За всё существование людей, человека никто так преданно не любил, как может любить бродячий и обруганный пёс. Это прискорбно, ибо четвероногий друг предан и верен. Предан и самим человеком, который достигнув своей апогеи в цивилизованном мире, так и не познал науку души. Стоит только приласкать собаку, и она сочувственно расскажет о безвозмездной любви. Она отдаст всю себя, всю свою собачью нежность, если конечно тот, кто её приручил, не доведёт до травли и остервенения.

Пёс брёл за Мадлен. Брёл следом, как мать полная любви желающая уберечь своего ребенка. Мадлен заметила его, но не подала виду и лишь изредка улыбаясь, оборачивалась назад. Осмелившись, она всё же остановилась и дружелюбно взглянула преследователю в глаза. Пёс радостно взвизгнул, завилял хвостом и услышал, как смеётся Мадлен. От сердца к сердцу был этот смех. Пёс игриво обежал вокруг неё и вполне себе счастливым скрылся из виду.

Мой замысел удался, ибо бродячему псу удалось разбавить серую обыденность этого вечера, что стало похожим на то, как кто-то незримый зажигает в ночи, давно перегоревшие лампочки. Мадлен вновь поверила в жизнь.

В этот вечер она больше радовалась, чем вчера и даже предчувствовала на завтрашний день удачу. Мадлен, улыбаясь, ходила по квартире, вспоминая мелодию скрипки и жёлто-карие глаза пса, в которых увидела столько преданности и ласки, что её сердцу захотелось петь. Поддавшись такому искушению, ведь в пении и заключалась её мечта, Мадлен запела, прислушиваясь, как внемлет ей эхо в полупустых комнатах.

Глава II. Дождь

На закате дня догорали последние часы августа. Лето, прощай! Осень стала полноправной хозяйкой очередного пасмурного вечера. Набухшие пухлые тучи серыми клочьями висели над городом. Внезапно золотой луч солнца пробился сквозь их пелену и, осветив сонный парк, исчез. Всё стихло. От этой оглушающей тишины сжалось сердце в груди. Люди ссутулились, сжались от внезапного холода, прислушались и кто-то вздрогнул, услышав раскатистый грохот грома. Заморосил мелкий дождь. Ветер с силой заворошил листья и, сорвавшись с земли, они закружились в вихре, порываясь всё выше и выше, но растрепавшись и став ненужными пали на мокрый асфальт.

Мной обуяла тоска. Пора возвращаться к людям. Я вспомнила о Мадлен, …что с ней?

Я смотрела на неё сквозь окно. Она сидела на подоконнике, укутавшись в плед. Наши глаза встретились. Мадлен увидела слезоточившее стекло, за которым стучался дождь. Непогода разгоняла непослушных прохожих, словно поторапливала вернуться домой. Осень беззастенчивости напрашивалась в гости, но кто позовёт её за собой? Капли дождя стряхнут, высушат обувь, задёрнут шторы и спрячутся в тёплой комнате от воспалённого взора хмурого неба.

Отпрянув от окна, я увидела, что город промок. Промокший насквозь, смотря себе под ноги, одинокий человек уверенной, но усталой походкой брёл по мостовой. Он нёс с собой боль и прятал её за пазухой, никому о ней не рассказывая. К чему слова, если он уличный музыкант, который профессионально играет на скрипке.

Мы дошли с ним до красивых резных ворот. Тяжело вздохнув, скрипач открыл их и направился к унесённому сумерками дому. Я осталась на распутье рядом с осенью, которая ревела навзрыд, роняя с неба огромные капли воды.

Следующим утром солнце даже и не думало показываться из-за тучного покрывала тёмных небес. К середине дня хлынул проливной дождь, мелодично забарабанив по черепичным крышам. Нагулявшись и сполна измерив все лужи, я заглянула в окна к беззаботному, как думали люди человеку. Я не помню его имени, поэтому условлюсь родом деятельности. Он мечтал стать клоуном, но по сложившимся обстоятельствам получил профессию композитора.

По счастливой случайности зонта у этого человека никогда не было. А для покупки столь нужного в хозяйстве атрибута не хватало времени либо памяти. Следует заметить, что композитор не родился в рубашке, но ему всегда и во всём везло. В общем, удача как обычно была на его стороне и ему выпала честь в такой ливень решать важные дела, которые не могли потерпеть до более щадящих погодных условий. Догадываясь, за какие грехи ему досталось такое счастье, он с недовольным видом покинул дом.

– Бр-р. Холодно, – пробормотал он, накидывая капюшон. – Дойти всего лишь до другой улицы, такси вызывать смешно! Но я промокну до нитки!!

Продолжая ворчать себе под нос, он не заметил, как угодил в лужу. – Хорошо, что не захлебнулся! – И с обидой оглядев свой промокший ботинок, он нарочно наступил в очередную ловушку.

Изрядно подмочив внешний вид, наш счастливчик почти уже приплыл к месту назначения, как вдруг у его ног, возник маленький комочек шерсти. Котёнок испуганно смотрел по сторонам. Он был таким крохотным, таким грязным, промокшим. Брошенным. Когда-то этим зверьком дорожили, но потом за ненадобностью выбросили, его бросили, как ненужную или вышедшую из срока годности вещь.

– Позор – подумал про себя композитор. – Человек – уже звучит не гордо. А впрочем, сколько таких бездомных, умирающих с голоду и не только животных? Но на что он мне? Что с ним буду делать? У меня работа, важные неотложные дела, …тем более я спешу. Не нравятся мне кошки!

– Не смотри так на меня! – Бросив в котёнка холодные слова, он отправился дальше по курсу.

Как я и запланировала встреча, на которую спешил композитор, оказалась не значительной. Встреча, которую следовало бы отложить, вычеркнуть из ежедневника без зазрения совести. Расстроившись из-за попусту потраченного времени, композитор принялся от безделья сетовать на жизнь. Его настроение всецело погрузилось в омуты луж, и теперь он угрюмо волочился обратно.

В таком же пасмурном настроении затаился и комочек шерсти. Он в отчаянном уединении сидел на мокром асфальте и, дрожа всем тельцем, поджимал озябшую правую лапку.

– Ты ничей и никому не нужен, – пробормотал композитор, приблизившись к котёнку. – Они всегда бегут. У людей нет времени даже на самих себя! – Договорив, он заострил взгляд на мелькающих так быстро прохожих. – Вечно недовольные и обделённые чем-то существа.

Грязный комочек тревожно посматривал на незнакомца. Он боялся и помнил недавний удар лакированного ботинка. Жёлтые листья метались из стороны в сторону, а люди бежали наперегонки с дождём, укрываясь друг от друга зонтами. Наверное, во всём виновато это унылое время года, которое научилось сжигать и разводить костры. Осень умеет забирать жизнь.

Больше чем нужно слёз досталось ему одному, а ведь он на счастье кошки был рождён, но, к сожалению, обижен человеком. Благо, что у промокшего насквозь композитора не нашлось под рукой зонта. Недолго думая, он подобрал котёнка, прижал к груди, как прижимают к себе в детстве с оторванной лапой плюшевого медведя и довольно зашагал по глянцевым лужам.

Через несколько часов, набегавшись под дождём, я заглянула в окна Мадлен. Свет погашен, её нет. Приплясывая, на цыпочках я пустилась к одной почтенной даме. О, да! Как я и предполагала Мадлен записалась на уроки вокала. Теперь по будням после работы она исправно посещает занятия. Следует заметить, Мадлен прилежно старалась, и словно страдая от жажды, жадно впитывала знания. Такое рвение тронуло сердце бескорыстной дамы. Без лишних слов не требуя дополнительной платы, она намеренно продлевала часы занятий. Так бывает, когда денежный эквивалент меркнет перед благородным сердцем. Преподавательница строго относилась к своим подопечным, требовательна она была и к себе. Ей хотелось, чтобы дар Мадлен расцвёл, как раскрываются в утренние часы спящие цветы.

***

Поздний вечер очаровывал белой туманной мглой. До съёмной квартиры оставалось совсем немного, Мадлен уже видела окна своей комнаты, как вдруг остановившись, посмотрела в небо – звёзды, едва выглядывающие из-за размазанных по небу серых облаков, грезились тусклыми почти незаметными огоньками. Мадлен прислушалась к тишине, к её звенящему беззвучию и мне почудилось, что она читает меня как нотную грамоту, где каждый цвет и каждое движение – это мелодия, которая сливаясь с голосом Бога, создаёт симфонию под названием жизнь.