Поэтому перспектива переехать в Дом-Под-Горой не могла обрадовать.

Но тем не менее каждый год одна-две воспитанницы тихо исчезали из интерната, отправляясь под крылышко Изольды Гроак. Как их выбирали – никто не знал, потому что девочки были абсолютно разные: блондинки и брюнетки, толстые и тощие. Кто-то играл на фортепиано, а кто-то – в карты. Между ними не было ничего общего, но все они на некоторое время становились дочерьми мадам Гроак, а после тихо исчезали, словно никогда и не рождались на свет. И это никого не заботило. Кому есть дело до нескольких сирот, у которых два пути: тюрьма или кладбище?

По интернату слухи разносятся быстро, и уже к своему возвращению девочки обнаружили на двери кривую надпись: «Ни удачьницы».

Действительно, почему бы Дикой Своре не отпраздновать чужую беду?

В интернате не было принято сочувствовать. И милосердие было чем-то таким, чего не понимали, и любые попытки объяснить вызывали лишь смех, или раздражение, или недоумение. «Жалость равна слабости, а слабость равна смерти», – под таким девизом жила Дикая Свора. Здесь выживал сильнейший. Нежина подозревала, что так происходит не только в интернате, но и везде, но точно в этом уверена не была, поэтому со вздохом взяла тряпку и принялась оттирать надпись. Агата же с воплями: «Кто это сделал?!» – бегала по этажам, ища виновного, но, конечно, никого не нашла.

В столовой, куда девочки спустились на обед, на сероватом картофельном пюре кто-то вывел вилкой: «Смертьницы». В иное время ни Нежина, ни Агата не придали бы инциденту никакого значения, но сегодня скорлупа иллюзии защищённости дала трещину, заодно располовинившую и привычку к осторожности. Да и причина оказалась весьма весомой: разве может быть иначе, когда тебя собираются определить не просто в святые, а в мученицы?

– Ну всё, – взмылённая Агата приподняла край стола, явно собираясь его опрокинуть.

– Не надо, – Нежина положила испачканные краской пальцы на плечо подруги. – Посмотри, они только этого и ждут!

Псы Дикой Своры сидели за столами, но обычного звонкого стука столовых приборов по тарелкам не было слышно. Псы таились, перешёптывались, усмехались, ожидая реакции, изредка оглядывались. Агата выдохнула и плюхнулась на место. Столовая разочарованно зачавкала, принимаясь за еду.

Агата молча орудовала вилкой, изредка угрюмо поглядывая по сторонам, потом повернулась к Нежине, печально ковырявшейся в картошке. Надпись в тарелке превратилась просто в «Смерть». Нежина аккуратно положила вилку на тарелку. Девушке совершенно перехотелось есть.

Когда вечером Агата влетела в спальню и стала торопливо раздеваться, закинув лёгким движением ноги ботинки и джинсы под кровать, где уже лежали пара блузок, юбка, солнцезащитные очки и дюжина носков разной степени загрязнённости, Нежина уже долго ворочалась в кровати, вздыхала, переваливаясь с боку на бок. Сон не шёл.

Агата разбежалась и прыгнула на кровать, которая недовольно скрипнула и подкатилась вплотную к стене. Поворочавшись, Агата недовольно перевернула подушку, одеяло, наконец, перевернулась сама. Маленькую обшарпанную комнатку наполнило молчание.

–Ты не думаешь, что все это очень странно? – неожиданно мягко прошептала Агата, словно не желая вторгаться в мрачные думы Нежины, при этом сосредоточенно водя пальцем по стене. Этот звук Агате не нравился, но соседку за стеной он раздражал до бешенства, и поэтому она морщилась, но скребла ногтем гладковыкрашенную поверхность, в которой проковыряла уже приличного размера ямку.

– Что? – не сразу отозвалась Нежина, думавшая о чём-то своём.

– Все эти переезды, Дом-Под-Горой… Это же не первая проделка, и не самая неприятная из всех. Помнишь ту светленькую девочку, которая в прошлом году выпустилась? Она ещё отвратительно пела в душе?

– Да, – соврала Нежина. Она не помнила, но сказала так потому, что вообще мало обращала внимания на других людей, однако и выглядеть неосведомлённой тоже не любила.

– Так вот, – Агата наконец-то перевернулась лицом к подруге. В полутьме её глаза возбужденно сияли, как у кошки. Девушка горячо и быстро зашептала:

– Блондинка подожгла кабинет Лидии, чуть не убила Пунта, экспериментируя с его настойкой, выкрала и продала всё ценное, что смогла утащить у воспитательниц. Помнишь, как плакала повариха, не найдя новых шёлковых чулок, купленных специально на вечер? Я бы, кстати, тоже расстраивалась: представляю, сколько времени она потратила на их поиски, ведь одежду на слонов не так-то легко найти. Хотя, – она критически посмотрела на подругу, – тебе ли не знать… И то, её только посадили в карцер, а нас сразу – в Дом-Под-Горой! По-моему, это несправедливо. А раз есть несправедливость, то с ней нужно бороться!

Нежина с грустным вниманием взглянула на подругу, потом перевернулась на спину. Кровать скрипнула, и сетка опустилась до пола.

– И что ты предлагаешь?

Агата поскучнела и повернулась обратно к стене, продолжая её расковыривать:

– Я пока не знаю, мне нужно время, для того, чтобы хорошенько все обдумать. Я практически уверена, что оно ещё есть, ведь перевод – долгое дело: сколько нужно подготовить документов, нужно получить разрешение от Надзора… В любом случае Лидии понадобится никак не меньше, а то и больше месяца…

Что-то чёрное, сдавливавшее грудь девочки, лопнуло. Месяц – это прекрасно! Это очень долго! В иных ситуациях месяц – это почти целая жизнь! И Агата обязательно что-нибудь придумает! Призрачная и неопределённая надежда расцвела в душе Нежины, когда в дверь осторожно и нетерпеливо постучали.

Девочки разом смолкли, гадая, кто мог прийти в такой поздний час.

Стук повторился, уже более резко и требовательно. Приподнявшееся было настроение Нежины мигом сменилось подавленностью и смутной тревогой.

– Да? – сонным голосом крикнула Агата. Нежина крепко обняла подушку, приняв на лицо самое милое выражение, и тихо засопела.

– Бездарность, – тихо фыркнула Агата, не сводя глаз с медленно открывающейся двери. – Ты ни разу в жизни не спала с таким лицом, без храпа и не пачкая слюной подушку!

Нежина не успела ответить, поскольку в комнату вошла широко улыбающаяся медсестра небольшого роста в грязном халате, на груди которого проступали плохо застиранные пятна, по которым можно было легко определить, что ела женщина день, неделю и даже месяц назад.

Медсестра, положенная по штату, жила в интернате с незапамятных времен, поэтому считала нервические болезни блажью ленивых и склонных ко лжи маленьких пройдох. Её невозможно было разжалобить или попросить об одолжении. Все подобные попытки разбивались о каменную неприступность сурового, уже начавшего дряхлеть лица. Поэтому Нежину крайне удивила неожиданная сладость прозвучавших слов, надёжно маскирующая горький привкус хинина.

– Девочки, укольчики! Успокоительные укольчики для сладкого безмятежного здорового сна! – улыбка ночной посетительницы стала ещё шире, казалось, что ещё чуть-чуть и лицо треснет пополам. Но глаза беспокойно бегали по сторонам, словно что-то ища. Возможно, оправдание. – Ну же, давайте не будем заставлять друг друга ждать. Страна Морфея ждет своих принцесс!

Агата сонно приподнялась на подушке, весьма натурально зевнула и пробормотала:

– Мы уже и так спим. Никакие успокоительные нам не нужны.

Не открывая глаз, Нежина восхитилась искренностью и твёрдостью, звучавшими в голосе подруги.

Но медсестра уже бесцеремонно включила свет и разложила на столике шприцы и две стеклянные ампулы без каких-либо надписей. Отломив головки ампул, набрала полный цилиндр, выпустила воздух и чересчур весело спросила:

– Ну что? Кто у нас самый смелый?

– Вы не слышали? – держась с преувеличенной независимостью, Агата повысила голос. – Я же сказала: мы спим.

Медсестра посмотрела на неё с видом врача, знающего, что пациент неизлечим. Шприц весело выпустил вверх игривую струйку, выгоняя воздушные пузырьки, погрозил жалом.

– И всё-таки это обязательно, – медсестра растянула уголки рта к вискам в доброжелательном оскале. – Такой стресс для юного организма, необыкновенное потрясение для ума. Ваш разум недостаточно созрел и окреп, чтобы понять и принять, конечно, немного жестокое, но справедливое решение нашего мудрого директора. Поэтому я, как врач, настоятельно рекоменду…