На видео мать усадила ребенка на пол и пошла в сторону стоящего неподалеку стула. Как только она начала двигаться, мальчик поковылял за ней, так что вместе они сели на пол и начали играть с мячом.

– Это мило, – сказала Сьюзен, – хорошее взаимодействие.

Сьюзен отметила, что по мере привыкания к новой обстановке ребенок отдалился от матери, чтобы исследовать игрушки. Спустя некоторое время в комнату вошла молодая девушка, которая играла роль незнакомца. Вероятно, она была аспирантом на кафедре, проводящей эксперимент.

– Привет, я Мэри, – сказала она.

– Привет, Мэри, – ответила мать.

– Хорошо, – прокомментировала Сьюзен, – видишь, что происходит с его руками? Он тянет свою одежду.

Я не обратил на это внимания, но мальчик будто бы пытался ухватиться обеими руками за свою футболку.

– Это признак неопределенности. Этот человек безопасен? Это угроза? А потом он такой: «Что ж, мама, кажется, не думает, что она опасна, так что я могу расслабиться».

Пока ребенок играет, его мать возвращается к стулу и общается с незнакомкой.

– Помнишь, что привязанность – это наличие надежной базы для исследования? – спросила Сьюзен. – Это очень хорошо заметно по поведению этого мальчика. Ему интересно, что незнакомка делает, он тянется к ней из любопытства, но потом думает: «Ой, я слишком далеко от мамы», – и возвращается чуть ближе к ней. Баланс.

Когда ребенок остается один с незнакомкой, он хнычет, но в целом держится. Когда мать первый раз возвращается при эпизодах воссоединения, он радуется.

– «Вот она, ура!» – сказала Сьюзен детским голосом. – Именно это мы и хотим увидеть: немедленное сближение. Как только она появляется, он тут же бросается в ее объятия: «Я думал только о тебе!» Это показатель надежности.

«Я люблю тебя!» – говорит мать на видео, и мальчик замолкает. Она ставит его на пол, но, как отмечает Сьюзен, делает это слишком рано: ребенок начинает нервничать. Тогда она снова берет его на руки, и спустя время малыш успокаивается – его надежная база вернулась. Он отправляется дальше изучать игрушки.

Я отметил, что удовлетворение потребностей ребенка целиком зависит от своевременности действий матери.

– Именно, – согласилась Сьюзен. – Иногда встречаешь мам и пап с лучшими намерениями, но по какой-то причине они не сонастроены.

В терминах теории привязанности «сонастроенность» означает распознавание родителем потребности ребенка и реагирование на эту потребность.

– Ни у кого не получается делать это верно в ста процентах случаев, – позже скажет мне Сьюзен, – но чем чаще мать правильно интерпретирует сигналы ребенка и реагирует на них, тем больше она сонастроена.

Для ребенка «сонастроенность» может включать время кормления, минимизацию навязчивых прикосновений, совместное перемещение и зрительный контакт, преобладание действий, соответствующих настроению ребенка, а не перебивающих его.

Мы продолжили наблюдать. По сигналу мать вышла из комнаты, и мальчик тут же закричал. Сьюзен интерпретировала это так: «Мой худший страх! Она снова ушла!»

– В прошлый раз он держался, – прокомментировала Сьюзен, – но сейчас это уже слишком.

Ребенок один, незнакомка незаметно ушла.

– Итак, Мэри возвращается, – сказала Сьюзен. – Как и запланировано, она возвращается первой, чтобы мы могли посмотреть, как отреагирует ребенок, и затем сравнить это с его реакцией на возвращение матери в финальном эпизоде.

Как объяснила Сьюзен, для некоторых детей это наиболее сложный момент.

– Они ожидают, что сейчас в дверь зайдет мама, и заранее радуются. Но полностью теряют самообладание, когда видят незнакомца.

Однако мальчика присутствие незнакомки немного успокоило. Постепенно его плач смолк, и он постарался выровнять дыхание.

– У него есть способность к саморегуляции, – прокомментировала Сьюзен, отмечая, что ребенок периодически осматривается, явно поддерживая интерес к игрушкам. Мэри сказала ему: «Подожди, она сейчас придет».

Плечи мальчика поднялись и опустились.

– Он действительно старается, – отметила Сьюзен.

– Итак, – воскликнула она, когда начался последний эпизод, и мать вернулась в комнату. – Вот она! – Мальчик побежал к ней. – Какой молодец!

Мать поймала малыша и стала утирать ему слезы, пока он вцепился в нее обеими руками.

– Он держится за нее и успокаивается, – сказала Сьюзен. – Но не опускает голову. И не льнет к ней.

– Льнет? – переспросил я.

– Полностью расслабляется, – сказала она и показала жест, – открытая ладонь поверх кулака, – предполагающий, что две вещи идеально подходят друг другу. – При расшифровке мы говорим «льнет», когда тело ребенка вжимается в родителя, и между ними столько контакта, сколько возможно. Всегда грудью к груди, сердце к сердцу.

Мама ставит ребенка на пол и садится на стул. Несколько секунд он неподвижно осматривается, а потом начинает тихо играть с игрушками.

– Хороший знак, но у него еще не до конца восстановилось дыхание, – отметила Сьюзен. – Он однозначно пытается успокоиться и отойти от плача.

Мальчик пристально посмотрел на мать.

– Ему нужно еще немного взаимодействия, – прокомментировала Сьюзен, – так что он смотрит на нее, улыбается и продолжает играть. И это очень важно: он делит с ней удовольствие от своего успеха. Это признак связи, и в этом контакте нет избегания или двойственности. Он, по сути, говорит: «Я сделал вот эту классную штуку и хочу, чтобы ты об этом знала».

Тест закончился.

– Кажется, что мальчик действительно очень старался управлять своим состоянием, – сказала Сьюзен, – так, например, он смог успокоиться, когда вернулась незнакомка. А в конце, когда он продолжил играть и общаться с мамой, это закрепило общее положительное состояние. У него прочный надежный тип привязанности.

Как объяснила Сьюзен, если бы она расшифровывала эту запись как часть исследования, в этом участвовал бы второй специалист, что называется «оценкой надежности кодирования». Он бы независимо оценил как минимум 20 % видео. Обычно, когда Сьюзан и второй кодировщик сравнивают результаты, «они совпадают на 90 %, и даже если есть расхождения, они минимальны. Таким образом, протокол предусматривает настоящий контроль достоверности».

Сьюзен сказала, что в следующем видео мы посмотрим на годовалую девочку с тревожной привязанностью. Признаться, я немного нервничал перед просмотром. Хотя доктор Кортина после интервью «повысил» меня до приобретенной надежной привязанности, мой истинный тип оставался тревожным, как и в детстве. Я беспокоился о том, как это может выглядеть.

На видео была грузная блондинка и бледная, худая маленькая девочка с двумя тугими косичками. Она была одета в белую футболку с большим нулем, что показалось мне плохим знаком.

Поначалу мать пыталась играть с дочерью, катая игрушечную машинку вверх и вниз по ее рукам.

– Матери тревожных детей, – сказала Сьюзен, – склонны к подобной навязчивости, грубости, щекотке. Вероятно, они знают, что не смогут успокоить ребенка, просто прикасаясь к нему, поэтому пробуют все возможные варианты.

Незнакомец еще даже не появился, а ребенок уже заплакал.

У тревожных детей, как объяснила Сьюзен, не очень получается использовать матерей как надежную базу.

– В этом сущность тревожного стиля привязанности, – прокомментировала она, – искать утешения, но не утешаться, потому что база непостоянна и ей нельзя доверять. Они хотят к матери, но не способны получить от нее желаемое, поэтому злятся.

Или, как выразился один исследователь, «характерной чертой этого стиля является поиск контакта, а когда контакт получен – агрессивное противостояние ему»³⁶.

Когда вошла незнакомка, девочка ненадолго отвлеклась, но вскоре снова заплакала. Она по-прежнему была на руках, но всем телом отвернулась от матери и не «льнула» к ней, а когда ее опустили на пол, начала вопить.

Как отметила Сьюзен, у этого ребенка было гораздо меньше способности к самоуспокоению, чем у предыдущего.