– Каждому свое.

Они помолчали, наблюдая, как успокаивающиеся голуби возвращаются к оставленному угощению.

– Да и что в вашей этой школе делать? –не пожелал оставить тему спора Дымов. – Читать я умею, считать тоже. А зубрить годы жизни Петра Первого мне ни к чему.

– Оно и понятно, – пожала плечами Катька и уселась на пол, свесив ноги в проем, уходящий до старой кирпичной кладки на полу первого этажа. – Образование – оно не каждому нужно.

– Соглашусь. Но все равно, в школе интересно. Нам всякие штуки рассказывают про птиц, например, и зверей.

– Я предпочитаю с ними не особенно встречаться.

– Почему это?

– Видишь это? – Дымов задрал правую штанину до колена. Всю игру ноги пересекал неровный шрам, сросшийся буграми по всей длине.

– От чего это?

– Собаки бродячие. Их много по городу бегает.

– Знаю. И как ты им в зубы попал?

– Зашел на их территорию. А они обиделись, – хмыкнул Дымов.

Катька хихикнула.

– Я тоже как-то на стаю нарвалась.

– И чего?

– Я быстро бегаю.

Порыв ветра заставил обоих поежиться.

– Ты замерзла? – спросил мальчик. – Хочешь, к нам спустимся?

–. В подвалы? – Катька колебалась лишь одно мгновение. – Нет. Мне нельзя.

– Нельзя? – искренне удивился Дымов.

– Нельзя, – решительно подтвердила девочка.

– И кто тебе запретил?

– Никто. Я сама так решила.

– И почему, интересно знать?

– Все просто. У меня завтра спектакль, к которому я долго и старательно готовилась. И мне никак нельзя попасться на неправильном поведении. А по закону подлости именно сегодня будет облава, именно сегодня меня поймают, и из-за этого Серафима снимет меня с роли.

Дымов не сразу нашелся что сказать.

– И что за роль?

– Маленькой Разбойницы. «Снежную королеву» читал?

– Шутишь?

– Так читал или нет?

– Нет, конечно. Зачем мне это?

– А, ну да. Это же не вывеска на трактире! – фыркнула Катька.

– Я читаю листовки и газеты, – нахмурился Дымов. – А королевы – пережиток прошлого, и мне они неинтересны.

Катька почесала нос и решительным жестом извлекла из кармана листок.

– Вот. Приходи. Будет интересно! – вручила она мальчику пригласительный билет на их спектакль. – Начало в шесть вечера.

Мальчик повертел раскрашенный листок в руках.

– Что-то я сомневаюсь… – протянул он.

– И можешь привести кого-нибудь, – добавила Катька, не обращая внимания на отсутствие у него энтузиазма. – Все приглашения на два лица.

– Кого я приведу? – пожал он плечами.

– Ну не знаю… Друга, учителя… а, у тебя нет таких. Ну, приятеля из своих…

– Не думаю, что кому-нибудь это будет интересно. Извини. Наша жизнь немного отличается от вашей.

– Я прекрасно это знаю, – отмахнулась Катька. – Я же не зову вас жить в детский дом. Я просто приглашаю на спектакль. Будет интересно. Ты же не читал сказку «Снежная королева»?

– Нет.

– И в театре, небось, не был.

Глаза Катьки горели, и Дымов не смог устоять перед ее энтузиазмом – как и многие до него.

– Хорошо, я приду. Но только один, если ты не против.

– Я не против, – обрадовалась Катька. – Приходи пораньше, чтобы занять место поближе к сцене, чтобы меня как следует видеть.

– А ты играешь главную роль?

– Нет. Но самую лучшую, вот увидишь!

Они еще посидели немного. Потом Катька решительно сказала:

– Пойду. Скоро отбой.

– Ты ложишься спать по часам?

– В этом и есть смысл режима дня.

– Небось, еще и зарядку по утрам делаешь, – хмыкнул Дымов, протягивая девочке руку, чтобы помочь встать.

– И еще в столовую хожу три раза в день, – фыркнула она, демонстративно игнорируя протянутую ладонь.

Голуби, подобравшие последние крошки, вспорхнули и вылетели через проемы колокольни дружной стаей.

– Пошли, – сказал Дымов. – Провожу тебя.

– Зачем? Тут недалеко.

– Темно уже. И бродячие собаки тут.

– Ну пошли, – без энтузиазма согласилась Катька.

Скрипучие деревянные ступени лестницы проводили их шаги неказистой мелодией.

– И часто ты сюда ходишь? – спросил Дымов.

– Не очень. Но мне тут нравится. Спокойное место, – ответила Катька не оборачиваясь.

– Заброшенное, – подтвердил мальчик.

– Наверняка снесут потом колокольню эту, – вздохнула Катька. – А жаль. Она красивая.

– Бесполезная. Столько камня просто в горку сложено.

– А раньше тут колокола висели. И церковь тоже действовала. Даже я помню, а я в Москве всего ничего.

– Все меняется, – подтвердил Дымов.

Они молча прошли те несколько кварталов, что разделяли заброшенный храм и детский дом. Ни одной души не встретилось им по дороге, да и бродячих собак не попалось.

– Жду тебя на спектакле, – сказала Катька на прощанье.

– Приду, – коротко ответил Дымов.

Он подождал, пока девочка не войдет через тяжелую дверь в здание, и только потом развернулся и зашагал обратно к своему месту ночлега, засунув руки глубоко в карманы слишком тонкого для зимы пальто.

Что-то с каллиграфическими упражнениями не очень получается! Я забросила свой дневник… Наверное потому, что особенно писать было некогда, все время занимали репетиции, да и школу никто не отменял (а жаль). Но Серафима Павловна была неумолима в своих ежедневных напоминаниях: если кто запустит учебу, будет отстранен от сцены. Вот все и старательно тянули руку на уроках (особенно Серафиминых, ха-ха!) и лихорадочно выполняли домашние задания, которых становилось все больше. Все-таки жаль, что ввели их в обязательную программу обучения в школе! Ведь как спокойно было еще в прошлом году! Отсидел на уроках – и свободен весь день.

Но все наши мысли были только о спектакле. Даже темы для мини-докладов мы выбирали тематические. Я, например, по географии готовила сообщение об арктических животных, а Катька писала про климат северных районов нашей страны.

Наконец наступил день спектакля. Благодаря правильно проведенной агитационной работе, недостатка в зрителях не было. Актеры, поначалу волновавшиеся, что никто не придет, начали волноваться, что пришло слишком много народу. Но, как и обещала Серафима, при выходе на сцену зрительный зал уходил из поля зрения исполнителей. Мой первый выход был в первой же сцене, ведь моя идея с танцем снежники за окном была принята Серафимой Павловной на ура. Стоя за шторкой сцены, я слышала звуки зрительного зала. Мы столько раз были в театре, а я никогда не замечала, как шумно мы, зрители, ведем себя. Тут и шарканье ног, и шорох голосов, и звуки покашливаний, не говоря уж о беседах. И все это смешивается в равномерный гул. Вдруг он затих. Я глянула в дырочку в кулисе – так и есть: помощники по свету выключили освещение в зрительном зале. В противоположной от меня кулисе возникла Серафима Павловна с пачкой листов в руке. Она села за маленький столик и дала знак мальчикам раздвигать занавес, одновременно заводя патефон. Нежные звуки моего танца притягивали внимание зрителей к сцене. Сил патефона было недостаточно, чтобы его звуки донеслись до последних рядов зрительного зала, поэтому наши мальчики-умельцы вместе с дядей Васей-сторожем приладили дополнительный рупор из согнутой жестянки. Я слушала вступительные такты, ожидая музыки своего выхода на сцену. Маруся-Герда и Санёк-Кай уже сидели на низенькой лавочке у окошка, Митька-Автор декламировал историю осколка, когда раздались тоненькие звуки колокольчиков – время моего выхода. И я мгновенно забыла и о страхе перед зрительным залом, и об опасениях перепутать фигуры танца. Я просто шагнула вперед, поднявшись как можно выше на полупальцах. Я перестала быть Эммой, я стала снежинкой, которую музыка-ветер кружит в своих объятиях, и нет у нее своей воли, она всегда летит туда, куда указывает ветер, кружится, кружится и мягко опадает на землю, присоединяясь к тысячам своих сестер-снежинок, укрывающим землю ровным слоем.