Он улыбнулся Ориону.
— О, да. — И, полной грудью вдохнув промышленную ночь Земи, добавил: — Занебесная создана как исполнение мечты — вплоть до сокровенной радости.
— Вот как? — Девушка скептически прищурилась. — Тогда почему ты свалил?
— Из сострадания. Я думал, что сумею помочь. Никто мне не препятствовал, никто не отговаривал. — Он хотел замкнуться в обиженном молчании, но все же закончил: — Кроме Най'и.
— Твоей женщины?
— Больше чем женщины. — Его пронзила догадка. — Это превыше пола.
— Твоя половинка.
— Вроде того.
— Так же, как и Леон для меня. Мы строили планы. Мы собирались выкарабкаться, одолеть судьбу. — Ее губы беззвучно шевельнулись, потом прошептали: — Най'а о нем позаботится?
— Нет. — Краткое слово разверзло пропасть, куда он не готов был заглянуть, и через ткань туники он коснулся обола. — Най'а ему не понадобится. В Занебесной для него уже приготовлено место. Я его клон… его близнец…
— Да знаю я, что такое клон! Как овца, которая была собственной мамочкой. — Девушка откровенно его изучала. В темноте казалось, что меж ее глаз бьется жилка, словно в Тейме борются разум и безумие. — Ты выглядишь в точности, как Леон. Жуть какая-то. А мой клон в Занебесной есть?
— Возможно. Там много клонов. — Он встретил ее оценивающий взгляд, дал освоиться с мыслью о своем жалком сходстве с ее любимым, а сам ждал, когда же наконец она в полной мере осознает ужас своей утраты. — Мне жаль, что так вышло с Леоном. Я…
Под деревьями закружили призрачные радуги. Тейма вскочила.
— Леон!
Не успел Ноэль ее остановить, как она бросилась в переливчатую воронку и столкнулась с высокой женщиной, которая схватила ее за руки, закружила и швырнула в нуль-портал.
Перистые облака свиваются в голубом небе паутинками. Впереди раскинулся матиссовский ландшафт можжевеловых склонов и замшелых валунов, и щетинящиеся иголками гигантские ветки парируют выпады ветра. Из елового рая Тейма и Леон выходят, держась за руки, по колено утопая в альпийских маках.
— Мы не за небом, детка, — говорит Леон в порыве разделенной радости. — Это Занебесная, «за» и «небо» слитые в одно. Как и сказал Ноэль, Контекст назвал тут все в честь нашего первого радиосигнала, нашего крика в космос. Хевисайд был одним из ученых, придумавших радио, на другие языки его имя переводится как «Земля за небом», отсюда и название этой планеты. Вон те деревья? Это лес Морзе в честь Сэмюэля Морзе, изобретателя телеграфа. А Три-Сьерра — сигнал Морзе, который принял Маркони. Это тэг менеджеров Мироустройства, их тут зовут управляющими. Их дело следить, чтобы в Занебесной все шло гладко, но они не люди. Они… как обрывки снов. Сама увидишь.
— Ух ты, милый. Не гони лошадей. — Тейма обнимает его и счастливо убеждается, что он осязаем, это не сон. И сам воздух кажется осязаемым, опушенный конфетти спор и летучими зонтиками одуванчиков. — Я думала, что потеряла тебя.
Он прикусывает мочку ее уха и улыбается, такой счастливой улыбки она никогда прежде не видела.
— Три-Сьерра вмешались, когда я им показал, как облажались их жалкие задницы. Они авралов не любят.
Она отвечает шаловливой улыбкой.
— И как же нам полагается вписаться в этот мир?
— Мы больше не отбросы, Тейма. Это все в прошлом, осталось два миллиона лет назад. Оглянись вокруг.
Солнечные зайчики гоняются за тенями облаков по долинам рододендронов и зеленым лощинкам. Водопадики свивают радуги, питают ручьи, бегущие через луга пурпурных астр и прибежища карликовых сосен. Алые и желтые планеры кружат в синеве, и серебристые лодки на солнечных батареях поднимаются с воздушными потоками.
— Все здесь одна сплошная вечеринка, детка. Никакой работы. Никаких болезней. Никакой старости.
— А дети?
В наигранном раздражении Леон втягивает голову в плечи:
— Тебе еще не надоело?
— Ну?
— Надо тебя покормить. — Обняв подругу за плечи, он разворачивает ее, и по зеленому склону они спускаются вниз, к зеленым рощам и ленточкам перекатов на реке. — Правду скажу. Я тут три дня и все узнал из еды.
У Теймы брови лезут на лоб.
— Из еды?
— Ну да! Видишь деревья вон там? — Он кивает в сторону далеких холмов, коронованных одиноко стоящими баобабами и баньянами. — Это древомильцы. Ну… как если соединить «дерево» и «кормилец», потому что все, что нам нужно, исходит от них. Одно из них наше. Раньше оно принадлежало Ноэлю, но сконструировано как раз под меня, потому что он мой клон. Все клоны — анамнестики, то есть «запомненные» или «воспоминание о чем-то». Он был памятью обо мне, значит, его древомилец — мой. А теперь и твой тоже. Помнишь ту цепочку, которую ты мне сплела из своих волос? Я отдал ее древомильцу. Теперь он все о тебе знает. Какие тебе нужны витамины. Какую еду ты любишь. Чему смеешься. Все.
Она смотрит, как стайка изумрудных зябликов закладывает вираж в прозрачном воздухе.
— Жуть какая-то.
— По сравнению с улицами? Да что ты! Тут нет ни улиц, ни банд. Вся планета — сплошной парк. И этот парк построен на радость человекообразным. — Леон по-обезьяньи ударяет себя в грудь. — Ведь именно это мы и есть. Это-то тебе известно?
— Ачто если нам захочется путешествовать? — Направляясь к искрящемуся ручейку, мимо проносится стрекоза. — Мне всегда хотелось побывать в Париже.
— Тут нет Парижа. — Держась за руки, они идут дальше. — Но зачем Париж в мире, где не разбиваются сердца?
Непараллельная вселенная
В стеклянистом небе перистые облака свиваются обрывками света.
— Мне холодно. — Най'а теснее прижимается к Ноэлю.
В ту первую ночь на Земи, сидя на парковой скамейке, они говорили мало, без слов понимая друг друга. Будущее — их прошлое. Они ели с Древа: он — чтобы защищать и находить себе пропитание в мире своего двойника, она — чтобы познать Земь, отобравшую его у нее. Они хранят в памяти, что лежит впереди, каждый поворот и виток трагичного сюжета, выстроившего события к истории их будущего. Они знают, какой стыд скрывается за стрелками, заслонившими загадочный циферблат. Никакому пониманию, никакой информации не развести этих рук. Лишь дела, поступки способны их раздвинуть. А тогда миросюжет развернется в миророман, в ковер из множества возможных историй.
Те, для кого будущее лишь память, не могут рассуждать о морали поступков, основанных на отрицании того, что неспособно настать. Об этом их предупредили управляющие. Слова есть действия, нейронная активность, вспышки которой не только расцвечивают мировую страницу, но и разрастаются в мировой том, затягивая в себя другие страницы, неведомые страницы, зачастую оскверняющие намерение, выраженное в словах. И потому они молчат, сидят, обнявшись, на парковой скамье до рассвета.
Стеклянно-стальные небоскребы города, казавшиеся в темноте светящимся кодом, теперь открыли свою истинную сущность, материальную геометрию, повторяющуюся, как соты.
— А еще есть хочется.
Осторожно высвободившись, Ноэль достал из кармана монетку.
— У тебя есть твой обол.
Она сонно моргнула, глядя на кружок полированного нефрита, вбирающий солнечный свет.
— А здесь от него будет толк?
— Почему нет?
Как только она его взяла, резонансные пустоты в оболе, настроенные на квантовые антенны ее ДНК, напитали ее клетки энергией, извлеченной из вакуума нынешнего пространства-времени. Ее грудь поднялась благодарным вдохом, и в угольных глазах засветилась радость.
— А как же ты?
— Я пришел сюда ради смертельной опасности. — Он подтолкнул ее локтем. — Но не ожидал, что и ты ее разделишь.
Она воззрилась на него без тени улыбки.
— Ты, наверное, голоден.
— Да.
— Где возьмешь еду?
Он понимал, что она уже знает. Настал поворотный момент. Именно поэтому он тянул до утра, медлил отдать ей обол. Он знал, что как только к ней вернутся силы, она захочет действовать. Ради него она оставила Занебесную. А сейчас со всех сторон манила опасность. Они будут жить, как волки, или погибнут. Ей нужно было, чтобы он, этот мистер Сострадание, произнес это вслух:
