Вечером солдаты по собственной инициативе собрали у себя в казарме открытый митинг, на котором требовали увода «карателей» из Нижнеудинска. Офицеры пытались выступить с уговорами, но делали это так нерешительно, что было похоже, что и они не прочь прогнать карателей. Я на этом митинге не был. Вечером же была напечатана прокламация по поводу происшедших событий.

На другой день утром обнаружили двух убитых солдат карательного отряда. Усилили патруль, но на следующий день из засады были убиты три солдата из патруля. Начальство струсило и передвинуло эшелон на другую станцию. Артиллеристы сдержали слово: карательный отряд из Нижнеудинска выжили.

Политическая работа значительно оживилась. События со встречей женщин-каторжанок сильно встряхнули рабочих и привлекли их к политической жизни. Решительные действия артиллеристов очень ободрили рабочих. Видно было, что теперь работа наладилась и пойдёт дальше. Однако события последних дней тревожили нас. Мы решили ехать опять в Крым. Ясно было и другое, что развернувшиеся события даром не пройдут, и нужно быть готовым ко всему. Собрали партийный актив, где решили переизбрать комитет, так как старый себя значительно расконспирировал. Я решил, что свою работу я сделал и мог уехать дальше. В Красноярск я послал с новым председателем комитета информацию и просил разрешить мне уехать в Иркутск. Из Красноярска мне прислали явку и денег и я уехал в Иркутск, где ждал меня Виктор.

В Иркутске я решил не останавливаться. Повидав своего брата, я сговорился с бывшим моим хозяином, владельцем иркутской электрической станции Поляковым, и в качестве старшего электромонтёра уехал в Читу, с явкой в читинскую организацию.

В Чите я пробыл недолго; в декабре получил от керченских моряков письмо, в котором они описывали развернувшееся движение среди керченских портовых грузчиков и требовали моего немедленного приезда.

Я, несмотря на условия, заключённые мною с Поляковым, получил расчёт, получил около 400 рублей заработанных денег и уехал обратно на юг. В Чите в течение четырёх месяцев, которые я там пробыл, моя партработа ограничивалась ремесленной школой, где я проводил беседы с учениками. Мои встречи в Чите ограничивались небольшим кругом молодёжи, собиравшейся постоянно у Криворучко, семьи, приютившей меня на время моего пребывания в Чите. Была ли мать Криворучко партийной — не знаю, но все дети причисляли себя к различным партийным группам. Александр, потом расстрелянный, и его сестра Феня причисляли себя к социал-демократам, двое других детей — к эсерам. Там мы впервые встретились с Моисеем Губельманом. Я также принимал деятельное участие в материальном снабжении аккатуйской каторги.

При проезде на юг через Иркутск я решил заехать в село Оек повидать своих стариков. Мать и отец, оба уже дряхлые, мать слепая, в течение двух часов, которые я у них провёл, больше плакали от радости и волнения. Мать умоляла меня, чтобы я женился. «Тогда хоть летать по свету не будешь, а сядешь где-нибудь. И мы спокойны будем». А отец махал на неё рукой: «Ну-ну, ты, старуха. Не надо, пусть живёт, как он хочет. Спасибо, что хоть заехал. Всё же ещё хоть раз увидели». Пробыв два часа, я уехал.

В Крым поехали опять вместе с Виктором. Из Харькова он решил проехать в Киев повидать свою мать. В Харькове мы с ним расстались, и больше я его уже никогда не видел.

Опять в Керчи

В Керчи я действительно застал в самом разгаре движение грузчиков. Шла борьба за организацию артелей и уничтожение подрядчиков. Дело в том, что в то время все пароходные компании и общества сдавали грузовые работы особым подрядчикам, которые нанимали подёнщиков или, смотря по наличию рабочей силы, сдавали сдельно рабочим погрузку, на пароходы. Из грузов шли главным образам хлеб, рыба и сельдь, которая в изобилии ловилась в Керченском проливе.

Грузчики организовали уже две артели, объединившие до двухсот человек. Движение это попытались перехватить местные черносотенцы, которые от местного градоначальника получили разрешение организовать грузчиков в профессиональный союз зубатовского типа. В правлении союза я застал трёх человек с довольно неясной профессиональной и политической физиономией. Мне сообщили, что это «агенты Бескаравайного», вожака местных черносотенцев. Союз никогда не собирался, а в помещении союза шли пьянство и картёжная игра. Я собрал более или менее надёжную публику, с которой мы наметили план работы по реорганизации самого союза: переизбрание правления, выборы старосты и охват всего движения грузчиков. Наметив старосту и новый состав правления, мы повели агитацию за переизбрание правления. Грузчики живо откликнулись на агитацию.

После двух нелегальных собраний, где присутствовало до пятисот человек (от всех пароходств), было окончательно намечено новое правление во главе с председателем правления (он же староста). Решено было потребовать снятия во всех пароходствах подрядчиков по грузовым работам. Вскоре на основании устава было созвано общее собрание и потребован отчёт о деятельности правления. Члены правления заявили, что «союзом им не было поручено приготовить отчёт». В дальнейшем выяснилось, что члены правления не имели ни малейшего представления ни о профдвижении, ни о своих правленческих обязанностях. Никакой отчётности от них, в том числе и денежной, не добились. Пробовали они было постращать, что союз без них будет распущен и т. д., но грузчики набросились на них, особенно за то, что правление не дало отчёта о расходовании членских взносов. Правление было переизбрано, старостой был избран артельный староста «Русского общества пароходства и торговли», человек плутоватый и честолюбивый, но весьма энергичный, с самого начала принимавший участие в борьбе с подрядчиками и ставший как бы лидером движения.

После переизбрания правления дело организации грузчиков быстро двинулось вперёд. Союзу удалось договориться с тремя пароходными обществами, которые дали согласие на заключение договора с артелями и сняли подрядчиков. Только самое крупное «Русское пароходное общество» отказалось заключить договор с артелями. Грузчики ответили стачкой. Однако через неделю общество привезло из Грузии двести грузин во главе с новым подрядчиком. С грузинами повёл переговоры об их вступлении в союз и превращении в артель, но грузины отказались. Пришлось устанавливать с ними персональную связь и повести среди них работу. Грузчики волновались и требовали от правления решительных мер против грузин. Удалось уговорить грузчиков подождать, и они ограничились стока работой в трёх обществах. Связи с грузинками удалось наладить довольно быстро, но уговорить их вступить в союз не удалось. «Мы боимся, что русские потом не дадут нам работать», — был их основной мотив. Сговорились, однако, на том, что они упразднят подрядчика и образуют из себя особую артель и всех дополнительных рабочих будут брать только из союза.

С руководителями грузин мы сговорились, что союз грузчиков устроит демонстрацию нажима. Придут к грузинам всей массой. Грузчикам сообщили о достигнутых результатах и решили утром собрать весь союз и устроить демонстрацию.

На следующее утро собралось человек пятьсот, которые густой колонной двинулись к пристани «Русского пароходства». Полиция пронюхала о готовящейся демонстрации и мобилизовала значительные силы. По пути шествия и у ворот пароходства стояли отряды полицейских; недалеко в стороне стоял ротмистр с тремя жандармами. У подъезда градоначальника также стоял наряд полиции.

Рядом с колонной шёл пристав Гольбах со всеми своими помощниками. Я шёл в толпе и старался не показаться им на глаза. Отряды полиции пока стояли в стороне и не мешали нашему шествию.

Подошли к воротам пароходства. Они оказались закрытыми. Вызвали заведующего конторой и потребовали открыть ворота и пропустить делегацию. Заведующий ответил, что он не имеет права сделать это, потому что не имеет указаний правления.

— Какое там правление? Открывай, а то сами откроем, — и толпа грозно двинулась на ворота.