Слащавый юноша соскользнул с коленок Папы и, излишне страстно поцеловав тому руку, буквально растворился[26]. От чего улыбка короля стала ещё шире. У всех есть слабости. И ему было отрадно видеть, что самый влиятельный человек Италии не идеален… и к нему тоже можно найти подходы. В том числе и довольно специфические.
– Рад вас видеть в своей скромной обители, – поприветствовал гостя Сикст.
И следующие минут пять они обменивались ничего не значащими комплиментами. На деле их отношения были ровными. У Папы были сложные отношения с севером Италии, из-за чего ему была нужна крепкая поддержка со стороны юга. Но не так, чтобы целоваться в десны. Просто союз, практичный и взаимно выгодный. Ведь, кроме интересов в Италии, Святой Престол и Неаполь связывал французский вопрос. Франция с 1382 года пыталась провести на престол Неаполя своих Валуа, из-за чего вот уже добрый век тлел этот застарелый конфликт, время от времени вспыхивая с новой силой.
И у Святого Престола тоже было что сказать французам нехорошего. Всё шло одно к одному. Сначала Авиньонское пленение Пап, вынуждавшее тех жить на территории Франции и обслуживать её интересы. Потом Великий западный раскол, продлившийся без малого полвека. И наконец, Прагматическая санкция 1438 года, которая прямо ограничила власть Папы на французское духовенство. Проще говоря, фактически устанавливала автокефалию Французской католической церкви. И это не считая того, какие убытки понёс Святой Престол со времён Филиппа IV из-за борьбы французских королей с уходом церковной десятины из Франции. Да и вообще… уходом столь значительных прибылей в церковь. Отчего в серии войн, известных позже как Столетняя война, Святой Престол был более склонен поддерживать англичан, чем французов.
Хуже того – короли Франции боролись не только за подчинение местных священников своей власти, но и за влияние на Папу. Что, кстати, и спровоцировало среди прочего Великий западный раскол. И, как считал Сикст, на этом дело не закончится, поэтому и опасался воцарения Валуа в Неаполе.
– Вы слышали, как страдает наш милый друг в Бургундии? – осторожно перешёл Сикст к делу, заходя, впрочем, издалека.
– Бедняга, – согласился Фердинанд. – Даже не понимаю, как этого мерзкого клопа терпят его же вассалы. Давно бы уже сбросили, да и выбрали новым королём хотя бы Карла[27].
– Клятва, друг мой, клятва.
– Но ведь Людовик сам их нарушает[28].
– И что? Никто не хочет уподобляться ему, – пожал плечами Сикст.
– Боюсь, что если всё так пойдёт, то Карл будет раздавлен. Людовик ведь уже нашёл способ устранить двух его союзников. Причём оба умерли при весьма странных обстоятельствах. Жана де Арманьяка он вероломно убил, пообещав почётную капитуляцию и мир. А его собственный брат, Карл Гиенский пал, хм… излишне увлёкшись женским теплом, да так, что не заметил яд в бокале. Хотя говорят, что там была чахотка. Но лично я в это не верю.
– Теперь ты понимаешь, почему я сторонюсь женского тепла? – лукаво подмигнул ему Папа.
– Понимаю, – кивнул король, ничуть не смущаясь. – Но я, пожалуй, останусь верен женским прелестям. Я не в том возрасте, чтобы менять свои привычки.
– О, что ты! – воскликнул Папа. – Я ничего не предлагаю. Но вдруг в твоей душе возникнет дьявольская жажда осуждения. Поверь – я просто осторожен. И просто не доверяю женщинам. Кто знает, что у них в голове?
– А кто им доверяет? – тяжело вздохнул Фердинанд, впрочем, немало лукавя. Своей покойной супруге Изабелле Тарентской он доверял чуть более чем полностью. Особенно после того, как именно она в 1460 году спасла и его, и всё королевство от завоевания Валуа. Жаль, что его любимая преставилась в 1465 году. Очень жаль. Он немало по ней печалился и переживал, даже держа вполне искренний траур, подозревая происки врагов и отравление.
Обсуждение ситуации вокруг Бургундии затянулось на добрые полчаса и проходило во вполне ожидаемом ключе. Карл Смелый представлялся настоящим рыцарем и эталоном благородства. Дескать, лучший из лучших. И ему противопоставлялся Людовик XI Французский, который был его полной противоположностью. Ни разу ни воин, скрытный, нелюдимый, коварный, трусливый и так далее, и тому подобное. Однако же очень опасный, потому что, хоть сердце его и было чёрство, но интриган он был бесподобный. Да и психолог тонкий, прекрасно понимающий других людей.
– Вы же понимаете, мой друг, к чему я клоню? – наконец поинтересовался Сикст.
– К чему?
– К тому, что ваш зять, Иоанн, очень, мне кажется, похож на Карла. Поговаривают, будто бы он, дабы поддержать боевой дух своей пехоты, даже слез коня и стал с ними в строй. И это перед самой атакой конницы! Поступок, вполне достойный Карла Смелого.
– Поговаривают, что Иоанн не так безрассуден. Это был единственный бой, который он возглавил лично. В остальном он опирался на своих командиров.
– Он ещё слишком юн для конных сшибок. Вот увидите – пройдёт немало времени, и вы услышите о том, что он лично водит в атаку конницу. Кроме того, как и Карл, он уделяет очень много внимания этой новомодной артиллерии. Иногда мне даже кажется, что там, на востоке, живёт второй Карл, только моложе. А то и более яростный. Ведь наш Карл впервые проявил себя на поле боя в девятнадцать лет, а Иоанн – в тринадцать.
– Раньше, – поправил его король Неаполя.
– Что?
– Карл в девятнадцать лет был командиром, но не командовал всем войском. Иоанн же в тринадцать уже возглавлял войско и нанёс противникам своего отца несколько чувствительных поражений. А также взял крупный город, который ранее никто вот уже несколько столетий взять не мог. Приступом. Но проявил себя Иоанн раньше. В десятилетнем возрасте он оказался в безнадёжной осаде в удалённой крепости. И уже тогда смог своими советами организовать правильно оборону и с толком применить артиллерию. Из-за чего отец ему и поручил создавать первую ордонансовую роту[29] по своему разумению. Поразил его сынок. Причём орудия заряжал сам в том бою. В десять лет! Уму не постижимо!
– Вот о чём я и говорю. Война – их стихия. И я бы ничуть не удивился, если бы Иоанн был сыном Карла, хоть это и совершенно невероятно. Они одного поля ягоды. Но Казимир совсем другой человек. Он по духу своему ближе к Людовику. Хоть и не настолько нелюдим.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Я опасаюсь, что твой зять не устоит в войне с Казимиром. Да, поначалу, я почти уверен – он будет одерживать победы. Поговаривают, что он пошёл дальше Карла и пытается сочетать в своём войске артиллерию, доморощенных швейцарцев и ордонансовые роты. Это выглядит довольно угрожающе. Но у него мало ресурсов. Великое княжество Московское бедно как людьми, так и деньгами.
– Деньги мы ему передали, – заметил Фердинанд. – Я только семьдесят тысяч флоринов с дочерью послал.
– А долю в Персидской компании? Все сборы пока остаются здесь, в Италии, в руках Джана Батисты делла Вольпе, что не знает, как ему пробраться в Москву. Ведь Польша и Литва полностью блокируют туда дорогу из-за войны.
– Может быть, прекратить этот фарс? – нахмурившись, спросил король Неаполя. – Насколько я знаю, Святой Престол вложил пятьдесят тысяч флоринов в Персидскую торговлю. Это большие деньги. И я уверен, вы не хотите их потерять.
– И Святой Престол вложит ещё столько же, когда эта торговля начнётся. Ибо ударить по казне султана и к вящей выгоде христианства – богоугодное дело!
– Разумеется, – кивнул Фердинанд. – Я тоже вложусь, когда торг пойдёт. Я ведь уже не раз жаловался на то, какие слухи до меня доходят. Будто Мехмед вообразил себя наследником Римской Империи и жаждет не только взять под свою руку её восточные пределы, но и занять Италию. Как несложно догадаться, своё вторжение он начнёт с моих земель. Как ты понимаешь, слышать такое – мало радости.
