Гастон замолчал, уставив взгляд в пространство.
– Ты попытался убить Нику? – недоверчиво спросил я.
Он отрицательно покачал головой:
– Я был для этого слишком труслив. Нику ходил с вооруженной охраной. До него было не добраться.
Следующие четыре дня он не отходил от Тани. Прикладывал ей ко лбу влажные полотенца, обнимал ее и упрашивал все ему рассказать. Наконец между двумя приступами рыданий она призналась, что Нику привел к ней ее тренер, Петре. Это он устроил так, чтобы Нику подловил ее в пустой раздевалке, а потом встал на страже возле дверей, чтобы никто не прибежал туда на ее крики. После того как все закончилось и она лежала голая на полу, Петре зашел в раздевалку и хладнокровно объяснил ей, что такова цена: «Если не хочешь назад в деревню, доить коров, будешь время от времени оказывать и такие услуги».
На пятый день Таня сумела без посторонней помощи подняться с постели. Она сидела на кухне, прижав к щеке чашку чая, и невидящим взором смотрела в окно.
– Я возвращаюсь в деревню, к своим коровам, – неожиданно сказала она. – Там, по крайней мере, я знаю, сколько и за что мне придется платить.
Гастон ничего не ответил. Он встал и поехал на спортивную базу на окраине Бухареста. Когда он зашел в кабинет к Петре, тот поднял на него глаза, как будто ждал его визита.
– Не будь идиотом, – сказал он Гастону. – Они же все шлюхи. Ни одна из них этого не стоит.
Гастон взял со стола нож для бумаги, со всей силы всадил тренеру в глаз и держал до тех пор, пока тот не перестал дергаться. Потом снял телефонную трубку и позвонил в полицию.
На его счастье, даже в таких тоталитарных государствах, как Румыния, не любят шумных скандалов. Через час после ареста он уже обо всем договорился с главным прокурором: на суде никто не упоминает имени Нику, а ему дают пять лет за непредумышленное убийство. Когда он вышел из тюрьмы, Таня уже была замужем и растила двоих детей. Встречаться с ним она не захотела. «Каждый имеет право начать новую жизнь, – написала она на последней полученной им открытке, – даже если эта жизнь не так хороша, как прежняя».
– Она была права, – сказал Гастон, привычным движением массируя покалеченное колено. – А я сделал то, что делает каждый еврей, чья жизнь полностью разрушена: стал сионистом и уехал в Израиль. – Он рассмеялся собственной шутке, но смех получился деревянным.
– Ты все сделал правильно. На твоем месте так поступил бы каждый, – сказал я. – Петре получил по заслугам.
Он поднял на меня неожиданно гневный взгляд.
– Нет, неправильно, – твердо произнес он. – Мне просто хотелось кого-нибудь убить. На каждые сто человек найдется пять, которых посещает желание совершить убийство, и двое из пяти на это способны. В то утро я понял, что я – один из этих двоих. Потому-то я и стал криминологом. Чтобы разобраться с чудовищем, живущим во мне. Большинство людей думает, что в экстремальных обстоятельствах они могут пойти на убийство. Например, если кто-то нападет на их детей или изнасилует их жену. На самом деле у них есть сдерживающие центры, которые в последний момент остановят их. Что-то вроде иммунной системы, которая отвечает за здоровое поведение людей. У меня эта система не работала. Я пересадил себе искусственное сердце потому, что мое оказалось дефектным. Если ты этого не понимаешь, ты глупей, чем я думал.
Я наверняка был глупей, чем он думал, но достаточно успешно это скрыл, и в результате мы подружились. Не то чтобы мы общались каждый день – иногда могли месяц не видеться – но если одному из нас нужна была помощь второго, он всегда был на месте.
Сейчас мне понадобилась его помощь.
– Как дела в университете?
– Свора идиотов. Зато в этом году у меня красивые аспирантки.
– Пожалуй, я к тебе загляну.
– Ты же не собираешься жениться на криминалистке? Они все с приветом.
– А кто говорит о женитьбе?
– Сколько тебе лет? Если через два года у тебя не появится детей, ты кончишь жизнь сварливым стариком.
Я хотел ответить чем-нибудь умным, но вдруг не без досады понял, что он и правда волнуется за меня.
– Вообще-то это не твое дело.
– Есть такая румынская пословица: «Если женщина убегает, мужчина должен ее догнать».
– Сам только что придумал?
– Ну и что? Зато придумал на румынском.
Он рассмеялся, очень довольный собой. У Гастона было четверо детей. Старший, Миха, служил инспектором в Иерусалимской уголовной полиции. От отца он унаследовал квадратные плечи, а раскрываемость показывал такую, что некоторые подозревали, что по ночам его дела изучает отец-профессор. От себя я пожелал бы ему, чтобы это так и было. Большинство криминалистов, как и большинство полицейских, относятся к убийствам как к пазлу, который состоит из трупа, волос, частиц ДНК, мотива и преступника. Гастон видел в этой головоломке еще один элемент – людей. Он полагал, что человек – это очень сложный механизм, который может в любую секунду сломаться.
Чаще всего он оказывался прав.
– Можно пару слов о работе?
– Ты знаешь, что ты жалкий трус?
– Конечно.
Я разложил перед ним стопку беспорядочно перемешанных газетных вырезок, давая ему возможность самому установить между ними правильную последовательность. Он заказал колу, достал ручку и, зажав ее в пальцах, погрузился в чтение. Я закурил сигару «Виллигер» – такие продают в старомодных лавчонках упаковками по пять штук. Спустя тридцать пять минут я по его виду понял, что ему все ясно.
– Как давно ты обо всем этом узнал?
– Сегодня утром.
– А я думаю об этом уже десять лет.
– Ты знаешь, кто это?
– Не будь идиотом. Я хочу сказать, что давно жду появления кого-то в этом роде. Я даже прочел на эту тему несколько лекций, но никто не захотел меня слушать.
Я постарался напустить на себя озадаченный вид и, судя по всему, в этом преуспел. Гастон запустил свои толстые пальцы в стакан, выудил кубик льда и принялся задумчиво его посасывать.
– Ты слышал когда-нибудь о Джоне Уэйне Гейси?
– О ком?
– Он был клоуном.
– Цирковым?
– Нет, скорее аниматором. Таких приглашают к детям на день рождения, чтобы развлекали ребятню. Он пользовался большим успехом. Создал персонажа по имени Пого. Детишки принимали его на ура.
– Ты это к чему?
– Он очень тщательно все планировал. Из-под маски клоуна наблюдал за происходящим и выбирал будущих жертв. Увозил их к себе, надевал наручники, насиловал и ломал им кости бейсбольной битой. Когда они, истекая кровью, висели перед ним на крюке, он читал им отрывки из Ветхого Завета. Потом он их душил. В семьдесят восьмом полиция Чикаго наконец добралась до него и нашла у него в подвале тридцать трупов.
Я услышал какой-то странный звук. Оказалось, он шел из моего горла.
– Серийный убийца-педофил? – спросил я.
– Да.
– Здесь, в Израиле?
– Это уже давно не чисто американское явление. Статистика показывает, что мы движемся в эту сторону. Сегодня двадцать три процента серийных убийц орудуют за пределами Соединенных Штатов. У немцев был Бруно Людке, который убил восемьдесят пять человек, в Южной Африке – Мозес Ситхоул, тридцать восемь убийств. В Норвегии – Арнфинн Нессет, осужденный за убийство двадцати двух человек, хотя есть мнение, что на самом деле на его счету около ста сорока жертв. Знаешь, чем он занимался в остальное время?
– Чем?
– Был управляющим дома престарелых.
Я заказал себе еще кофе и помассировал затылок.
– Ты сказал, что ждал его десять лет?
– Подумай о том, где мы живем. Здесь постоянно совершаются насильственные преступления, постоянно присутствует напряжение между разными группами населения: ашкенази и сефарды, религиозные и светские, коренные жители и новые репатрианты. Не утихают разговоры о пытках задержанных со стороны наших спецслужб. Мы слышим о детях, которые не появляются в школе без ножа в кармане, о вооруженных полувоенных формированиях на Палестинских территориях. Это настолько идеальная среда для серийных убийц, что остается только поражаться, почему они не проявили себя до сих пор.