– Посмотрим.

Подруга беспокойно хмыкает.

– Наши не обрадуются.

– Почему? Нам требуется что-то кроме закусочной Уолтера. Если город не будет развиваться, даже фестиваль не принесет достаточно денег.

Нет нужды объяснять: благосостояние жителей Спунса зависит от туризма, а заведения вроде ресторанов и пивоварен – хорошая приманка, позволяющая пополнить местный бюджет.

– Я-то согласна, но ведь Уолтер уходит на пенсию. Ты же знаешь, все желают ему провести хороший туристический сезон напоследок.

– Уолтер уже три года собирается на покой. Кстати, он до сих пор не объявил, кто из его племянников и племянниц будет управлять закусочной вместо него. Я считаю, он блефует.

– Не спорю, новый ресторан – дело хорошее, – смеется Рен. – Возможно, если у Уолтера появится конкурент, он наконец определится с решением.

Пристально оглядываю дом на другой стороне луга. Во мне разрастается любопытство, словно клубни георгинов, которые я посадила в этом году.

– Поживем – увидим.

Вообще-то я считаю себя идеальной соседкой. В чужие дела не лезу (как правило), участок содержу в порядке – никаких мусорных куч, уродливых садовых гномов или нелепых скульптур. Однако, если нужно, всегда рада помочь: встречаю арендаторов, когда Андерсены в отъезде, могу выручить луковицей или чашкой сахара, но не навязываюсь, чтобы они не чувствовали себя обязанными каждый раз при встрече поддерживать беседу. В общем, всеми силами стараюсь опровергать провинциальные стереотипы. Соответственно, при обычных обстоятельствах я не подглядываю за соседями, а значит, не пользуюсь биноклем и тем более не дежурю у окна.

Стоило Серене Линдхаген покинуть порог Фишера (а Рен покинуть мой порог), у дверей моего нового соседа нарисовалась Беа Маршалл, роскошная рыжеволосая парикмахерша и первоклассная сплетница. Она ухитрилась напроситься в дом, правда, ушла меньше чем через десять минут; вид у нее был донельзя самодовольный, а у Фишера смущенный.

Вечером просыпаюсь от грохота тарелки, упавшей с колен на пол; видимо, я прикорнула на диване во время ужина (как ни прискорбно, состоящего из покупного набора закусок в коробке). Несу тарелку на кухню. Внимание привлекает отдаленный свет: на участке Андерсенов зажегся прожектор с датчиком движения. В ярком луче мелькает безошибочно узнаваемая фигурка девочки-подростка, явно пытающейся улизнуть.

После этого я просто не могу не шпионить за соседями. В течение следующих нескольких дней Ласка не отходит от меня, а Хромоног раздраженно мяукает чаще обычного. Наверняка оба заразились болезненным возбуждением, которое можно описать словом «ажитация». Я искренне заинтригована Фишером и Инди; увы, у меня никак не получается оставить их в покое и заняться своими делами.

– Надо уже купить телевизор, – частенько бормочу я, придумывая очередную причину выглянуть в окно. – Мне явно не хватает реалити-шоу.

«Тебе стоит завести хобби», – написано на морде у моей собаки.

«Или полежать», – читается в полупрезрительном взгляде кота.

Теперь я провожу в саду больше времени, чем обычно, – торчу рядом с живой изгородью, разделяющей наши участки, и притворяюсь, будто пропалываю сорняки, а на самом деле бесцельно ползаю по земле на карачках, подсматриваю и пытаюсь подслушать обрывки разговоров.

В общем, я превратилась в карикатуру на саму себя: сельская простушка, запавшая на печального красивого незнакомца. Жалкое зрелище, и я не предпринимаю никаких действий, чтобы исправить ситуацию.

Единственное, что мне удалось уяснить в результате неловких попыток поиграть в детектива, – Фишер и Инди в напряженных отношениях. Они никогда не бывают вместе. Если появляется один, второй тут же уходит. Каждый раз, выходя на крыльцо, Фишер изучает свои руки, словно ждет от них какого-то волшебства, а Инди крепко держится за перила и смотрит вдаль.

Спустя два дня после нашествия первых визитеров у соседнего дома паркуется пикап О’Дойл. Немедленно хватаюсь за бинокль. Мы, местные, действительно не отличаемся деликатностью. Бедняга Фишер и так устал от незваных гостей. Это уже просто смешно.

А еще (как ни стыдно признавать) очень весело.

Нахожу в объектив постное лицо Марты О’Дойл. Она приближается к дому, звонит в дверь. Ей открывает Инди. О’Дойл заходит внутрь, но уже через минуту Фишер выставляет ее на крыльцо. На его лице не столько смущение, сколько насмешка. О’Дойл, напротив, вся красная и явно не в своей тарелке.

– Тетя Сейдж?

– Ой! – От неожиданности отшвыриваю бинокль. В кухню заходят Сэм и Эллис. – Рядом с дверью есть звонок, знаешь ли. Даже твоя мама им пользуется.

Судя по дурацкой улыбке любимого племянника, он ни секунды не верит моему суровому тону.

– Я тоже рад тебя видеть, тетушка.

Сэм обхватывает меня длиннющими ручищами. Похлопываю его по накачанной спине, заглядываю в еще детское лицо, словно в зеркало. Тот же квадратный подбородок, большие серые глаза, даже веснушки как у меня. Правда, он унаследовал от отца темные волосы, а от матери – кудри; не то что мои патлы цвета мокрого песка.

– Что вы здесь делаете?

Ласка прыгает на Сэма, кладет лапы ему на плечи, и тот ловко принимается кружить ее в вальсе.

– Мама говорит, ты сосватала меня своей соседке.

– Рен попросила его познакомиться с девочкой и показать ей окрестности, – поясняет Эллис.

– Инди твоя ровесница, Сэмюэл. Кстати, хорошенькая.

– Да-да, уже иду. Просто хотел сперва поздороваться. – Сэм тщетно пытается отпихнуть Ласку. Та с восторгом облизывает ему лицо. – Э-э, и еще передать гостинец от мамы.

При виде корзинки с десятком легендарных сконов недоуменно фыркаю.

– Погоди! Я столько не съем! – кричу племяннику, но тот уже собрался уходить. Ласка не отстает от него ни на шаг. – Сегодня ведь не воскресенье! – Значит, Рен специально их испекла.

– Ничего не знаю! – Сэм выходит на улицу, но тут же просовывает голову внутрь и удостаивается очередного слюнявого поцелуя от моей невоспитанной собаки. – Мама велела ни в коем случае не принимать их назад! – С этими словами он исчезает.

Ласка скулит. Я тоже (про себя). Рен знает: я терпеть не могу выбрасывать еду, особенно выпечку, значит, обязательно попытаюсь кому-нибудь ее пристроить. То есть практически вынуждает меня идти к соседям.

Эллис усаживается за кухонный стол.

– Помоги мне с ними расправиться, – говорю я, указывая на корзину.

Он хмурится.

– Ты же знаешь, я их больше не ем.

Испускаю тяжелый вздох. Эллис любит впадать в крайности. Отец умер от инфаркта, случившегося из-за пожара в амбаре, поэтому мой брат стал пожарным. Когда ему исполнилось восемнадцать, мы лишились обоих родителей; он взял на себя заботу о семье, нес все финансовые трудности и не произнес ни слова жалобы, когда в том же году родился Сэм.

Мне кажется, он выбрал Рен своей суженой с того дня, как они подружились в детском саду, а теперь не позволяет себе насладиться ее выпечкой, потому что они расстались. Для меня эти две вещи никак не связаны, но в его невыразимо сложной логике все сходится.

– А ты зачем приехал? – непринужденно спрашиваю я.

– К Бутону. Надеюсь, ты отвезешь меня домой, если Сэм заберет джип.

Бутон – обожаемый конь его бывшей жены. После их развода он живет со мной. Рен часто катается на нем, а Эллис чистит и обрезает копыта. Раньше я надеялась, что, ухаживая за ним, они снова сойдутся. Однако прошло четыре года, и похоже, их вполне устраивает раздельное существование.

Глядя на сконы, принимаю решение: я не поддамся и не понесу их к Фишеру. Хватит подсматривать и вмешиваться в чужие дела. Моя личная жизнь и так сложна. Нечего запутывать ее еще больше.