– Она знает, – сказал Озанна. – Тот странствующий жонглер на состязании поэтов клялся, что баллада «Моя дама, приводящая в восторг» посвящена Оде. Она тогда сидела красная, будто ее свеклой натерли.

– Надо мной все смеялись…

– Над тобой никто не смеялся, – возразил Озанна. – Твои хохотушки подтрунивали над жонглером. Бедняга ждал одобрения, а ты его и словом не одарила.

– Я не подумала.

– Да пес с ним. Не прячь в дороге лицо с особым рвением, иначе будет подозрительно.

Ножницы предназначались для шевелюры принца. В детстве оба они, Ода и Озанна, ходили золотоволосыми. С возрастом локоны Оды стали еще светлее и тоньше, как пух, а Озанна потемнел и по придворной моде отрастил вьющиеся кудри ниже плеч. Теперь его густой русый волос уменьшал их сходство, что было хорошо, но делал его почти отражением молодого Оттава I, отчеканенного на монетах и написанного на множестве портретов. И вот это было плохо.

Священник лязгнул ножницами.

– Мой принц, вас надобно сделать братом-защитником, извольте подставить ваше высокородное чело, – весело позвал Джонат, похлопав по табурету.

– Ох, настала моя пора капризничать и сокрушаться о внешности, да, Ода? – Озанна задорно ей подмигнул и проследовал к табурету. – Потрудитесь постричь меня пристойно.

– Я не цирюльник, но простому ремеслу обучен, мой принц, – хохотнул брат Джонат и, чтобы сделать линию среза ровной, надел на голову Озанны горшок.

На следующий день ожидалась коронация Ги. Лучшее время для побега близнецов, пока столица будет куролесить в гуляниях. Засветло люди начали собираться близ центральной площади, а к обеду там уже шумела толпа. В часовню ворвался переполошенный брат Джонат. Он прикрикнул:

– Резво, резво, собирайтесь!

– Что стряслось? Я полагал, мы не выступим до темноты, – растерянно ответил Озанна.

– Ваш брат пожелал короноваться в соборе! – бушевал священник.

– Без крыши? Разве позволено? – спросила Ода.

– А кто ему запретит? – с сожалением произнес Джонат. – Моя дама, поторопитесь, прошу! Вот-вот могут явиться гвардейцы.

– Нам сейчас не покинуть город. – Уже и Озанна стал заметно переживать. – Покуда ГиЙомма не окажутся во дворце в безопасности, на каждом углу найдется по стражнику.

– Верно, верно говорите, – согласился Джонат и нервно закивал. – Переждете в толпе, а потом с нею же покинете город. Не уходите первыми, но и не задерживайтесь.

– Озанна, я боюсь, – сказала Ода.

– Не стоит, Ода. – Он отложил сборы и поспешил обнять сестру. – Брат Джонат мудро рассудил. Среди ротозеев легче потеряться и улизнуть.

Ода подняла глаза, от страха ее зрачки расширились, почти скрывая черным зевом синеву глаз. Но Озанна держал ее за руку, выводя из часовни, и всю дорогу не отпускал. Ги не заставил себя долго ждать. За ним верхом и пешком следовал весь двор. Озанна тянул шею, выглядывая мать.

– Спрячься, не усердствуй! – одернула его Ода.

Они цеплялись друг за друга, словно были неделимыми близнецами, как Ги и Йомма. Когда те проходили мимо, Озанна и Ода склонились. Церемония длилась долго, но простолюдинов и близко к собору не пустили. В недостроенной арке на ступенях показался Ги в короне, и все вновь опустили головы, даже Йомма. Ги что‑то говорил, но Озанна и Ода его не слышали, так далеко стояли. Впрочем, весть не задержалась на пороге собора, крикливые глашатаи понесли ее в народ. Наконец один из них дошел до переулка, где стояли, потупив взор, принц с принцессой.

– Именем короля Ги I, Дама его охрани! Слушайте, все слушайте волю Его Величества Ги! – горланил глашатай. – В ночь смерти покойного короля Оттава I пропала без вести принцесса Ода, любимая сестра нашего государя. По словам свидетелей, ее вероломно похитил изменник Озанна, ныне лишенный всех титулов и доходов. Сей предатель, пожелавший учинить смуту во время траура, объявлен врагом короны, и за него, живого или мертвого, назначена награда, исчислимая его бывшими землями в Вале.

Озанна даже среди ропота и общего негодования услышал, как шумно всхлипнула Ода. Она уткнулась носом в его плечо, а он попросил ее:

– Тише, тише.

Но глашатай продолжил с большим старанием, чтобы пересилить гвалт:

– В честь коронации Его Величество Ги I дарует помилование каждому осужденному, который поклянется, что не будет знать другого дела, кроме поисков изменника Озанны! А с благородных людей в отношении сего предателя сняты оковы рыцарства!

– Слышишь? – тихо хныкнула Ода, вцепившись в его балахон.

Но Озанна только крепче сжал ее ладонь. Он вытянулся, как тетива, которая вот-вот сорвется и выпустит остроту:

– Как же он меня боится.

– Ги?

– Ферроль, – шепотом ответил Озанна.

Народ полнился пересудами, и зычная речь глашатая все глубже утопала в них. Но напоследок он объявил:

– Отныне же никак иначе не именуется сей презренный человек, кроме как Озанна Ужасный!

Последние строки послания Ги эскалотцы встретили хохотом и тычками глашатая.

– Да уж покраше с личика будет, чем наш король! – громко выкрикнула какая‑то старушка в паре шагов от Озанны, отчего тот еще больше напрягся.

– Ты его, что ль, видала? – спросил мужик.

– Видать не видала, но даже твоя рожа милее королевской!

Их площадная перепалка встретила новую волну смеха, и оскорбленный, но напуганный глашатай шустро удрал. Озанна и Ода еще какое‑то время бесцельно бродили по округе, а как начало смеркаться, двинулись к воротам. Окраины Эскалота не ограждали крепостные стены, в которые был заключен его центр, но искусственный канал, вырытый вокруг два столетия назад, оставил только три выхода – по двум мостам и переправе. Близнецы медленно двигались в очереди, но внезапно Озанна как бы невзначай развернулся и потянул за собой сестру.

– Что такое?

– На посту дворцовая стража. Специально их поставили, чтобы могли нас распознать.

– О Дама, к другому выходу?

– Да.

Пока они шли и ждали своего череда, на улицах совсем стемнело. Ода потянулась к уху Озанны и прошептала:

– Если придется спешно решать, ты меня оставь, ладно?

– Глупости не городи, – бросил Озанна, даже не повернувшись к сестре.

– Он меня не убьет, – настаивала Ода, и тогда Озанна встретился с ней глазами. – А тебе нельзя попадаться.

– Пустой и противный разговор.

– Нет, пообещай. – Она дернула его за рукав и еще приблизилась, чтобы понизить голос. – Ты единственный сможешь добраться к Годелеву и просить помощи.

– Посмотрим, – смазанно ответил Озанна, не желая обсуждать то, от чего у него сжималось сердце.

Очередь у дальних ворот продвигалась медленнее: на востоке пролегла развязка торговых дорог, и большинство купцов прибывало и отбывало отсюда. Озанна тешил себя надеждой, что дворцовую стражу поставили к западному мосту, потому что знали, что беглецы сразу пойдут в Горм. Издали завидев незнакомые лица под мерцающими в свете факелов шапелями, Озанна выдохнул. Когда пришла пора, он стиснул пальцы Оды и уверено двинулся к воротам, но стражник остановил их. У Озанны дух зашелся, но солдат лениво сказал:

– Сюда с телегами и скотиной. Пешие в левую очередь! – Он махнул рукой, отгоняя принца.

Озанна безропотно повиновался и повел Оду. Пропустив вперед семью с выводком детей разного возраста – от младенцев до юнцов, – Озанна взглянул на стражника. И узнал его. Ода поняла это по глазам брата и постаралась отойти, но он сквозь зубы процедил:

– Не суетись.

Он сделал уверенный шаг вперед, солдат поднес факел так, чтобы рассмотреть его: видимо, у них имелся приказ пропускать молодые пары с особым вниманием. По его изменившемуся лицу Озанна все понял. Но сам стоял, непоколебимый, будто принцу совсем ничего не стоило спокойствие. Ода прижалась к нему всем телом, безмолвно заверяя, что уходит с братом по доброй воле. Озанна не знал, что видит перед собой стражник: человека или его феод в Вале. Он знал лицо гвардейца, но не знал натуры – ни разу с ним словом не обмолвился. Солдат отступил, пропуская принца.