Царь Филипп, мечтательно разглядывая свои длинные пальцы, размышлял вслух:

– Я допускаю, что этот верховный главнокомандующий – хороший солдат, а Нерон, как говорят, не был хорошим солдатом. Но Нерон не был и скаредой, а эти новые – хорошие солдаты, но щедростью не отличаются. Армия, как известно, любила Нерона. Когда легионы увидят Нерона, они, возможно, предпочтут драться за него, а не против него. Сам я был ребенком, когда видел Нерона. Но еще и сейчас, стоит мне увидеть его статую, как у меня от благоговения начинают дрожать колени. У меня такое чувство, словно я навлеку проклятья богов на себя и свою страну, ежели подниму руку на великого императора Нерона, друга Востока.

Капитан Требоний внимательно слушал, ни разу не растянув широкого рта в улыбку. Он ответил уклончиво, как Фронтон Шарбилю:

– Взвешивать эти соображения приличествует царю, а не капитану.

– Меня удивляет, – вежливо ответил царь Филипп, – что мой Требоний ссылается на свой чин. В других случаях капитан Требоний и думал и действовал совсем не как капитан, а как один из властителей Коммагены. И, между прочим, разве это не яркое доказательство неблагодарности некоторых лиц, что мой Требоний не получил более высокого чина, чем чин капитана? Хороший солдат может претендовать на хорошее вознаграждение. Это – его право. Возможно, что было бы действительно более по-солдатски, в высшем смысле этого слова, драться за Нерона, за того, кто умел быть благодарным и щедрым, а не за некоторых других.

Требонию стало не по себе. Куда клонит этот человек? Как понять, что всегда такой податливый Филипп вдруг обнаглел и заупрямился? Филипп был человек без подбородка, слабак, но – лиса. И Варрон тоже лиса. Очевидно, у хитрецов этих есть свои соображения, если они решили не выполнять приказа Цейония. Над этим стоило призадуматься. Выполнение приказа не очень-то почетно для Филиппа, но зато принесло бы ему большую выгоду. Может быть, Нерон предлагает ему бо`льшую? Или Филипп заручился обещаниями парфян?

Требоний не любил неясностей. Грубо, напрямик спросил он:

– Что все это означает, молодой царь? Значит ли это, что вы отказываетесь подчиниться приказу Рима?

Филипп улыбнулся. Длинноногий, неловкий, подошел он к Требонию.

– Да что вы, Требоний? Может ли царь Филипп не подчиниться? Конечно, я подчинюсь. Варрон уже в наших руках. А через две недели, если Маллук до тех пор не выдаст самозванца, мы пошлем в Эдессу войска.

– То-то же, – проквакал Требоний, но с трудом скрыл свое замешательство; он не понимал, подшутил над ним царь, или… Что же ему, собственно, нужно делать? Радоваться ли, что все идет гладко, или сожалеть об этом?

Его недоумению суждено было еще усилиться. Когда он стал прощаться, обнаглевший молодой царь снова завел свои двусмысленные речи:

– Итак, в нашем распоряжении еще целых две недели. Две недели – срок немалый. Поразмыслите за эти две недели: не Нерон ли все-таки этот человек в Эдессе, тот самый Нерон, который умеет благодарить и под чьей властью такой офицер, как Требоний, вряд ли оставался бы в чине капитана.

Эти слова не прошли мимо ушей Требония. Он стал размышлять.

Перед ним открывалось несколько соблазнительных возможностей. Он мог бы, например, написать о двусмысленных речах царя Филиппа в Антиохию, где против царя Коммагены собирали порочащий материал на тот случай, если решено будет аннексировать его страну. Требонию было бы вменено в заслугу, если бы он умножил этот материал.

Но что за польза ему от этого? Привилегий благородного сословия нынешнее римское правительство ему все равно не даст, а то, что оно может дать, у него и без того есть.

Если же он станет на сторону этого Нерона, – он, любимец армии, капитан Требоний! – то за такую поддержку можно потребовать любую цену – этот хитрый туземный царь совершенно прав. Его возведут в сан сенатора, сделают генералом, а может быть, и главнокомандующим. А если дело провалится, если Нерон продержаться не сможет, для него всегда останется выход: заблаговременно, вместе со своими людьми, перебраться через Тигр и скрыться у парфян. Те, конечно, во всякое время найдут применение знаменитому военачальнику, да еще если он приведет с собой несколько тысяч хорошо вымуштрованных римских солдат.

Обычно, когда речь заходила о полковнике Фронтоне, Требоний только пожимал плечами. Но поведение Фронтона, который все это время сидел один в большой Эдесской крепости, интриговало его. Требоний находил такое поведение странным, не солдатским. Теперь он задался вопросом, не учуял ли и Фронтон возможностей сделать карьеру при этом Нероне?

Требоний нетерпеливо сопел. Как поступить? Служба в армии Тита стала скучной. При этих мелочных, расчетливых правителях нечего и думать о горячей веселой войне. Другое дело – служба у Нерона. Там предстояли бои – бальзам для сердца старого солдата. Рискованно, что и говорить, переметнуться на сторону этого Нерона. Но жизнь, полная риска, – разве не в этом призвание солдата? Он всегда усмехался про себя, когда вколачивал в головы рекрутам многочисленные предписания об обеспечении безопасности, которые в «Наказе» Флавиев занимали особенно большое место.

Впервые услышав о появлении этого Нерона, он отпустил несколько сочных шуточек. Но, видимо, он поторопился – теперь все выглядело иначе. Варрон, Филипп и он, Требоний, – три лисы. Почему бы трем лисицам, поскольку дело идет о такой жирной добыче, как высшие посты при новом Нероне, не расправиться со старой, дряхлой, потерявшей зубы волчицей – Римом? А какая будет потеха, когда потом заявится к ним этот благородный полковник Фронтон! Поздно, дорогой полковник. Нельзя одной задницей сидеть и у Нерона, и у Тита.

Не через две недели, а уже на третий день капитан Требоний явился к царю Филиппу. Губернатор Цейоний прислал ему точные инструкции. Инструкция поясняла: при всех условиях следует поддержать фиктивную версию, будто царь Коммагенский уполномочен только на полицейские меры. Рим не хочет давать парфянам повода для каких-либо обвинений: если дело дойдет до конфликта, он, губернатор Цейоний, хочет иметь возможность доказать, что царь Филипп превысил полномочия и действовал самовольно. Стало быть, Требонию надлежит побудить царя Филиппа обрушиться самым беспощадным образом на Эдессу, но при этом устроить все так, чтобы, в случае надобности, всю ответственность можно было свалить на царя. Длинное послание, в котором Цейоний излагал свой коварный план, Требоний принес с собой. Он не показал его царю, но несколько раз вытаскивал, читал про себя, усмехался, приводил из него отдельные фразы, давая возможность царю Филиппу ясно уловить двусмысленность письма. Царь никогда не считал, что политика римлян отличается высокой нравственностью, но он обрадовался вероломству Цейония: оно служило лишним оправданием задуманного дела.

Поговорили о том о сем. Неожиданно капитан Требоний подошел, тяжело ступая, к царю Филиппу, дернул его за полу и чистосердечно проквакал, заглядывая ему прямо в глаза:

– А теперь, молодой царь, давайте поговорим начистоту, как мужчина с мужчиной. Скажите мне по секрету: этот человек в Эдессе – действительно великий, щедрый, милостивый император Нерон? Так это или не так?

Царь Филипп, не шелохнувшись, стерпел неприятную близость дышавшего ему прямо в лицо капитана, открыто взглянул карими глазами в его серо-голубые глаза и сказал с веселым спокойствием:

– Мое чутье и свидетельство Варрона говорят за то, что это так.

Требоний отступил на шаг и, как в свое время Фронтон, заявил с достоинством:

– Я всего лишь простой капитан. В таком темном деле царь и сенатор разбираются, несомненно, лучше, чем скромный офицер. – Но тут же перешел на фамильярный тон, стал широко улыбаться, наконец шумно расхохотался, хлопнул себя по ляжкам, заорал: – Вот это потеха так потеха! С нашим Нероном мы так прижмем этого Дергунчика – просто любо-дорого.