Доктор Голдинг – первый человек, которому Мэгги подробно, обстоятельно, правда, сбивчиво поведала обо всех своих неприятностях и проблемах. А как внимательно он ее слушал! С каким неподдельным искренним интересом! Вспоминая об этом и мысленно представляя умный выразительный взгляд доктора Голдинга, Мэгги вновь и вновь ощущала неловкость и даже стыд. Ведь она отняла у него столько драгоценного времени!
"Нет, все нормально, – мысленно уговаривала себя Мэгги. – Доктор Голдинг получает деньги за то, что помогает пациентам разобраться в собственных проблемах. Большие деньги".
Но доктор Голдинг производит впечатление очень доброго, душевно щедрого человека, и думать о том, что его искреннее внимание к пациентам продиктовано исключительно меркантильными соображениями, по меньшей мере бессовестно. Нет, большие деньги заплачены за восстановительный курс психотерапии явно не зря.
Джина, рекомендовав Мэгги доктора Голдинга, предупреждала, что он уделяет каждому пациенту не более пятидесяти минут. А Мэгги просидела в его кабинете битый час, и ей показалось, что доктор Голдинг слушал бы ее столько, сколько нужно. Но неужели за час с небольшим она сумела рассказать ему о всей своей жизни!
Мэгги на мгновение зажмурилась от удовольствия, снова представив, как она сидела на мягком белом диване с подушками в кабинете, стены которого были украшены картинами с абстрактными сюжетами, а доктор Голдинг расположился напротив в кресле и молча ее слушал. Мэгги, впервые увидев этого человека, без стеснения поведала ему обо всем! Она подробно рассказала, как приехала в этот город вместе с Джеффом поступать в художественную школу и изучать искусство, как потом ей пришлось бросить занятия и устроиться на работу. Честно призналась в своем разочаровании в мужчинах: Джефф расстался с ней, как только узнал, что Мэгги собирается подарить ему наследника. Не утаила она и о проблемах с родителями: они с самого начала не одобряли ее связь с Джеффом, корили за легкомыслие и глупость и до сих пор считают свою дочь неудачницей.
Мэгги откровенно рассказала доктору Голдингу о своих переживаниях по поводу того, что маленький Тим растет без отца, о нелюбимой работе, которую очень скоро она может потерять, о навязчивом внимании своего начальника и даже о том, какое раздражение вызывает у нее мистер Джейкобсон – сосед, живущий внизу. Она говорила без умолку, всхлипывала, плакала, иногда даже принималась рыдать, а доктор Голдинг молча слушал ее, и взгляд его голубых глаз казался таким понимающим и сочувствующим.
Страшно подумать, но Мэгги едва не отказалась от этого курса психотерапии! Она категорически не хотела идти к психотерапевту: ее подруге Джине с трудом удалось уговорить ее записаться к доктору Голдингу, и она даже заплатила за Мэгги тысячу долларов. Мэгги сомневалась каждую минуту в правильности подобного шага, и по мере приближения дня посещения она все сильнее ощущала, что идти к психотерапевту бесполезно. Даже когда Мэгги уже договорилась на работе перенести ленч на одиннадцать часов дня, чтобы ее временное отсутствие не выглядело прогулом, она упорно твердила себе: ей не нужна помощь психотерапевта! И вчера вечером, накануне приема, когда Мэгги, уложив Тима спать, отчищала "Аяксом" ржавые пятна на кухонной раковине, она продолжала убеждать себя, что затея с восстановительным курсом глупая и ходить к доктору не надо. Мэгги яростно закручивала кран, из которого тонкой струйкой стекала вода, и раздраженно думала, что вместо того, чтобы тратить время и деньги на психотерапевтов, ей следует вызвать водопроводчика, который наконец починит этот ненавистный, вечно текущий кран!
И даже сегодня утром внутренний голос твердил Мэгги: надо отказаться от визита к доктору. Проснулась она очень рано, в четыре утра, ее разбудил Тим. Он стоял около кровати, тяжело дышал и всхлипывал. У Тима опять болели уши и воспалилось горло. Мэгги дала ему детский тайленол и уложила рядом с собой, укрыв теплым афганским пледом. Тим вскоре заснул, а Мэгги еще долго лежала с открытыми глазами, вспоминая их с сыном последний визит к доктору, состоявшийся месяц назад.
Осмотрев Тима, педиатр сообщил, что с ушами у него получше, но нужен новый комплект ушных трубочек, который будет предохранять их от попадания инфекции. Врач также сказал, что миндалевидные железы воспалены, и если в ближайшее время воспаление не пройдет, то необходима операция. Мэгги молча слушала его и кивала. А что она могла сказать ему в ответ? Что работа ее считается пока временной и ей не полагается медицинская страховка? Видимо, красноречивое молчание Мэгги подействовало на врача, и он выписал Тиму антибиотики – как альтернативу хирургической операции. Правда, предупредил, что если лекарства не помогут, то операции не избежать.
В половине восьмого утра Мэгги надо было выходить из дому и мчаться к автобусной остановке, чтобы пересечь Бэй-Бридж и без нескольких минут восемь войти в красивое здание с белыми колоннами, над фасадом которого красовалась нарядная вывеска "Банк Северная Калифорния", и сесть за свой крохотный столик. Ровно в восемь утра в приемной появится ее начальник, мистер Бриннон, и если она опоздает или, того хуже, не придет на работу, у нее могут быть неприятности. Мистер Бриннон уже давно грозится уволить Мэгги, потому что иногда она звонит и просит разрешения не выходить на работу из-за очередной болезни маленького сына. Мистер Бриннон очень возмущается и негодует, но в последнее время он начал упорно приглашать Мэгги на ленч. "За ленчем и обсудим все ваши проблемы" – так обычно он говорил.
Мысль о ленче с мистером Бринноном пугала Мэгги. Она, разумеется, догадывалась, на что рассчитывал начальник, но даже воспоминание о его влажных ладонях, которыми он иногда, как бы невзначай, прикасался к Мэгги, вызывало у нее содрогание.
Сегодня утром Мэгги тоже хотела позвонить и отказаться от визита к доктору Голдингу, но как только она потянулась к телефону, проснулся Тим. Звонок пришлось отменить. Мэгги плотнее укрыла Тима пледом, а сама поплелась на кухню готовить ему на завтрак куриную лапшу и желе из черники.
