– А не со зла, – критически ухмыльнулся Алексей.

– Не смешно, – горестно сморщился Энгмар Иванович. – Впору плакать. Вот с того же Рябова Москва сколько раз требовала: снеси подобру-поздорову дом Ипатьева… Ну, тот, в котором царскую семью расстреляли. Ан Рябов считал, что это памятник истории. И говорил, мол, некоторые воют: «В нём же не токмо царя расстреляли, но и детей невинных. Жалко». Конечно, жалко. А тыщи простых людей, которых самодержец сгноил, не жалко?! Рябов считал, что советские люди должны помнить историю нашей Родины без всяких прикрас. И чтоб знали: доведёшь народ, предашь его – он тебе отомстит.

– И что, ослушался Рябов?

– То-то и оно-то! Зато как в Свердловске посадили Бориску на царство, что удеял он перво-наперво? Да снёс дом Ипатьева! И ежели непутёвый рохля Горбач даст ему волю в Москве, то он и Горбача с Кремлём снесёт…

– Ох, как вы про них, – подобно снайперу прищурился Подлужный, поскольку ему порядком поднадоела заунывная проповедь. – И тот вам не люб, и этот – негож. А не в том ли причина недовольства, что вас самого, уж извините, попросили?

– И вы туда же, – бледнея, с кривой миной на лице, ответил Козлов. – Видите, чем у нас чревато инакомыслие и искренность? Начинают переходить на личности.

– Да я не про ваше инакомыслие, – вспылил Алексей. – Я могу быть не согласен с вашим мнением, но я всецело за ваше право высказывать его.⁷² Только при одном непременном условии: любая позиция должна быть обоснованной и конструктивной. У вас же голая критика, не подкреплённая дельными предложениями.

– Почему, не подкреплённая? – возразил бывший партаппаратчик. – Новый Сталин нужен!

– Х-хо! – неприязненно хохотнул Подлужный. – Сталин если и нужен был, то в военное время. А в мирное время он к чему? Вы извините меня, но сдаётся мне, что вас правильно попросили.

Козлов, заполучивший бессердечную безжалостную отповедь взамен ожидаемого сочувствия, беспомощно молчал. Ему стало плохо. Лицо его посинело. Дыхание участилось, перешло в поверхностное, натужно-прерывистое, сипящее. Он ухватился за грудь и стал сползать со стула на пол.

– Энгмар Иванович, что с вами?! – опомнившись, всполошился Алексей.

Он бросился к сердечнику Козлову, усадил его на стул, расстегнул ворот рубашки, распахнул форточку и налил больному из графина в гранёный стакан воду.

– Ни-чё… Ни-чё…, – мелко суча ватными от слабости ногами, с одышкой выговорил тот непослушным, заплетающимся языком. – Чи-час… таб-летку… под… язык… Полег-шает…

7

Энгмару Ивановичу, и правда, полегчало. Приступ длился недолго и завершился без каких-либо серьёзных последствий. Алексей хотел было вызвать скорую, сообщить прокурору, но Козлов настоятельно попросил его не придавать это событие огласке и, отсидевшись, самостоятельно и довольно бодро ушёл в свой кабинет.

Оставшись один, Подлужный сам себя основательно отругал. Ему было очень неприятно, что всё так обернулось. Что он проявил несдержанность. Тем более, что во многом опальный партийный функционер был прав. Впрочем, доля следователя такова, что подолгу зацикливаться на промахах не позволяет само бытие. И несвойственное Алексею самоедство вскоре было прервано непредвиденным явлением.

«Нам не дано предугадать, чем наш поступок обернётся…»⁷³, – растерянно размышлял Подлужный, когда к нему в кабинет вкрадчиво просочилась моложавая симпатичная дама, отрекомендовавшаяся женой Волового. Она так и представилась: «Прихваткина Нелли Анатольевна – жена Волового Аркадия Николаевича». Вот чем неожиданно обернулся арест милиционера-негодяя.

– Позвольте, – удостоверившись в личности посетительницы, усомнился в достоверности её слов следователь. – Воловой со своей женой находится в разводе. Я с ней знаком в рамках расследуемого уголовного дела.

– Так оно, – показала в кокетливой улыбке ровные зубки Прихваткина. – мы с Аркашей муж и жена не по документам, а по жизни. Давненько супружничаем.

И словоохотливая гостья принялась вещать о том, что она тоже в разводе, что её бывший законный муж спился и опустился до скотского состояния. «Он бич – бывший интеллигентный человек», – продемонстрировала посетительница знание местечкового жаргона. Из рассказа Прихваткиной следовало, что с Воловым они сошлись более года назад. Жили, душа в душу. Оттого для неё арест Аркаши стал ударом нечеловеческой силы.

Прихваткина представляла собой миниатюрную женщину с весьма своеобразными, даже по среднегорским меркам, манерами. В первые пять минут она доверилась Подлужному, выложив подоплёку того, как сблизилась с Воловым. Вовсе не невежда, а так – женщина, страдающая редким недержанием речи. Вероятно, её мама, если прибегнуть к образным сравнениям Коли Бойцова, вынашивая плод, не брезговала селёдочкой с молочком.

– Чем могу быть полезен? – остановил Подлужный «словесный фонтан» визитёрши, как выразился бы на его месте Козьма Прутков.

– Допросите меня, – походатайствовала Прихваткина.

– Не вижу смысла, – дёрнул плечом Подлужный. – То, что я от вас услышал, ценности для следствия не представляет. А сожительница, как принято говорить в таких случаях, фигура не процессуальная.

– Допросите меня, – не отставала женщина. – Я навела справки у знающих людей. Они говорят, что у вас хватка бульдожья: «Пока не пережуёт – жернова не раскроет». А мне уж тридцать четыре. Навряд ли Аркашу я дождусь. Но воздать последний долг, что ли, я обязана. Меня научили, что если допросят, то вызовут в суд. Хоть там с Аркашей свижусь.

– Помилуйте, – отбиваясь от её натиска, следователь даже отодвинулся вместе со стулом, – откуда мне знать, кем вы доводитесь Воловому. Он о вас ни слова не обронил.

– Да у меня с собой фотки, – полезла Нелли Анатольевна в дамскую сумочку, извлекая оттуда иллюстративные свидетельства близости с милицейским ловеласом. – Глядите, здесь мы с ним на пляже, здесь возле поликлиники. Я же старшей медсестрой работаю. Там мы с Аркашей и сошлись. А вот тут мы с ним мою самодельную вишнёвую настоечку пробуем. Она у меня шикарно получается. Я могла бы и вас угостить. Не хотите отведать?

И прилипчивая особа, пересев поближе, словно ненароком стала касаться руки Алексея, бросала многозначительные взгляды. «Я, кгм, недурён собой, – мысленно иронизировал тот, – но не до той же степени, чтобы зрелая мадам с первых секунд, очертя голову, стала, чуть ли не подол задирать».

И двойственность, ложность поведения навязчивой мадам «пробили» в мозгу Подлужного искру. Высекли небезынтересную идею.

– Ладно, – с внешней неохотой, будто бы уступая, достал Алексей из ящика стола протокол. – Допрошу. Но, на пол листа.

– Конечно-конечно, – обрадовалась медсестра.

Замысел Прихваткиной приобрёл ещё более зримые очертания при расставании. Оттого и интрига закручивалась круче.

– Так как насчёт настоечки? – встав со стула, словно невзначай поправила грудь Нелли Анатольевна. – Не хотите откушать?

– Даже и не знаю…, – осенённый эвристической идеей, артистично разыграл колебание следователь.

– Право слово, – удвоила нажим на «ломаку» Прихваткина, дав оценку непоследовательности его позы. – Ни к чему не обязывающее посещение.

– Тысячи забот-хлопот, – искусно кочевряжился Алексей. – Даже не знаю, как и быть-то?

– Уж часик-то завсегда можно выкроить, – ворковала подружка Волового.

– Так и быть, Нелли Анатольевна, – промокая платком пот на лбу, выступивший от несвойственной лицемерной роли, снизошёл следователь, – телефончик ваш я в протокольчик занёс. Я вам позвоню, и мы условимся. Вот так, ничего?

– Ничего, – опустила ресницы скромница. – Ну, я пошла?

– Давайте, до встречи, напутствовал её Подлужный.

Их более чем странное рандеву завершилось кстати, поскольку в дверях Прихваткину едва не сбил Бойцов, ломившийся в кабинет, как к себе домой.

– Кто такая? Почему не знаю? – оборачиваясь в сторону фойе, спросил Николай. – Так-то ничё-ё-о себе…