– Тэк-с! – удовлетворённо отметил последнюю реплику Подлужный. – По всему выходит, что лежит вашей подружке дорога в казённый дом – то есть к нам.

– Дык она и так на завтра к вам повестку получила.

Закрепив показания Скоковой, следователь пригласил к себе Юлию Камушкину и Александру Зимину, трудившихся в кабинете старшего помощника прокурора Вересаевой, для участия в качестве понятых при опознании «сексуально озабоченного» по фотографии. Взглянув на фототаблицу, фрезеровщица практически без раздумья ткнула указательным пальцем на объект под номером четыре:

– Вот он, сладострастный! Сопел и дрожал, ровно припадочный или под электротоком. Аж спину обслюнявил… Ф-фу!

– Попрошу вас, гражданка Скокова, – официально обратился к ней Подлужный, – конкретизировать, по каким признакам вы опознали лицо, выводившее вас в туалет, а также прочитать на обороте фототаблицы, кто значится под номером четыре…

Юлька и Сашка с обожанием таращили глазёнки на наставника, взирая на то, как их каторжный труд воплощается в доказательства, изобличающие ненасытного туалетомана. Алексей же священнодействовал над бумагами подобно древнеримскому авгуру, закладывая основу для грядущего праведного возмездия.

– Нуте-с, – выполнив намеченное, потёр он руки, будто в студёный январский денёк. – Готовьтесь, Надежда Ивановна, к очному опознанию гражданина Волового. Эдак недельки через полторы.

2

День оказывался удачным. После обеда поступил ответ из военкомата на запрос Подлужного о годах воинской службы Волового. Письмом был официально подтверждён факт пребывания подозреваемого в армии в 1973 – 1975 годах.

А ближе к окончанию рабочей смены Римма вызвала Подлужного из кабинета Авергун и Торховой, где тот проходил «малый курс релаксации» от нервных перегрузок, к телефону в приёмной:

– Алексей Николаевич! Из Москвы звонит женщина, москвичка, которую вы вызывали повесткой.

То оказался «реестровый номер 131» – Брунова Жанна Матвеевна, кою доставляли в вытрезвитель в августе 1986 года.

– Товарищ Подлужный! – сердилась она. – Это что за вызов вы мне прислали? По какому-то уголовному делу? По факту, как вы пишите, водворения меня в вытрезвитель. Это как понимать? Это что, эпоха ежовщины воскрешается? С каких это пор за нелепое попадание в скотские условия дела заводятся?

– Угомонитесь, пожалуйста, уважаемая…

– Жанна Матвеевна.

– …Жанна Матвеевна. В корреспонденции я не вправе был поминать открытым текстом про деликатные вещи, не подлежащие огласке. Расследование проводится не в отношении вас, а по заявлению одной гражданки о нарушении её законных прав сотрудником спецучреждения. Детальнее в телефонной беседе я высказываться не вправе. Могу лишь пояснить, что при проверке следственным путём утверждение той гражданки об ущемлении её женского достоинства, используя выспренный литературный слог, нашло подтверждение. Выползают, художественно выражаясь, интересные факты. Поэтому я и направил повестку вам. Жду вас. Потолкуем мы приватно. Конфиденциальность гарантируется не только мною, но и законом.

– Да у меня ваш раздолбаный Среднегорск на зубах оскомину набил! Приезжала подругу юности навестить, а попала, фиг знает куда! И вы хотите, чтоб после такой чёрной неблагодарности я в вашу «дыру» снова сунулась?

– Если вы полагаете, уважаемая Жанна Матвеевна, что своим посещением осчастливите Среднегорск, то глубоко заблуждаетесь, – весьма резко оборвал её эскападу следователь, разобиженный за «малую родину». – Закавыки в вашем отказе нет. Коли вас без особых удобств и комфорта вытрезвили, и тем ваше пребывание и ограничилось, моя любознательность вознаграждена сполна. Я оформлю наш любезный диалог справочкой, подошью её куда надо – и полный ажур. И Среднегорск переживёт ваш несостоявшийся повторный визит.

– То-то и оно, что не ограничилось вытрезвлением! – возмутились на той стороне эфира. – Иначе бы я…

– Любопытно. Вам оказали дополнительные услуги? – осторожно намекнул Подлужный.

– Не столько мне, сколько я…Прогулка «до унитаза».

– То есть, что-то связанное с желудочно-кишечным трактом?

– Трактом! – хмыкнула «продвинутая» столичная барышня. – Трактом, да не тем. По тому тракту «членовозы» возвратно-поступательные рейсы совершают.

– Ну и?

– Что, «ну и?»… Справил, подлюка, свою надобность. Совершил бесплатно полноценный «рейс». Поклялся, что будет шито-крыто, а моему начальству приходит почтой кляуза. А я же специалист научно-исследовательского института. Закрытого. «Ящик». Допетрили?

– Допетрил, – с деланным сочувствием отозвался абонент, смекнув, что речь идёт о заведении оборонного значения.

– Скажите, товарищ Подлужный, если я к вам приеду, мне проезд оплатят?

– Гарантирую, – заверил её Алексей. – Я вам гарантирую и то, что если вы посетите нашу негостеприимную «дыру», то третий вызов вам обеспечен – в судебное заседание в качестве потерпевшей. И ваш третий приезд станет «третьим звонком» для беспардонного пошляка – это мягко говоря, и для зарвавшегося козла неохолощённого – это уже грубо выражаясь.

В отношении развратника из вытрезвителя Подлужный впервые применил столь категоричную формулировку. И объяснимо. В следователе в этой фазе расследования вызрела убеждённость в том, что у Волового с Региной Платуновой «было».

Ещё через день «всплыла» следующая жертва Волового – няня из детских яслей Анюткина Люсьена Савиковна – «номер 221». Заполучив от неё, уже начинающие приедаться нюансы, Подлужный в глубине сознания разразился едкой филиппикой: «Ну что, херр милиционерр! Время доказательства собирать – время доказательствами оскоплять. К искреннему сожалению советских тружениц, я не располагаю законным правом кастрировать вас. Потому оставайтесь при своём блудливом органе. Однако вырезать часть вашей прогнившей, разложившейся, аморальной душонки, ампутировать у неё антисоциалистические установки – моя святая обязанность!»

3

Отпустив нянечку Анюткину, довольный Подлужный принялся мерять следственное помещение шагами. Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет старческой шаркающей походкой пожаловал сам Двигубский…

Боже правый! Узкий мирок прокуратуры Ленинского района не располагал летописными анналами или изустными преданиями о том, чтобы шеф снисходил до посещения резиденции подчинённых. А тут он вдруг почтил присутствием того, кто не преклонялся пред его авторитетом.

Подлужный, узрев руководителя, отнюдь не испытал тот подъём чувств, что посетил великого русского художника Иванова при завершении шедевра «Явление Христа народу». Тем не менее, он в знак приветствия чуть преклонил голову и уважительно кашлянул. Затем они синхронно присели: Двигубский – на стул у приставного стола, следователь – на своё служебное место. Старик помял свой породистый нос большим и указательным пальцами правой руки и с доверительными интонациями в голосе заговорил:

– Есть такое понятие, Алексей: резерв замещения руководящих кадров. В курсе? – осведомился важный визитёр.

– Наслышан краем уха, – как воробей, склонил голову набок следователь. – Вы же осенью предупреждали, что предложение насчёт меня в облпрокуратуру направили.

– Ну, то-то, – пожевав губами, продолжил разговор шеф. – Ты вот, быть может, ругаешься про себя: «У, Двигубский, старый хитрый еврей, только и умеет, что выговорами грозить…»

– Ничего такого я не думал! – с искренним возмущением перебил его Подлужный. – Я пролетарский интернационалист. Для меня любой человеколюбивый и трудолюбивый еврей – русский. А любой русский, если он против социальной справедливости – равнозначен негодяю!

– Ну, будет-будет, – примирительно промолвил Двигубский.

– И если отец у меня пополам белорус с украинцем, а мама – русская, то я кто?! – продолжал бушевать Алексей.

– Признаю, был неправ, – оборонительно вытянул ладони перед собой руки Яков Иосифович.