете бестолковой чучелой я не намерен; если мои советы вам не подходят, то так тому и быть!
Ух ты, какой он смелый! Хорошо, что такие люди сохранились среди бесконечной екатерининской сахарной ваты!
— Да вы не горячитесь, Александр Романович! Я, конечно, заметил, что мои идеи пришлись вам не по вкусу. Однако же, давайте подходить ко всему разумно. Вот по поводу ассигнаций: ну что с ними делать? Выкупать по номиналу? Это безумие — где мы возьмём 157 миллионов звонкой монетой? Это нам придётся разорить всю страну налогами, что вам же первому и не понравится. Нет, дорогой граф, этот путь уже закрыт. Не я заварил эту кашу, но раз уж она булькает в котелке, надобно что-то решать… причём, видимо, нечто нетривиальное, потому что традиционные решения слишком дорогостоящи.
— Ваше Величество, — мрачно отвечал Воронцов, — все нетривиальные решения — суть мошенничество!
— Позвольте не согласится. Вот смотрите, что мы имеем сейчас: лет двести назад какой-то испанский тип — может, гранд, а скорее, простой матрос или солдат — шёл по мексиканским джунглям, да и наткнулся на место, где индейцы добывали серебро. Он завладел этой шахтой, и теперь, уже двести лет как, наша страна отдаёт ему с таким трудом получаемые произведения нашей земли и ремёсел: лён, зерно, железо, меха — в обмен на блестящие кружочки металла, знаменитого тем, что внешний вид его нравится негоциантам, и бесполезного во всех прочих отношениях. И мы платим дань потомкам этого конкистадора, просто потому, что их предок когда-то смог отнять у американских туземцев их шахту. Разве это не мошенничество? Это ещё хуже — просто откровенный грабёж!
— Ваше Величество, вы предлагаете идти против мнения всего света! Серебро — это серебро, а бумага — это бумага!
— Иные векселя стоят поболее бриллиантов!
— Потому что в них содержится обещание выплаты твёрдой суммы золота!
— У нас нет своего золота. И серебра своего тоже нет. С какой стати нам обещать выплату того, чего у нас нет? Это глупо. Если уж обещать твёрдую выплату за бумагу — давайте предлагать то, что у нас есть! Один рубль — пять фунтов железа! Или полпуда чугуна! Или восемь фунтов пеньки! Или лоад строевой сосны! Или пуд зерна!
Воронцов, чуть подумав, лишь покачал отрицательно головой.
— Это будет очень неудобно! Все эти товары постоянно дорожают и дешевеют, и деньги наши будут колебаться вместе с ценами на зерно, пеньку, и прочее!
— Вообще-то, это происходит и посейчас, в отношении серебра. Просто вы этого не замечаете. Вам кажется, что оно неизменно, а ведь за триста лет со времён открытия Америки оно подешевело втрое.
— Однако же, Ваше Величество, как вы можете видеть, наши бумажные ассигнации подешевели много более серебра! Ещё несколько лет таким курсом — и деньги наши ничего не будут стоить, как во Франции, где говорят, нищие теперь ленятся подбирать стофранковые купюры — так ничтожно мала их покупательная способность!
— Однако же, прошу заметить — Франция живёт, и успешно воюет с половиной Европы! А то, что деньги дешевеют — невелика беда! Это дело привычки. Просто вам, как и всем остальным в нашей Империи, придётся свыкнуться с мыслью, что деньги теперь будут дешеветь всегда! Это и правильно, и нормально. Подумайте сами: ведь всё в этом мире портится, ломается, приходит в негодность — металлы ржавеют, здания разрушаются, всё стареет, — чего же деньги, символизирующие все эти ценности, сами должны оставаться в неизменной стоимости? Я полагаю, что они тоже должны терять её, так же, как и всё остальное!
