Литмир - Электронная Библиотека

— Это ему должно быть стыдно.

— Но стыдно мне. Ладно, это просто семейная хуйня. Не бедствие.

— Да, не миллионы смертей от ковида.

— Ковид хуйня, — сказал Мэт. — Чего бы похуже не было. Ядерная война, например.

— Ой, это вот все про войну — это просто телек рассказывает. Не будет ниче, двадцать первый век.

— Я не уверен, — Мэт потянул из трубочки.

— Шульман сказала: «Ничего этого не будет!».

— Так. Ладно. Это тупо.

— Да почему тупо?

— Ты реагируешь так, будто это тупо.

— Че я такого говорю?

Мэт замолчал и вытер ладонью губы:

— Ничего. Прости. Я хуйню говорю. Это в моей голове происходит.

— Зачем ты так переживаешь выглядеть тупо?

— Не знаю.

— Матвей, если бы мы не сидели на улице, я тебя обнял.

И тогда Матвей положил руку мне на плечо.

— Ебать я пьяный, тащи меня домой.

— Ты изображаешь.

— Да. Чтобы люди не поняли, что я тебя лапаю.

— Тебя, короче, надо напаивать, чтобы ты был душевным.

— А так нет?

— А так не знаю.

Мы не могли больше гулять, потому что моя нога снова заледенела. Мы решили поехать домой. Матвей был настолько пьяный, что, пока мы ехали в двадцать третьем от сквера Высоцкого, рассказал, как влюбился в репетитора по русскому и каждый день, направляясь из школы домой, проходил возле его дома и просто стоял. Через год он узнал, что репетитор женился и тогда Матвей перестал к нему ходить. Я сказал, что Матвей романтик, а он сказал свое обычное: я шизоид.

Когда мы доехали до общаги, я понял, что не могу не блевать. Я стал делать это прямо на остановке.

— Ты так интеллигентно блюешь, — сказал он.

— Эт как? — спрашиваю.

— Не знаю.

— Все, пока, я в общу.

— Вообще-то я хотел тебя проводить. Как всегда.

И он тупо меня тащил до общаги.

И всю весну мы виделись почти каждый день.

Трахаться мы могли редко. Иногда на выходные мы уезжали ко мне в Тольятти — в марте мать окончательно уехала к бабушке в деревню. Она уехала на своей Toyota camry — своем неприкосновенном сокровище. Я спрашивал, почему она не хочет продать машину. Она отвечала:

— В деревне без машины никак.

— Зачем в деревне «Тойота»? — я спрашивал.

— Андрей, я свою красавицу не отдам, — отвечала она.

И я представлял, как машина скребет чернозем позолоченным днищем, как щебень стучится в салон кузова и царапает краску, и мама подпрыгивает по буграм к бабушкиным сараям и шиферному забору, машина садится в высокую траву, а мама щелкает ключами, падает в просиженное кресло в хорошей одежде, смотрит в окно и стережет любимую.

Когда мы с Матвеем приезжали ко мне, мы бесились и смотрели мультики. Засыпали мы под «Гравити фоллз». Я сказал, что мечтаю жить в «Гравити» и Матвей сказал, что тоже хочет.

— У тебя большая квартира, — говорил он.

— И счета. Она в ипотеку.

— Наша маленькая. Но тоже в ипотеку.

Матвей починил мне ящик в столе, а я кормил его машевым супом, лагманом и всем остальным, что ел с детства. Матвей становился счастливым и говорил «бак заполнен». Я говорил, что правильно говорить «рахмат», это переводится как «спасибо», и Матвей говорил. Матвей спрашивал, почему я умею так хорошо готовить, а я говорил, что меня научила мама и я часто оставался один. Я ездил на «крытый рынок» и покупал все необходимое. Все, кроме баранины, было дёшево и вкусно. Мы питались очень недорого, потому что все деньги я потратил на диплом, а новых не заработал. А ещё Матвею нравилось, как я точу нож о камень. Я пытался его научить, но у него не получилось и он психанул.

Обычно азиатская еда кажется русским слишком пряной, но Матвею нравилось.

— Я никогда не пробовал маш.

— В России никто не знает вкусные продукты.

— Но ты же родился в России.

— Мы с тобой другая Россия.

Иногда мы гуляли с Лехой Васильевым, который тоже был родом из Тольятти. Леху он обожал. Остальных моих друзей он не очень любил, они жили в чуждой ему эстетике. Матвей жил в мысленной Калифорнии, а они — в промзонах Металлурга и чем-то таком из Стругацких, от чего он хотел сбежать. Он не захотел войти в мое племя.

У Матвея было трое друзей — одногруппница Лена, одна из немногих, кому он открылся до знакомства со мной, анимешник Рахат, с которым Матвей играл в баскетбол, и Тема Репин — гей-тусовщик с большими ярко-зелеными линзами и манией покупать дешевую одежду. Матвей честно сказал, что с Темой они познакомились в «хорнете», но стали дружить, и что Матвей общается с ним только из-за вещей, которые Репин ему дарит. Матвей дарил мне футболки и трусы Репина, а я их не надевал. И Репин, и Рахат, и Лена будто отыгрывали счастливый ситком про друзей, где все просто живут красиво, как «Секс в большом городе».

Мы ходили по торговым центрам — «Парк Хаусу» или «Космопорту» и обсуждали вещи. Я слишком много обсуждал вещи, чтобы мне было интересно, поэтому мне хотелось обсуждать идеи. Лена была добрая, прямолинейная и нравилась мне больше остальных, хотя и задавала наивные вопросы, например, кто из нас «девочка» и почему мы «решили» стать геями.

— Если бы Матвей не сказал, я бы не догадалась, — говорила она, как комплимент.

— А если бы догадалась, то что плохого? — спрашивал я.

— Ну не знаю, он нормальный, — неловко отвечала Лена.

Я пересказывал ей научно-популярный ютуб: «Специфическая гей-культура — это результат геттоизации» или «Гомофобия в России — результат навязанной пропагандой тюремной этики». Потом я увлеченно рассказывал все, что знаю, но со мной никто не мог поддержать разговор и минут через пять я замолкал, чувствуя вину перед Матвеем, потому что после моих монологов он общался с друзьями с таким напряжением, что я ощущал его кожей, как колючую водолазку. Его злость и печаль всегда тяжелые, как заводской воздух. Матвей не любил брать меня с ними гулять.

— Мне кажется, они глупые, — сказал однажды Матвей. — Поэтому я с ними дружу. И еще выгода.

Однажды мы были у Репина дома. Он жил один в бабушкиной однокомнатной квартире и абсолютно все было завалено одеждой. Он держал нескольких кошек, они линяли и ссали, и было ощущение, что бабушка переродилась во внука. Мы были недолго — я попросил Матвея уйти.

— Зачем он носит эти глупые линзы? У него и так глупые глаза, — говорил я Мэту на остановке.

— Не знаю. Я не знал, что он такой странный.

— Он на странный, он ебнутый. И он говорит инверсиями. Всегда. Без исключения. Как бабка из деревни. Типа «штаны купил я»?

— Понял.

— Короче, он меня бесит.

— Он тебя бесит так же, как меня твои друзья. Прости.

Из всех моих друзей Матвею нравился Леха Васильев, и они правда были похожи эстетическим восприятием мира. У них сразу завязался броменс и Леха скорее стал другом Матвея, чем моим. Мне нравилось ездить с Матвеем к Лехе в Подстепки, в эти русские прерии. Я ощущал себя ковбоем. Мы зависали в подвале лехиного частного дома — там была репбаза его группы. Они с Лехой не затыкаясь обсуждали всякие группы, а я просто сидел на одном из многочисленных ковров и пытался не отсвечивать.

— Ты умеешь, — сказал Матвею Леха, когда тот попробовал поиграть на гитаре.

— Я в музыкалке учился, — ответил он.

— Ты закончил музыкалку? — спросил я.

— Не. Я учился в музыкалке. Бросил в последний год.

— На кого?

— Баянист.

Я представил Матвея с баяном, но скрыл улыбку.

— Ну блин, жалко, что бросил, — сказал я.

Матвей наиграл припев группы СБПЧ: «Все, что может провалиться — проваливается. Наша идея была про-ва-лом!!».

— Давайте запишем песню, — сказал я. — Типа я щас прям могу сочинить что-то. Текст. Ну че-нить ультра тупое.

— Типа че? — спросил Матвей.

— Ну ты там рассказывал, как рептилоиды там… Короче, напишем песню, как рептилоиды прилетают и дают пизды Владимиру Соловьеву. Бля, я так мечтаю дать пизды Соловьеву!

— Разъеб. Мне нравится, — сказал Леха.

— Тут звук плохой, — ответил Матвей.

8
{"b":"911780","o":1}