– Ничем не могу тебе помочь.

– Ты меня даже не выслушал.

– Это дело не для частного детектива, а для полиции.

– Полиция его бросила.

– Так не бывает. Дела об исчезновении детей не закрывают.

– Нет, не закрывают. Они стоят в архиве открытые, и раз в месяц их переставляют с полки на полку.

Она разозлилась. Нет, не так. Когда она мне позвонила, она уже была на взводе. На самом деле она пребывала в этом состоянии уже много месяцев. Она растила в себе чувство злости и подогревала его, чтобы использовать в качестве движущей силы. Гнев, в отличие от радости, со временем не выдыхается. Не находя отдушины, он кристаллизуется.

– Я понимаю твои чувства.

– Избавь меня от этой пошлости.

Формально ее ответ не был криком, но за исключением громкости, в нем присутствовали все его элементы крика.

– Ладно, – признал я, – я сморозил глупость.

– У тебя есть дети?

– У меня даже аквариумных рыбок нет.

– Ты так и не женился?

– Я пытаюсь донести до тебя, что очень хотел бы тебе помочь, но мне нечем.

– Ты не знаешь всех подробностей. Ты даже имя моей дочери не вспомнил.

– Лишнее доказательство того, что я прав.

– Именно это Рони всегда про тебя говорила.

– Что говорила?

– Что ты себя недооцениваешь.

Я проиграл в нашем споре еще до того, как он начался, просто не сразу это понял. Силы были неравные. Я старался не вляпаться в серьезные неприятности, она – спасти свое дитя.

– Давай начнем с начала. Чего ты хочешь?

– Сперва – поговорить с тобой. Дай мне полчаса. Это ни к чему тебя не обяжет.

– У меня в офисе. Мапу, дом семнадцать, первый этаж. Завтра в десять утра.

– Хорошо.

– Я ничего не обещаю.

– Не ты первый.

– Давай сразу внесем полную ясность: я даже не обещаю, что возьмусь за это дело.

– Я поняла. До завтра.

– Пока.

Я остался стоять посреди гостиной с прижатой к бедру телефонной трубкой, как Харрисон Форд с лазерным пистолетом в «Звездных войнах». Потом согнул колени и рухнул в свое кресло для размышлений – «америкэн комфорт» двенадцатилетней давности, с обивкой морщинистой и мягкой, как кожа борца сумо на пенсии. Я купил его за полцены в мебельном магазине на Бен-Йехуда, где оно пять лет пылилось в витрине с сидящим в нем манекеном высотой в человеческий рост. Я хотел заодно купить и манекен, но продавец отказался с ним расставаться, и в глазах его при этом мерцал какой-то странный огонек.

Напротив меня на столе стояло мое главное в новом тысячелетии приобретение и один из виновников моего плачевного финансового положения: ноутбук F.I.C. Pentium III с оперативной памятью в двенадцать гигабайт и сверхскоростным встроенным модемом. Такой компьютер способен управлять монетарной политикой Государства Израиль и между делом найти время для запуска пары-тройки спутников-шпионов, а днем еще часок вздремнуть. Лично я использую его главным образом в качестве пишущей машинки. Он неплохо справляется с этой задачей, пусть и не так хорошо, как пишущая машинка. Но один фокус я с ним проделывать все-таки научился. Подтянув ноутбук к себе, я открыл его крышку и подключился к интернету.

На главной странице поисковика висело сообщение о ликвидации еще одного террориста в Газе. Я не стал утруждать себя чтением текста и принялся искать необходимую информацию, как всегда проплутав по ненужным сайтам. Тот факт, что я освоил Всемирную паутину, наполняет меня законной гордостью. Полагаю, это связано с кризисом среднего возраста. Большинство мужчин после сорока покупают дорогой автомобиль, а я вот побаловал себя интернетом. Первым делом я, как, впрочем, и все остальные пользователи, обнаружил, что пресловутая сеть – это, в сущности, большой фотоальбом с изображениями голых девиц, которых почти поголовно зовут Верониками. Они в полном одиночестве бродят по квартире, присаживаясь на всякие странные предметы, не предназначенные для сидения. Довольно скоро выяснилось, что желающих дать своей незамужней кузине телефон сорокашестилетнего мужика, по вечерам гоняющего шершавого перед 14-дюймовым экраном, почему-то не находится. Не скажу, что я совсем бросил это занятие, нет, – я перешел на следующий уровень и открыл для себя, какую пользу может принести интернет. Как, например, сейчас, когда я с триумфом ворвался на страницу архива газеты «Гаарец». Уплатил виртуальную монетку и через десять минут ожидания увидел на экране искомую статью.

Как всегда, текст появился раньше картинок. Это было журналистское расследование, опубликованное в субботнем приложении через три недели после исчезновения девочки. Статья называлась просто: «Яара?»

Я встал, пошел на кухню и приготовил себе чашку чая. Стараясь пока не смотреть на экран, поставил ее на стол и через всю гостиную двинулся к своей персональной волшебной шкатулке – хьюмидору «Савинелли» с встроенным гигрометром и губками, смоченными в дистиллированной воде. После минутного колебания я достал свою любимую «Прайвет-сток № 11», изготовленную в Доминиканской Республике. Последние четыре года я не прикасался к сигаретам, и теперь меня тянет на «Мальборо» не чаще шестидесяти-семидесяти раз в день. Я раскурил толстенькую доминикану при помощи длинной спички, что, на мой взгляд, делало меня очень похожим на Черчилля времен Ялтинской конференции.

Когда я вернулся в кресло, уже появилась картинка, занимавшая почти весь экран. Это была любительская фотография из семейного альбома. На заднем фоне виднелась игровая площадка с двумя качелями, сделанными из подвешенных на цепи старых автобусных покрышек. Перед ними стояла девочка и без улыбки, как будто ее застали врасплох, смотрела в камеру. На вид я дал бы ей лет восемь-девять, но в этом возрасте трудно сказать определенно. Красивая, с длинными каштановыми волосами и тонкими руками. На ней были синие штаны и голубая футболка с красно-желтым Винни-Пухом посередине. На левой коленке темнело маленькое пятнышко с несколькими прилипшими травинками. Почему-то именно это пятнышко тронуло меня больше всего, может быть, потому, что свидетельствовало о проказливости, отсутствовавшей на слишком серьезном личике. Я взял со стола желтый блокнот и стал делать заметки.

Статья была написана два года назад и содержала факты, изложенные подробно и сдержанно, как принято в «Гаареце». Яара Гусман, девяти лет от роду, вышла из своего дома, расположенного в тель-авивском районе Бавли, в воскресенье, 10 августа 1999 года, в половине девятого утра. Она сказала матери, Агари Гусман, что идет к подружке, живущей через два дома от них. С начала летних каникул она ходила к ней почти каждое утро. Соседи, отмечал автор статьи, единодушно отзывались о госпоже Гусман как об очень заботливой матери, которая воспитывала дочь одна. Между ними был уговор, что, придя к подружке, девочка сразу позвонит домой. Спустя два часа мать забеспокоилась. Через три на ногах была уже половина полиции, включая особые подразделения следственного отдела. Они прочесали местность до самого парка Яркон, но ничего не обнаружили. В сущности, если в этой истории и было что-то из ряда вон выходящее, так это то, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Никто ничего не видел. Ни одна любопытная соседка не заметила кого-нибудь подозрительного. Никто не парковался в запрещенных местах. Все оставалось в точности как обычно. Но без Яары.

Продолжение статьи было посвящено результатам полицейского расследования, вернее сказать, полному их отсутствию. Как и многие другие газетные материалы подобного типа, она была ужасно затянута. Только в финале журналист по имени Ави Барель позволил себе отказаться от нарочитой сдержанности. «В семидесятые годы, – писал он, – вся страна искала маленького Орона Йардена, светлая ему память, похищенного Цви Гуром. Яара Гусман пропала всего две недели назад и уже сгинула в дебрях полицейской статистики, превратившись в лучшем случае в строчку на экране компьютера, с которого исчезнет с той же легкостью, с какой исчезла со своей улицы. Возможно, мы так никогда и не узнаем, что с ней случилось. Но что, черт возьми, случилось с нами?»