Совершенно то же, что и раньше.
То есть когда нет никакого выхода и остается только наложить на себя руки, самоубийство все равно бессмысленно?
Не говори глупостей, жизнь одна. Я не сторонник самоубийства. А вдруг все-таки удастся… Те, что не покончили с собой, смогли оттуда выйти. Всегда надо на что-то рассчитывать.
Значит, Мордехай Анелевич[30] поступил плохо?
Нет, знаете ли, очень хорошо. Как говорится, погиб народ, погибли его бойцы…
А с другой стороны, вы упрекали Чернякова[31] за слишком тихую смерть…
Да, но смерть Анелевича не была тихой, вообще непонятно, какой была. Тогда ведь все уже закончилось, не было причины себя убивать. Все-таки несколько человек не покончили с собой и смогли выйти. До сих пор живы – то ли шестеро, то ли семеро…
Кто-то из них остался в Польше?
Нет…
Вы поддерживаете с ними связь?
Нет… Когда-то с кем-то встречался.
Расскажите, как складывалась ваша жизнь после восстания.
Это неважно. Такие подробности не имеют никакого значения.
Простите, но для нас они имеют значение.
Был на арийской стороне. Об этом в каких-то книжках написано. Какие вы приставучие…
Вы присоединились к партизанам Армии Людовой?
Потом участвовал в Варшавском восстании. Был в АЛ потому, что аковцы хотели меня расстрелять, сказали, что у меня фальшивая кенкарта[32], а сам я – еврейский шпион. Заперли в кутузку, собирались устроить суд или как это у них называлось. Мне удалось из подвала выбросить записку, и Каминский[33] меня оттуда вытащил. Я не собирался цацкаться с теми, кто хотел меня убить. Потом аковцы меня еще пару раз к стенке ставили, потому что еврей – это ошибка, а жандармерия в Старом городе была вся из НРЛ, сплошь «Фаланга»[34]. Вот я и был с АЛ. Помню, один парень из АЛ как-то сказал: «Марек, не ночуй тут, в подвале, уходи лучше на Швентоерскую», укрывал меня плащ-палаткой и спал рядом, чтобы меня не застрелили. Все не так просто, как вам кажется.
Мы знаем. Именно поэтому мы здесь.
Тоже мне… Вы еще дети. Не слушайте этих гадостей, они для газет не годятся. Ибо народ наш польский, как хорошо известно, толерантный. Никогда не причинял зла национальным меньшинствам, не унижал их религию, это исключительно добрый народ. Казимир Великий принял евреев, их утешил, приголубил и любит доныне. Вот и все. Зачем о чем-то другом говорить? Не нужно это.
Мужчины
Но, может быть, все-таки поговорим об антисемитизме. О том, что в этой традиции по-прежнему живуче, о том, что memento[35]…
Сынок, заметь, Нарутовича[36] убили не потому, что он Нарутович, а потому, что за него проголосовали евреи. В сейме еврейских депутатов, которые должны были голосовать за Нарутовича, не били. Евреев бил народ. Так что убийство Нарутовича – не случайность, Невядомский не был идиотом. Он – эманация определенной части народа, в те годы – очень большой части. Битье евреев было тогда обычным делом, потому что Церковь учила, что они убили Христа.
Но ксендз Зея[37] ведь тоже был католическим священником?
Такой Зея был один. А кроме него был ксендз Тжечяк, был Хлонд[38], были все те, кто так поступал.
Но ведь обычные люди не живут каждый день с мыслью о том, что евреи убили Христа…
Ну что я тебе могу на это ответить? Тем не менее все антиеврейские погромы начинались от церквей. Точно так же как сейчас выходят за Пшемыка[39], тогда выходили против евреев. И действительно, бывало так, что после исповеди ксендзы евреев выдавали…
* * *
Не скроем, мы потрясены.
Чем?
Потрясены радикальностью ваших суждений.
Так ведь устроено: во всех слабых много человеческого, а все сильные убивают.
Красивая картина мира.
Конечно. Человек – производное от животного, которое борется за существование.
Скажите, тогдашние дела для вас – исчерпанная тема?
Нет, все это по-прежнему актуально. У нас ничего не изменилось. Польский народ ненавидит Ярузеля, Брежнева, Сталина, Горбачева, но он очень слаб. Если не начнет бить и не станет сильнее, точно так же проиграет. Считаются с одной лишь силой. И не только коммунисты, на Западе все то же. Миттеран считается с силой, и Рейган…
В 1943 году в гетто вы думали обо всех этих перипетиях большой политики?
Детка, так рассуждать нельзя. Когда человек, например, пишет стихи, он думает о том, как бы написать получше, а не обо всей мировой политике. Когда подметаешь, не думаешь, как бы порадовать премьер-министра. У тебя другая забота – чтобы пол был чистый. Но все это вместе взятое на что-то работает. В 1943 году я уже знал: это политически проигранное дело. Конечно, может статься так, что кто-то выйдет живым, но ничего больше.
Тогда какой во всем этом был смысл?
Не нуди. Лучше что-то делать, чем не делать вообще ничего.
И только?
* * *
Но вернемся к предыдущему разговору. Как складывалась ваша судьба после Варшавского восстания?
– Нет, не буду об этом. Терпения у меня нет, это скучно, а кроме того, кто-то об этом когда-то писал. Не нужно все это. Не надо вытаскивать всю биографию, человек должен что-то оставить и для себя.
Но наших читателей это очень интересует.
Все было не так просто. После восстания я шесть недель провел на Жолибоже. Потом появился патруль[40], который вывел меня оттуда как больного сыпняком, после попал в Гродзиск, а потом, когда пришли русские, «вспыхнула свобода» и так далее.
Почему вы не вышли из Варшавы вместе с повстанцами?
Чтобы меня убили? Нет таких фраеров… Если бы я пошел вместе с повстанцами, мог бы найтись тот, кто ткнул бы в меня пальцем и сказал: «А этот – еврей», и еще раньше, чем дошли бы до того места, где сдают оружие, немцы бы меня расстреляли. В восстании участвовали самые разные элементы, хотя Жолибож был лучшим из всех.
В каком смысле «лучшим»? Наименее антисемитским?
Да. Там было меньше всего из НРЛ, меньше всего фалангистов, меньше всего тех, кто считал, что с евреями надо покончить и хорошо, что «Гитлер это за нас сделал». Был там такой поручик Титус[41], он говорил: «Марек, пойдем с нами… Или, может, не стоит, откуда я знаю, кто в нашем отряде? Могут тебя выдать прямо перед лагерем». Вот я и остался на Жолибоже, в каком-то подвале.
То есть вы прятались шесть недель? Вы были один?
Нет-нет, там было несколько человек, примерно десять. А позже пришла санитарная команда… Эти подробности не столь важны. В любом случае удалось. Да, можешь написать, что был там доктор Швиталь из Бёрнерова[42], который все это организовал. О том, что было дальше, рассказывать не буду.
Но это важнее всего!
Ладно, скажу еще, что среди прочих в этом санитарном патруле был Януш Осенка, девятнадцатилетний парень, отважный и добрый.
