– Не сочтите за дерзость, мой принц, но ваши руки нежнее и белее, чем у молодой белошвейки. Никто вам не поверит, если представитесь братом-защитником. Уж не хористом же вы были, право слово! Ступайте-ка на каменоломню. Там все работают в масках – белый камень до обжига крошится и пылит так, что задохнуться можно. Беды не случится, никто вас не узнает. А вы хоть немного мозолей заимеете – не все ж вам в перчатки прятаться.

Вечерами он приходил в часовню, где Ода неустанно изучала принесенные часословы и жития. В один из дней Озанна припозднился, вошел в часовню, размотал маску и бурлет, откашлялся и умылся. Ночной ветер обдал мокрую кожу, и он, ежась, сунулся под плащ. Ода запротестовала.

– Да в чем дело?

– Ты воняешь, как конь! Даже хуже! Коней моют и вычесывают! – Ода зажала нос пальцами.

Озанна смешливо закатил глаза:

– Не могу же я пойти к реке помыться? Проще сразу к Ги с повинной. Но так и знай, моим предсмертным желанием станет горячая ванна и добрый кусок говядины. У меня на злосчастные камни уходит больше сил, чем способна дать местная жижа.

– Я не прошу… Ладно. Не обнимай меня!

Озанна возмущался, но понимал, почему их порции становились все меньше и безвкуснее, и был благодарен священнику за науку – тот учил изнеженных сытостью близнецов голодать. Сосущее чувство теперь всегда сидело под ложечкой. Вот и Озанна ослаб, сдал в весе. Сила в его руках и лишнее мясо на костях тоже выдавали в нем дворянина. За половину месяца он осунулся и наконец стал походить на того, кем условился представляться.

Ода показала себя не менее прилежной в подготовке. Когда брат Джонат экзаменовал ее, Озанна слушал – ему тоже следовало знать священное слово.

– Дама, которой не нужно иного определения, кроме звания ее, почитается великой святой, – наизусть пересказывала принцесса. – Дама произвела на свет первых людей: первенца-защитника, и искателя, и убийцу, и мученика. С тех пор каждый человек для себя сам решает, кому из Ее отроков будет служить своими поступками. Однако же все молитвы первого канона обращены к Даме, которая всяко рассудит и направит.

Ода умолкла, вспоминая, что следует говорить дальше.

– Жены, – подсказал Джонат.

– Да, – кивнула Ода. – Дама родила сыновьям сестер. И только когда появились в мире жены, каждый из братьев проявил себя тем, кем задуман был. Убийца напал на мученика, которого дважды защитил первенец, но на третий раз свершилось злодеяние.

– А искатель? – направил священник.

– А искатель оказался сестрою, по силе равной Даме…

– Нет, ересь, – прервал ее Джонат. – Вы все перепутали, принцесса. Глагольте по канону.

Ода смутилась от совершенной ошибки, ее глаза бегали по стенам в поисках подсказок. Она вообще не предполагала, откуда в ее памяти нашлось место еретическим учениям.

– Искатель отказался от жены и ушел, тем самым приняв аскезу и обет безбрачия, чтобы служить только родительнице своей, – договорил за нее Джонат почти по слогам, чтобы она иногда могла в унисон с ним произносить то, что вспоминала. – Правильно, моя дама. У вас превосходно получается. Будьте в себе уверены.

Скромный ужин Озанны уже рухнул в его желудок, который все еще требовательно урчал, не насытившись. Сам же принц тихонько скреб ложкой по дну пустой тарелки и наконец спросил:

– А какова история в ереси?

– Почто вам это знать, Ваше Высочество? – буркнул Джонат.

– Мы так долго готовимся и учим легенду о новых нас, но священнослужителю должно знать ересь, чтобы отличить ее от канона.

Брат Джонат взглянул на него с нескрываемым осуждением.

– Вот ведь, – он выдохнул и начал рассказ. – Всякая ересь губительна для неокрепшего ума, а то, что я сейчас, побоясь, поведаю, вовсе исток всякой ереси. Но так и быть, пусть то буду я, а не какой‑то попутный пустомеля или, того хуже, гормовы дворяне… Ладно. Ваш дед слыл верным защитником Дамы, он изгнал из Эскалота народ, который насаждал противоканонное знание.

– Фей, – подсказал Озанна, за что получил в ответ строгий взгляд Джоната.

– Все так, мой принц. Они плодят эту ересь, потому что ею оправдывают деяния противоестественные.

– Магию? – тут уже вмешалась Ода.

– Моя дама, вот вам к чему сии глупости? Что ж, раз я уже взялся… Согласно их учению, искатель изначально родился дочерью, и по женской ветви она унаследовала от Дамы все ее чудесные умения, которые теперь феи называют дарами, а себя одаренными. Чушь! Кхм. Но так как жен, кроме нее, еще в мире не было, братья не различили в ней иную природу. Дама породила еще двух младших сестер, ибо зрила она, что ровно столько пригодится. С их появлением стало понятно, что искатель больше похож на них, чем на братьев. Однако первая женщина, повторюсь, согласно кощунственной ереси, была во многом сильнее и прекраснее, потому каждый брат пожелал взять ее в жены. Из-за нее свершилось первое убийство – каждый из трех братьев выбрал путь. И только после ее побега убийца и защитник примирились и взяли в жены младших сестер, которые ее невзлюбили, ведь она поселила в их душах зависть. Говорят, что род фей происходит от нее, потому они вечно и желанны, и гонимы, и вынуждены скрывать свою натуру.

– Так вот кого Ферроль называл «Первая после Дамы», – задумчиво протянул Озанна.

– Ох, а я и не удивлен, что этот подлец Ферроль – еретик! Простите, мой принц.

Озанна подал знак, что не оскорблен выпадом и полностью согласен.

– Если род фей идет от старшей сестры, то как она смогла произвести на свет дитя? Младенца разве возможно сделать, ну, без мужчины? – наивно расспрашивала Ода.

Брат Джонат замер и даже забыл дышать. Он выбирал между непристойным и кощунственным ответом, а потом и вовсе отказался:

– Нет! Нет. Довольно, моя дама! Я не посмею с вами обсуждать эдакое надругательство над природой человеческой.

– Вопрос‑то резонный, – заметил Озанна, почесав подбородок. – Мне тоже интересно. Не осуждайте нас, брат Джонат. В Горме множество фей, и все как один не любят нашего дедушку. Может, дадите нам знание, которое авось пригодится?

Поторговавшись с собою, священник ответил:

– По легенде, она родила не одно дитя, а разрослась буйной кроной, подобно древу, – и каждой ветви передала по одному дару. А понесла она своих детей от мученика.

– Так его же убили, – не понял Озанна.

Брату Джонату, судя по выражению лица, с превеликим трудом давалась эта нелегкая беседа:

– Она его оживила.

– Что?! – хором спросили близнецы.

– Это был первый дар, который она использовала после побега. До того ей все давалось легко под взором Дамы, но вдали от матери ей, как говорят, пришлось искать магию в себе и в мире.

– Она поэтому зовется искателем? – спросила Ода.

– И как же ей это удалось? – вмешался Озанна.

– Хватит! Мой принц, моя дама, поберегите чистоту душ, она вам пригодится в походе. Наша добрая Матерь мира всея призрит кротких. На что вам сие лжеучение? Полно, говорю, полно.

Тот бурный вечер стал последним в часовне. Брат Джонат принес их дорожную одежду – новую личину – и большие ржавые ножницы. Ода все переживала, что ее особенность выдаст их обоих, но священник заверил принцессу в том, что девицы по всему королевству подражают ее образу.

– Что, конечно, греховно. Ведь Дама для того и задумала нас различными, чтобы мы не уподоблялись, – проповедовал он напоследок. – Но ваша красота воспета поэтами в трех королевствах, и веяние, я сам видел, дошло уж до купеческих дочерей. Представьте себе: выщипывают брови подчистую, волосы так высветлят, чтобы лоб казался, что ваш, столь же высоким. Мы сейчас накроем вас платом послушницы, а к бровям, а точнее их полному отсутствию, все привыкли.

– Чуднó как‑то, – пробормотала Ода. – Мне так неловко быть собою и себя таковую показывать.

– Вы любимы Эскалотом, моя дама, – тепло говорил Джонат. – И если бы не страх заговора, могли бы открыто обратиться за помощью. Вас зовут Восторгающей Принцессой.