При всех разнообразных методах комплектования армии – рекрутском наборе, прусском ландвере, швейцарской милиции, всеобщем наборе, как показывает опыт последних 60 лет, ни в одной народной войне, при режиме буржуазии и свободного парцелльного крестьянства, не было призвано под знамена более 7 % населения, следовательно, в военных действиях могло участвовать примерно 5 %. Во Франции осенью 1793 г., принимая численность населения в 25 миллионов, по этому расчету должно было быть всего 1 750 000 солдат, в том числе 1 250 000 действительных бойцов. Последние находились тогда на границах, под Тулоном и в Вандее, считая здесь обе борющиеся стороны, так что 1 250 000 вполне были на лицо. В Пруссии, насчитывающей сейчас 16 000 000 жителей, 7 % и 5 % составили бы соответственно 1 120 000 и 800 000 человек. Между тем вся совокупность прусских военных сил, считая и линейные войска, и ландвер, составляет едва 600 000 человек. Этот пример показывает, как много даже 5 % составляют для нации.

Eh bien. Если Франция и Пруссия могут сравнительно легко призвать к оружию 5 % населения, а в случае необходимости даже 7 %, то Австрия, при крайнем напряжении, может выставить лишь 5 %, а Россия едва 3 %. Для Австрии, принимая ее население в 35 000 000, 5 % составили бы 1 750 000 человек. В 1849 г. Австрия, при напряжении всех своих сил, ввела в действие около 550 000 человек. Венгры, силы которых в нотах Кошута были преувеличены вдвое, имели, вероятно, 350 000 человек. Примем во внимание еще 50 000 ломбардцев, которые либо уклонились от набора, либо воевали в рядах пьемонтской армии, и мы получим в сумме 950 000 человек, т. е. неполных 2²/₃% всего населения. При этом еще хорватские пограничные области, находившиеся в особых условиях, поставили по меньшей мере 15 % своего населения. Россия, по самому скромному подсчету, имеет 72 миллиона жителей и должна была бы, при норме в 5 %, выставить армию в 3 600 000 человек. Между тем ей никогда не удавалось собрать более 1 500 000, считая регулярные и иррегулярные войска; из этого числа на своей собственной территории она могла располагать действующей армией максимум в 1 000 000 человек. Иными словами, вся совокупность ее военных сил ни разу не превысила 2¹/₁₂%; а действующая армия – 1⁷/₁₈, или 1,39 %. Это объясняется весьма просто: редким населением на огромных пространствах, недостатком средств сообщения и ничтожными размерами национального производства.

Массовость средств нападения, – так же как и подвижность, – является необходимым результатом более высокой ступени цивилизации; в частности, современное соотношение численности вооруженных сил и населения несовместимо ни с одной из стадий общественного развития, предшествующих эмансипации буржуазии.

Итак, современный способ ведения войны предполагает эмансипацию буржуазии и крестьянства, он является военным выражением этой эмансипации.

Эмансипация пролетариата, в свою очередь, будет иметь свое особое выражение в военном деле и создаст свой особый, новый военный метод. Cela est clair. Можно уже сейчас до известной степени предвидеть, в чем будут заключаться материальные основы этой новой системы ведения войны.

Но в такой же точно мере, как простое завоевание политической власти современным неопределившимся и отчасти плетущимся в хвосте других классов французским и германским пролетариатом само по себе было бы еще весьма далеко от действительной эмансипации рабочего класса, которая заключается в уничтожении всех классовых противоречий, точно так же и способ ведения войны, который первоначально должна будет применить ожидаемая революция, будет весьма далек от того способа, который будет применять действительно освободившийся пролетариат.

Действительное освобождение пролетариата, полное устранение всех классовых различий и полное обобществление [vollständige Konzentrierung] всех средств производства во Франции и в Германии предполагают, во-первых, участие Англии в этом процессе, а во-вторых, по крайней мере, удвоение средств производства, имеющихся способов ведения сейчас в Германии и Франции. Новый способ ведения войны как раз и предполагает наличие этого.

Выдающиеся нововведения Наполеона в военной науке не могут быть преодолены посредством чуда; новая военная наука будет в такой же мере необходимым продуктом новых общественных отношений, в какой военная наука, созданная революцией и Наполеоном, явилась неизбежным результатом новых отношений, порожденных революцией. И точно так же, как пролетарская революция в промышленности будет заключаться отнюдь не в упразднении паровых машин, а в увеличении их числа, так и в военном деле речь пойдет не об уменьшении массовости армий и их подвижности, а, наоборот, о поднятии того и другого на более высокую ступень.

Предпосылкой наполеоновского способа ведения войны явились выросшие производительные силы; предпосылкой каждого нового усовершенствования в системе ведения войны также будут новые производительные силы. Железные дороги и электрический телеграф уже сейчас дадут талантливому генералу или военному министру повод для совершенно новых комбинаций в европейской войне. Постепенный рост производительных сил, а вместе с ним и населения, в свою очередь, открывает возможность собирать более значительные воинские массы. Если во Франции население вместо 25 миллионов составляет 36 миллионов, то 5 % этого числа составит уже не 1250 000, а 1800 000 человек. В обоих отношениях могущество цивилизованных стран по сравнению с варварскими относительно возросло. Только первые располагают разветвленной сетью железных дорог, и население их растет вдвое более быстрым темпом, чем, скажем, в России. Все эти соображения доказывают, кстати сказать, что подчинение Западной Европы России становится с каждым днем все менее возможным и что на длительный срок такое подчинение просто невозможно.

Сила нового способа ведения войны, возникающего с уничтожением классов, не может, однако, сводиться к тому, что подлежащие мобилизации 5 % с ростом населения будут составлять все более значительную массу. Она должна состоять в том, что станет возможно призвать к оружию уже не 5 или 7 %, а 12–16 % всего населения, т. е. от половины до двух третей взрослого мужского населения, – примерно всех здоровых мужчин от 18 до 30 или даже до 40 лет. Но если Россия не сможет поднять своих военных сил с 2–3% до 5 % без полной революции во всей своей внутренней социальной и политической организации и в особенности в своем производстве, то, в свою очередь, и Германия с Францией не смогут увеличить находящегося в их распоряжении контингента с 5 % до 12 % без того, чтобы революционизировать свое производство, которое должно быть более чем удвоено. Лишь тогда, когда средняя производительность труда каждого даст вдвое больше, чем теперь, благодаря применению машин и т. п. можно будет высвободить из производства вдвое больше рабочей силы, да и то лишь на короткое время; ведь ни одна страна никогда не могла долго держать под ружьем 5 % своего населения.

Если соответствующие условия будут налицо, если национальное производство будет в достаточной мере поднято и централизовано, если – что безусловно необходимо – будут уничтожены классы (прусский вольноопределяющийся сроком на один год, если только он не унтер-офицер или офицер ландвера, в силу своего аристократического общественного положения, никогда не сможет быть хорошим солдатом рядом с крестьянином и мастеровым), то пределы возможного набора будут определяться исключительно численностью населения, способного носить оружие; т. е., в случае крайней нужды, можно будет в самое короткое время вооружить 15–20 % населения и иметь в действующей армии 12–15 %. Но наличие таких колоссальных масс предполагает, в свою очередь, и значительно большую подвижность, чем та, которой обладают современные армии. Без разветвленной сети железных дорог такие массы не смогут ни сосредоточиваться, ни снабжаться продовольствием и боевыми припасами, ни передвигаться с места на место. Без электрического телеграфа совершенно невозможно будет управлять ими. А так как при таких массах стратег и тактик (командующий на поле сражения) не могут быть соединены в одном лице, то здесь начнется разделение труда. Стратегические операции координация действий различных войсковых соединений должны будут направляться из одного центрального пункта при помощи телеграфных линий; руководство тактическими операциями будут осуществлять отдельные генералы. Ясно, что при таких условиях война сможет и должна будет приходить к развязке в еще более короткий срок, чем это имело место у Наполеона. Это потребуется вследствие огромных издержек и станет неизбежным потому, что всякий удар, наносимый такими массами, по необходимости будет иметь решающее значение.