Стол на кухне был накрыт: очевидно, профессор с женой завтракали перед приходом ранних гостей. Молодая хозяйка поставила тёплый чайник на газовую плиту для повторного подогрева, а затем, извинившись, удалилась в ванную. Оттуда она возвратилась свежеумытая и с наскоро, но элегантно уложенными волосами.
Татьяна сменила приборы на столе, подала Алексею свежезаваренный чай и подвинула к нему тарелку с бутербродами и вазочку с конфетами.
– А ты? – полюбопытствовал сотрапезник, делая глоток и по студенческой привычке обращаясь с ровесницей на равных.
– Спасибо, я не хочу, – с деланным равнодушием ответила девушка, не удостаивая его взглядом.
– Ну и я не буду, – решительно отставил чашечку Подлужный к центру стола. – И Анне Михайловне нажалуюсь, – шутливо дополнил он.
– К вашему сведению, – сверкнула лучезарными очами собеседница, – мной не командует даже мама. Впрочем, ладно. Просто, чтобы не огорчать тетю Аню – ей и так досталось – выполню её поручение. Да и то, отдавая должное вашему поступку. И учтите: с незнакомыми и малознакомыми людьми я на «ты» не разговариваю.
И она присоединилась к чаепитию.
– Спасибо за компанию, – поблагодарил её Алексей, придвигая чашечку обратно. – За фамильярность и амикошонство приношу свои извинения. Пользуясь случаем, также прошу у вас прощения, Татьяна, за тот политбой. И за нетактичность, когда прилюдно признался, что очарован вами. Но это было искренне.
– Извинить вас? – критически скривила губки повелительница его сердца. – Разве для вас это значимо?
– Ещё как! – горячо заверил её провинившийся. И жалостливо добавил: – Ну, пожа-а-луйста!
– Ла-а-адно, – снисходительно засмеялась компаньонка по импровизированному завтраку. – За тот проступок я вас прощаю. Но в первый и в последний раз.
– Спасибо! – воодушевился Подлужный, клятвенным рыцарским жестом прикладывая ладонь к груди. – Не думайте обо мне плохо. Просто, я вот такой недотёпа-правдоруб. Прежде я был ещё и убеждённый однолюб – любил только свою маму. Пока счастливый случай не свёл меня с милым созданием. С тем самым, что сейчас поит меня чаем…
– Ооо! – с иронией перебила его девушка. – Да вы лихо запрягаете. Здорово отрепетировано. Которая я по счёту, кому вы начитываете эту проповедь?
– Не будь я мужчиной, – явственно расстроился Алексей, – я бы сказал, что сейчас уже вы меня обидели. Зачем вы так?
– Да затем, что от вас за версту разит баловнем судьбы, – зябко поёжилась Серебрякова, вновь замыкаясь в себе.
– Баловнем судьбы? – растерялся Подлужный.
– Разве нет? – задала риторический вопрос девушка. – Сорите деньгами. Ездите на такси. Натасканный оратор. Не иначе, разболтанный любимчик состоятельных родителей.
– …Н-да, – помедлив, вымолвил гость. – Англичане говорят: «Чтобы судить о пудинге, надо его отведать». – С этими словами он взял из вазочки «трюфель», развернул обёртку, надкусил конфету и продемонстрировал Серебряковой сердцевину кондитерского изделия. – Разрешите кратко доложить о себе: Подлужный Алексей Николаевич. Шоколадной начинки нет. Из простого народа. Уроженец райцентра Ильск. Жил с отцом, матерью, братом и сестрёнкой. Когда мне стукнуло четырнадцать, случилась трагедия – погиб отец. По собственному почину поступил в ПТУ. Я же старший сын. И кто, как не я, обязан был помочь маме? А в училище бесплатно кормили и платили стипендию. Получил квалификацию «механизатор широкого профиля». Трудился трактористом на металлургическом заводе. Параллельно окончил девятый и десятый классы ШэРэЭм…
– ШэРэЭм – школа рабочей молодёжи? – уточнила Серебрякова.
– Да. Затем – два года армии, – по неуставному приложил руку «к пустой голове» Алексей. – Демобилизовался. Устроился на авиазавод. При заводе продолжил учёбу в вечерней школе, по окончании которой поступил на дневное отделение юрфака. Почти в двадцать два – в возрасте, при котором баловни судьбы становятся докторами наук. Источники доходов на такси: повышенная стипендия, летом – стройотряд, в учебное время – подработка оператором БэДэЭл при медсанчасти авиазавода.
– БэДэЭл?! – округлила глаза девушка. – Как это?
– Большая деревянная лопата, – обозначив улыбку уголками губ, расшифровал замысловатую аббревиатуру Алексей. – Так шутит мой друг – Коля Бойцов.
Их беседу прервал резкий звук электрического входного звонка.
– Я сейчас, – душевно оттаивая, уже почти заговорщицки шепнула Алексею девушка.
Она выбежала в прихожую, открыла двери и кого-то проводила в комнаты.
– Врачи приехали, – пояснила она, вернувшись в кухню. – Тётю Аню смотрят. Так на чём мы остановились?
– На операторе БэДэЭл, – хитро прищурился Подлужный. –
– Да-да, – улыбнулась Татьяна. – Позвольте поинтересоваться: если вы такой сермяжный рубаха-парень из гущи народной, то кто же вас научил так… цветисто говорить?
– Цветисто? – задумался Подлужный. – Не мне давать себе оценки. Но если есть во мне нечто хорошее – то от мамы. Моя мама, Лидия Григорьевна, из Смоленска. Родилась там незадолго до Великой Отечественной войны. Её папа и мама работали на железной дороге. С началом войны, когда фашисты подошли к городу, мамины родители занимались эвакуацией. Маленькую Лиду с бабушкой они отправили в последний момент, а сами не успели. Попали в окружение – в «Смоленский котёл». И пропали без вести. Дальнейшая их судьба не известна. А бабушка с внучкой оказались в Ильске. Через несколько лет бабушка умерла. К той поре мама подросла. Работала в детсаду нянечкой, воспитателем, а заочно училась в техникуме. Вскоре познакомилась с моим будущим отцом. Они полюбили друг друга. Мама забеременела мной. И когда была уже на восьмом месяце, отец загулял. Пришёл домой под утро. Мама – гордячка. И сгоряча в одночасье сорвалась, сама не ведая куда. Уехала из Ильска. Но какому вербовщику-рекрутёру нужна беременная? Таким образом её и занесло в Солегорский район, в самый дальний леспромхоз, в посёлок Ушкуй. Там её и приняли на работу кубовщицей…
– А что такое «кубовщица»? – вопросительно свела брови к переносице Татьяна.
– Кубо…? – замер на полуслове рассказчик. – Если попросту сказать, то истопница. Кубовщица – от слова куб. Котёл с ёмкостью в виде куба. Мама топила большую печь, от которой грелась вода в кубе, отапливались контора и небольшой гараж. Гараж предназначался для директорской легковушки. Остальная техника стояла на улице. Осенью, летом и зимой воду из радиаторов по окончании смены сливали, а наутро заливали вновь. Для шоферов, трактористов и для других производственных нужд мама и грела воду. Прямо в кубовой была отгорожена маленькая комнатушка. В ней я и родился. Маме было удобно: сын, работа, дом – всё рядом.
– Даже не верится, что такое могло быть в советское время, – поражённо покачала головой Серебрякова.
– Хм, Таня, – хмыкнул Подлужный, – не забывайте, что тогда прошло чуть больше десяти лет после войны. Отсюда становится ясным, в каких условиях проходило моё становление. Я и без того маму безоглядно бы любил, а в тайге она для меня вообще была солнышком в кромешной полярной ночи. И я, наверное, полагал наивным младенческим умишком, что мы – одни во вселенной. Целыми днями мама со мной разговаривала, пела песни, вслух читала книжки. И всю любовь она изливала на меня и только на меня. И все материнские надежды были связаны со мной. А я что-то лопотал ей в ответ. Полагаю, что у такой мамы и котёнок бы обрёл речь. Потому и заговорил я очень рано.
– И долго вы так жили?
– Почти год. Хотя в леспромхозе к ней многие набивались в мужья, несмотря на «приданое» в моём виде. Но она всех отшивала. А как-то раз в Ушкуй за пиломатериалами прибыла автоколонна из СМУ23, в котором работал отец. Один из шоферов знал маму. Вполне предсказуемо, что через три дня в посёлок заявился отец. Однако он лишь со второго захода и покаяния получил от мамы прощение и забрал нас в Ильск. Я же его не признавал много дольше. И ещё месяца три-четыре не шёл к нему на руки.
– Конечно, такую маму грех не любить, – согласилась с рассказчиком слушательница.
