– Спасибо! – Даша проникалась к генеалогу все большей симпатией. – Все началось с того, что я решила разыскать одного человека…

– И кого же?

– Дедушку.

– Дедушку? Это похвально. – Несмотря на любезность слов, голос хозяина прозвучал чуть иронично. И, словно опасаясь, что гостью ирония может задеть, пояснил: – Похвально, что в наше не совсем чуткое время молодежь проявляет все больший интерес к своим корням. Даже если цели не всегда… – он кашлянул. – Ну да ладно. Вот вы, например, с какой целью дедушку разыскиваете, если не секрет, конечно?

Даша замялась. Ей почему-то стало неудобно объяснять сидящему перед ней великодушному человеку про наследство. Несмотря на то что ей оно все равно не достанется.

– Понимаете… Мне стало известно, что моим родным дедом был совсем другой человек. Он был бароном, немцем по происхождению. Из балтийских. – Она закусила нижнюю губу. – А еще я узнала, что перед тем как дедушка женился на моей бабушке, у него была другая семья… Вот. – Нужные слова никак не находились. – Понимаете, мне нужно…

– Составить красивую родословную? – Миллера, казалось, забавляло ее смущение.

– Что?

– Вы хотите, чтобы я составил вам родословную? Генеалогические древо?

– Да. То есть нет! – Даша окончательно смешалась. – Нет, я хотела, я думала, что… Понимаете, это все так сложно!

Хозяин рассмеялся:

– Вы меня совсем запутали. Давайте-ка выпьем чаю, и вы мне спокойно, подробно все расскажете. Ну-с, извольте за стол, – Он кивнул кому-то за ее плечом. – Марья Сергеевна, уже можем?

Даша обернулась. Перед ней стояла высокая крупная женщина. Бледное, немного тяжелое, но все же красивое лицо оттеняли густые каштановые волосы, уложенные широким венцом.

– Господи, как вы меня напугали! – Даша схватилась за сердце. – Я не заметила, как вы вошли.

– Вы и не могли меня заметить. – Округлый, малоросский говор Марьи Сергеевны удивительным образом не совпадал с ее царственной внешностью. Казалось, она только открывает рот, а говорит кто-то совсем другой, проще и старше. – К столу, пожалте…

Стол и в самом деле непостижимым образом оказался накрыт. Даша удивилась: как же она ничего не услышала? Ей даже захотелось выразить вежливое удивление, но слова почему-то не шли. Настолько, насколько хозяин казался открытым, настолько же эта женщина выглядела неприветливой.

Миллер заметил смущение своей гостьи и поспешил разрядить обстановку:

– Позвольте вас друг другу представить: Марья Сергеевна Маневич, моя помощница, мой добрый ангел-хранитель. И наша гостья Дарья Николаевна. Она ищет следы своего деда и имеет самые благие намерения.

– Я слышала. – Домработница принялась разливать чай. Лицо ее оставалось неподвижным.

– Не обращайте внимания. – Миллер, огибая Дашу, подкатил кресло к столу. – Наша Марья Сергеевна недолюбливает новых хозяев жизни.

– За что же мне любить их? – Женщина осуждающе поджала губы. – Сначала открещивались от своих предков, а теперь им всем в графья подавай. Да ладно если бы еще нарок на то имели, а то ведь и вовсе жулики приходят. Это Генрих Рейнгольдович такой добрый, все увещевать их пытается. Я бы гнала скалкой…

– Марья Сергеевна, душа моя, да ведь они не виноваты в этом. Они лишь дети своего времени.

– Жулики. – Слово звучало как приговор. – Аферисты.

– А что плохого в том, что люди ищут своих предков? – Даша решила высказать свою точку зрения. – К тому же те, кто сейчас ищет своих предков, никак не могли от них открещиваться.

Маневич глянула, словно кинжалом пронзила.

– Значит, родительский грех на них лежит, – процедила она. – Да знали бы вы, сколько проходимцев здесь перебывало. Сам из грязи еще не вылез, а туда же: норовит в князи. А в хорошие люди попасть это тебе не скидерку скласть…

Даша испытывала противоречивые чувства. Нет, она не оправдывала погоню за титулами, но считала, что к истории предков стоит относиться все же более уважительно.

– По-вашему, мир делится на родовитых и плебеев?

Марья Сергеевна изобразила нечто похожее на улыбку. Так, наверное, улыбаются гремучие змеи.

– А коли не делился бы, так зачем бы они себе родословные заказывали? Вы-то небось тоже не за крестьянами сюда пожаловали, в баронессы, поди, метите…

С этими словами домработница протянула чашку. Даша почувствовала тяжелый жар в груди. Не взять чашку означало прямой афронт, принять – признать правоту сказанных слов.

– Извините, что потревожила вас, – она встала и потянулась за плащом. – Благодарю за приглашение.

– Ну вот! – Миллер всплеснул руками, – Видите, что вы, Марья Сергеевна, наделали. Обидели человека. Дарья Николаевна, прошу вас, не сердитесь, она не хотела вас обидеть.

– Я в этом не сомневаюсь, – сухо ответила Даша. – И все же разрешите откланяться.

– Прошу вас, останьтесь. – Что-то в голосе хозяина заставило Дашу остановиться. – Мне в последнее время редко удается поговорить с новым человеком.

– Хорошо. – Даша отложила плащ и выразительно посмотрела на домработницу. – Только прошу вас уяснить сразу, я сюда пришла не за родословной.

– Верю вам, голубушка, верю. – Миллер поспешил перевести разговор в иное русло. – Хоть и не совсем разделяю вашу точку зрения.

– Почему? – Даша почти успокоилась. Она придвинула к себе чашку с чаем и краем глаза принялась высматривать наименее калорийное пирожное.

– Да потому, что все меньше остается людей, сохраняющих чувство рода.

– Что вы хотите этим сказать?

– Чувство рода, своего ли, чужого, это особая культура. Вы можете принимать ее, а можете игнорировать, но это всегда идет изнутри, от глубокого понимания сущности явления и осознания его необходимости.

– Осознания необходимости? – переспросила Даша. – Но зачем осознавать, кем были предки? Достаточно просто знать…

– Э, нет! – Миллер погрозил пальцем. – По наследству передаются не только нос с горбинкой или форма бровей. Основное, что мы наследуем от своих предков – это внутренние качества индивида. Еще в те времена, когда органы надзора и контроля не были столь массово распространены, а понятие «анкета» и вовсе не существовало, возникали иные паспорта и анкеты – родословные, истории родов. И, заметьте, родов разных сословий: от императорских до крестьянских. И каждый человек с самого своего рождения знал, какого он рода-племени. Человек еще не имел имени, а уже имел фамилию, которая отражала особенность рода, являлась как бы паспортом всей семьи. Знаете, как говорили? «В лицо человек сам себя не признает, а имя свое знает». Услышав фамилию человека, другие сразу же понимали, что от него ожидать, ведь яблоко от яблони не далеко падает. Сие поддерживало нравственность, ибо если все твои предки были достойными, уважаемыми людьми, то и самому вроде как негоже пакостный след после себя оставлять – ведь это на твоих детей темным пятном падет. Потому и говорили: «Смерть лучше бесчестия». Люди кровью смывали позор, лишь бы не пострадала память предков и будущность потомков.

– Можно было уехать и начать новую, честную жизнь.

– Иван, не помнящий родства? Нет, голубушка, подозрителен такой человек был, темная лошадка, поди знай, чего от него ожидать можно! Тогда люди прекрасно понимали, откуда такие Иваны берутся. Понимание сущности и предназначение летописи рода не давало обществу деградировать. Вот отменили родословные в Октябре, и сами видите, чем дело кончилось.

– Ну не знаю… – Даша осторожно взяла чашку и сделала глоток, – Мне все же это анахронизмом каким-то представляется. Монархия… В наше-то время!

Миллер добродушно рассмеялся:

– Я же с этого и начал: каждый человек определяет для себя, что ему притягательнее. Вы не придаете этому значения – прекрасно, вы свободны в своих поступках, и это то, что никогда не коснется вас. Ведь вы же не прыгаете с парашютом. Но ваше безразличие к генеалогии означает, что вам и не надо входить в этот мир – он корысти не любит. Не прощает.

– Не прощает? – Даша почувствовала себя неуютно. Сразу же вспомнились последние события.