«Почему, почему?! – перебивал все остальные мысли отчаянный вопрос. – В чём же я-то виновата?» – с непроходящей злобой в сознании уже сутки думала Бэлла.

Молодая женщина повернулась набок и, почувствовав влагу на груди, вспомнила о материнских обязанностях. Но ребёнок с другой стороны широкой кровати не шевельнулся и, казалось, спал, и мысли матери перекинулись на мучающий её вопрос.

В раздражённом сознании роженицы мелькала мысль уморить ребёнка голодом: «Кто и узнает? Умерла и умерла… Не убила. Просто не выжил ребёнок и всё. На меня такое не подумают. Борис-то ещё не знает про… особенность ребёнка. Когда утихнет его горе, скажу ему, от чего избавила нас с ним судьба. Родим другого. Какие наши годы? А так… Вряд ли муж останется. А я хочу с ним жить, мы любим друг друга!»

Женщина снова беззвучно заплакала. Ребёнок заёрзал и заагукал. Бэлле не хотелось поворачиваться и вновь смотреть на личико «идиотки», как она про себя уже называла новорождённую. Мысли злым галопом скакали в сознании, но усилием воли она заставила их угомониться и поплыть по другому руслу: «Понятно, почему шизики не могут вылечиться в белых палатах. От этих стен можно с ума сойти. Наверное, поэтому и пациенты обычных больниц долго лечатся. Кто придумал это уродство? В СССР долгое время стены были зелёного цвета – мама говорила…»

Ребёнок захныкал и разразился плачем. Бэлла помедлила, но быстро поняла, что увильнуть от материнских обязанностей не удастся: придёт прикреплённая к ней медсестра, или заглянет кто-нибудь, проходящий по коридору. Нехотя женщина лёжа повернулась к ребёнку, прислонила девочку к груди.

Новорождённая довольно зачмокала, высасывая густое, обильное молоко матери. Медсестра говорила Бэлле уже дважды, что так кормить младенцев нельзя. Роженица отмалчивалась, раздражённо ощущая тупую боль в детородных органах, да и сидеть ей было очень больно.

«Конечно, – неспешно думала женщина, – окажись она нормальным ребёнком, я бы всё перенесла… пошла бы на любые жертвы. Но с этой…»

Бэлла подавила готовый вырваться всхлип и новые слёзы, потому что в сознании мелькнуло: «Этак превращусь в такую дурнушку, что Борис не узнает. И так уже глаза опухли, сама не узнаю себя. Из голубых стали чуть ли не белыми… с красной каёмкой».

Молодая мать вдруг вспомнила первый день после родов, счастье быстрого разрешения от бремени, поздравления родных по смартфону. Это был самый радостный день её жизни, в который она впервые не заметила удручающего её цвета стен. Как они с мужем ждали ребёнка! Оба сюсюкали над её животом, разговаривая с младенцем в чреве. Уже к вечеру родственники оповестили, что совместно купили всё необходимое для новорождённой, а дома маму с ребёнком ждут шары и цветы, и множество подарков.

Но всё изменилось на второй день: именно тогда Бэлла узнала от медсестры и врача страшный диагноз дочери. По этой причине уже двое суток мать младенца пребывала в состоянии растерянности, в озлоблении на судьбу и жалости к себе.

«И какой будет облом, если я…» Женщина не успела додумать мысль до конца, как вошла в палату медсестра. Увидев ситуацию с новорождённой, она покачала головой и уверенно промолвила:

– Всё понятно: хочешь убить ребёнка. Хуже, если сделаешь её в чём-то другом калекой. Ты хотя бы придерживай её на руках. А лучше сядь. Есть же вторая подушка, давай подложу тебе. Просто будешь спать на одной. Ничего страшного.

Медсестра с первого же дня разговаривала с двадцатилетней девушкой на «ты» по праву шестидесятилетнего возраста. Бэлла быстро поняла её отношение к своей проблеме и не хотела более мусолить эту тему. И, хотя роженица не отвечала, медсестра не уходила.

Малышка отвалилась от груди матери и задремала. Молодая женщина положила ребёнка на кровать, попыталась встать, и ей услужливо помогла медработница. Пока Бэлла переодевала свежую кофту, медсестра душевно-сострадательным голосом произнесла:

– Как никто, понимаю тебя, поверь. Ведь моя родная сестра тоже имела диагноз «синдром Дауна». Моё детство было омрачено и дразнилками от сверстников… и уходом за немощным иждивенцем. Мать-то колотилась на работе. Плюс я страдала об отце: как-никак жили вместе мы девять лет. А с рождением младшей дочери он через год нас предательски покинул.

Голос медсестры надтреснуто задрожал, но, справившись с волнением, она продолжила, глядя на ставшее внимательным лицо молодой женщины:

– Когда я заканчивала десятый класс, мать рассказала: не от моего отца была девочка – нагулянная. Но уродец как будто отрезвил мать: бросила блудить и вообще грешить. Подалась к тайным староверам: среди них тогда была её бабка. После этого признания мать повела и меня к жизни в Боге… Позже призналась: чувствовала, что пойду по рукам, если она… не попытается увернуть меня на другую дорогу. У неё получилось: мы тайно с нею посещали духовных наставников. А в восьмидесятых уже и храмы открылись… Одним словом, помогла нам наша уродина-то.

Медсестра перекрестилась, быстро проговорив:

– Господи, прости.

– Зачем мне это? – удивилась Бэлла. – Я-то вышла замуж девушкой. Да и муж мой тоже – из верующей семьи. Сколько помню из детства, наставники говорили: не сей ветер, пожнёшь бурю. Но разве эти слова – про нас с Борисом? За что нам такая несправедливость?

Молодая мать, как будто обессилев, повалилась на кровать и навзрыд заревела.

– Кто знает, девонька моя? Только Бог знает – что у вас с мужем на уме-то… Много ныне в храм ходящих, да формально. Выходят с исповеди и идут себе грешить снова. Мы с матерью людьми стали, полюбили девочку-урода от всей души. И специалисты позже говорили, что Маринка лучше развита, чем её сверстники… Которых сбросили в Дом малютки. Или которых ненавидели в семье, где оставляли… Так что мы с мамой прожили жизнь радостно, без злобы. Верю, что благодаря матери и замуж я правильно вышла, и аборты не делала. Сколько Бог дал, всех младенцев с мужем приняли и вырастили. Семеро их у нас.

Медсестра говорила громко, перекрывая плач молодой женщины. На последних словах Бэлла затихла и внезапно рассмеялась, беззлобно проговорив:

– Семеро по лавкам.

Галина Владимировна пошла к двери и оттуда проговорила:

– Буду молиться за тебя да твоего мужа. Пусть девочка растёт с вами, не отказывайтесь, ради Христа! Будет вам тогда награда. Поверь!

Дверь палаты захлопнулась, и Бэлла, перебирая в памяти слова пожилой женщины, немного другими глазами взглянула на спящую рядом малышку.

Всему приходит конец, настал и день выписки из коммерческой клиники. Бэлла ощущала себя бодрой и здоровой. За последние три дня мать свыклась с мыслью о некоем испытании, случившемся в её безоблачной доселе жизни. Под влиянием бесед с медсестрой Галиной Владимировной тревога молодой женщины улетучилась – будто и не было. Так что мать вышла с ребёнком из нового, современного здания вполне радостной и счастливой под фото- и видеосъёмку родственников.

Улыбающееся лицо Бориса лишь на мгновение омрачилось при взгляде на новорождённую, но мать, предупреждённая дочерью заранее, вовсю радовалась, что было вполне понятно Бэлле. Родители же Бориса не особо разглядывали дитё, приняв решение радоваться и веря улыбкам других участников сего торжества.

– Дети бывают некрасивыми, когда только родились, – мимоходом бросила свекровь Бэллы, заметив напряжение во взгляде своего мужа.

– Все подарки в квартире, – подытожил поздравления и чмоки родственников свёкор молодой женщины.

Родственники сели в автомобили и поехали к дому, где находилась квартира родителей малышки. Бэлла радовалась решению, что будет вести себя как ни в чём не бывало, и так долго, как только будет возможно. Она не могла не отметить, что любовь к ребёнку во чреве, вызревавшая долгие девять месяцев, плюс расцветшая в первый день после родов, не мог победить обрушившийся в одночасье негатив. Молодой женщине, впервые родившей, хотелось сполна насладиться материнством и продолжением брака с Борисом. Изо всех душевных сил любящая жена надеялась, что семья не распадётся.