Второго июня 1642 года мне исполнилось девять лет. Прошло несколько лет после моего попадания в тело пятилетнего мальчугана. Сколько всего произошло, с одной стороны. А с другой, вроде только вчера я испуганно смотрел из-под юбки своей личной челядинки на взрослый мир и три с половиной года мелькнули как молния посреди грозового неба. Прасковья по-прежнему со мной. К сожалению, девка так и осталась перестаркой. Мои робкие попытки донести до Морозова, что не помешало бы найти ей достойного жениха, вызвали только улыбки и насмешки. А бедная девчонка окончательно перешла в разряд вековух. Но я только один раз видел её слёзы по этому поводу. А затем она нашла себя в служении мне любимому. Как выяснилось, её должность личной челядинки царевича предполагала весомый статус боярыни-мамки. У неё в подчинении состояло несколько женщин различного возраста. Это две комнатные боярыни, постельницы и прочая прислуга. Если верить моему наставнику, то должность досталась Прасковье абсолютно случайно и незаслуженно. Не по роду она её получила и должна век мне ноги мыть.
Не знаю, по мне так лучше неё не найти. За эти годы женщина расцвела физически и из худенькой девушки превратилась в статную даму. Я замечал, как на неё заглядывались представители мужского пола. И что интересно, Проша понимала преимущество своего положения. Она всегда хорошо одевалась, на это я обращал особое внимание. Только раз намекнул батюшке, что моя челядинка смотрится как замухрышка и сразу последовали правильные выводы. Увеличилось финансирование на её содержание. Когда мы идём вместе, рядом со мной держится Пахом, мой постоянный охранник. Проша с одной из подручных позади и у встречных наша кавалькада вызывает неизменный интерес, а порой и недоброжелательные взгляды. Для последних Пахом при выходе на улицу и берёт хорошо вооружённого помощника. Ну и конечно я торжественно вышагивал впереди в тяжеленном кафтане, опираясь на маленький посох в руке. Эту науку величественного поведения мне прививали в первую очередь. Я обязан чтить свой сан и ступать медленно, с достоинством. Никаких стремительных перебежек и попыток поиграться со сверстниками. Как же это меня напрягает.
Сразу после достижения девятилетнего возраста меня перевели на пятый этаж, где уже давно обитал мой братец Алексей. Теперь у меня несколько комнат и другая прислуга. Так как я считаюсь почти взрослым, то теперь у меня вместо боярыни-мамки появился личный постельничий. Худой молодой парень, представитель славного боярского рода Пётр Салтыков, не знал толком своих обязанностей и я смог пробить, чтобы Прасковью перевели в мои апартаменты. Ну не хочу я жертвовать своим комфортом. Я настолько привык к её молчаливому присутствию, что устроил истерику своему воспитателю и даже пришлось выдержать серьёзный разговор с отцом. Его доводы, что невместно мне как маленькому жить рядом с мамкой, я упрямо отмёл. К счастью, отец не был самодуром и его можно было переубедить. Тем более если показать успехи в учёбе.
А я поражал своего нового наставника в точных науках Афанасия Ивановича Федосеева, когда бегло читал «Часослов» и другие святые книги. А таже я увлекался рукописными книгами о путешествиях, написанных в духе сказки. Из любимых это «Бова-королевич», «Еруслан Лазаревич» и «Пётр златые ключи». Отсутствие привычной информации в виде электронных книг понудило меня увлечься доступными книгами.
Занятия начинались рано, в шесть утра и длились по шесть-восемь часов с перерывами на молитву, еду, прогулки на воздухе и послеобеденный сон.
Особой гордостью моего наставника был тот факт, что я выработал каллиграфический подчерк. Мне это было несложно. Усидчивость и природная склонность – вот и весь секрет. Я подсматривал за работой писарей и копировал их повадки. Учил меня большой авторитет в этом деле, подьячий «Посольского» приказа Григорий Львов. Буквы получались ровные с красивыми авторскими завитушками. Отец даже оставил у себя на рабочем столе переписанную мною книгу «Житие Алексея, человека Божьего». Сам батюшка предпочитал не портить бумагу, а если и чертил каракули, то буковки получались кривые и разного размера.
Отец Феодосий по-прежнему ежедневно навещал меня. Он являлся моим исповедником и меня полностью устраивало, что мне не запрещали молиться в одной из домашних церквей. Я почти наизусть знал Евангелие, Апостола и бегло читал Псалтырь, чем вызывал одобрения патриарха Иосифа. Со временем даже научился получать удовольствие от ухода в молитву. Я погружался в медитативное состояние, как бы уходил на другой план. В эти моменты мне не мешала людская суета, звуки и запахи. И после этого у меня резко улучшалось настроение. Голова становилась пустая до звона, но в течение нескольких часов мне великолепно думалось.
А вот считать, как местные мне трудно. При том, что система исчисления применяется десятичная, цифры записывают с помощью славянских титлов. Ещё та головоломка. Наставники умели даже оперировать дробными числами, но простейшие операции с арабскими цифрами считали дикой ересью и всячески боролись со мной. Я как-то на спор со своим учителем подбил окончательную цифирь в ведомости нашего казначея. И если Афанасий Иванович использовал счёты, даже «дощаный» помощник не позволил ему опередить меня. Я просто быстрее складывал столбиком. А потом с интересом наблюдал за его мучениями. С этого момента он, как проигравшая сторона, предпочитал не замечать моей новаторской системы счёта. Мы с ним просто не распространялись на этот предмет.
К моей радости, наконец-то я получил разрешение покидать Кремль в сопровождении свиты. До этого моя физическая активность ограничивалась дворцовым комплексом в пределах Кремля. Да, моё высочество учили фехтованию и выездке. У меня был свой собственный конь трёхлетка по кличке «Буян» и флегматичная кобыла «Зорька», на которой я и предпочитал передвигаться. Жеребец уж больно горячего нрава, хотя и являлся более статусным. Но с ним у меня отношения установились сложные. Этот зараза больнюче укусил меня за плечо год назад и с тех пор я подхожу к нему с большой осторожностью. Как и Алексея в своё время, меня учат стрелять из специального детского лука и махать учебной сабелькой. У меня уже есть личное оружие и даже детский доспех.
Мои отношения со старшими детьми сильно разнились.
Ирина, к сожалению, так и не вышла за муж за датского принца. Все хлопоты оказались пустыми. Вальдемар отказался принять православие и дело кончилось пшиком. Всю свою энергию моя старшая сестра тратила на брата. Я часто видел их вместе, изредка она даже присутствовала на занятиях будущего царя. А вот на меня сестра смотрела со снисхождением, как на несмышлёныша. Мы редко пересекались и почти не общались. Я за эти годы по пальцам могу пересчитать её визиты ко мне.
А вот Алексей мне благоволил, именно он впервые, когда мне было шесть лет, посадил на своего коня. Брат часто присутствовал на моих тренировках. У нас даже была общая тайна. Его наставник, Борис Иванович Морозов, в отличии от младшего братца, был весьма образован. И он приучил мальчика к тайнописи. Вот и младшим досталось это увлечение. Мы шифровали сообщения между собой называя их «хитрыми» или «затейливыми» письменами. В дальнейшем это увлечение наследника повлечёт создание «Приказа тайных дел» и многие Приказы будут шифровать свои записи. Второй царь рода Романовых, уже будучи повенчанным на престол самолично составит 12 азбук для изучения тайнописи.
Вторая сестрица Анна вообще почти не участвовала в нашей жизни. Двенадцатилетняя девочка жила тихо и уединённо. Поговаривали, что она мечтает посвятить себя богу.
Ну а шестилетняя красавица Татьяна была нашей общей любимицей. Росла на удивление смышлёной и грозила превратиться в весьма симпатичную девицу. Ну это на мой взгляд. Лично я частенько упрашивал маменьку разрешения навестить малую. Обычно это происходило ближе к вечеру, когда заканчивался послеобеденный сон. Я старался припасти книжки с красочными картинками. Зачастую рисовал сам, вырезал и наклеивал на подобие картона. Получались сказки в 3-D изображении, если чуть складывать страницы, то фигурки оживали. Танюшка сидела с огромными глазами, когда я разными голосами читал ей сказки. Пришлось вспоминать сказку о «Золотой рыбке» и некоторые другие из своего золотого фонда. На шумок подтягивались все мамки и постельничие девки. Мне очень нравилось сажать принцессу на колени или кружить её по воздуху, изображая птицу. Девочка заразительно смеялась, и я с сожалением уходил, когда меня начинали выпроваживать.
