Адвокат Института мировой литературы Юрий Гатинян тоже заявил о неправомочности иска к представляемой им организации, так как она не является органом СМИ, а юристы “Литературной газеты” и “Российской газеты” придерживались той же линии защиты, что и Ф. Кузнецов: то есть не находили в публикациях своих изданий ничего оскорбительного для чести, достоинства и деловой репутации г-на Колодного.
Затем наступило время триумфа Кузнецова. Еще не оправившийся после болезни, на следующий день после своего юбилея в ЦДЛ, он, отложив заготовленную речь, неторопливо, в академической манере сделал с Колодным и его аргументами то, что делает с асфальтом тяжело надвигающийся каток. Но при этом, надо отдать ему должное, особо отметил и его заслуги (у Колодного на это великодушия не хватило). Выступал Кузнецов целый час, но никто, исключая Колодного, и не думал его останавливать, настолько интересно было всё им сказанное. “Он изображал здесь перед вами, что он крупный ученый! — кричал потом Колодный судье. — А он никакой не ученый!” Думаю, изображать в судебном заседании целый час что-либо трудно, тем более что Кузнецов вообще (по крайней мере, так выглядело внешне) не убеждал ни в чем судью: его речь от начала до конца была построена в форме обращения к Колодному. (В публикуемом нами ниже письменном варианте речи Кузнецова эта особенность отсутствует.) Между прочим, для опровержения обвинений Колодного Кузнецов привел 6 цитат из книг и интервью самого Колодного! Под занавес выступления Кузнецов сделал на основе приведенных аргументов исключительно тяжелый для Колодного вывод: “Как видите, моральный вред был нанесен не Л. Е. Колодному, но самим Львом Колодным классику русской литературы М. А. Шолохову, когда в течение 15 лет вместе с М. Е. Кудашовой и ее дочерью он утаивал от научной общественности местонахождение рукописей “Тихого Дона”, столь необходимых нашей науке, особенно — для разоблачения клеветы о плагиате, возведенной недругами русской литературы в адрес нашего великого писателя”.
Молодая, симпатичная судья Литвиненко, похожая на актрису Галину Польских в молодости и относящаяся к той редкой категории людей, которым идет нововведенная судейская мантия, похоже, не сразу поняла, какое дело ей выпало и что благодаря ему её имя, возможно, войдет в историю. Когда же поняла, стала вести заседание четко, собранно, не давая сторонам уходить от существа дела, чего, как сами понимаете, в литературном, по сути, процессе избежать трудно. Иногда споры переходили в чисто научную, филологическую плоскость. Например, Л. Колодный в своем иске посчитал оскорбительным употребление Ф. Кузнецовым в его адрес слова “посредник”. Кузнецов в ответ привел цитату из “Академического словаря русского языка” (М., 1984): “Посредник — тот, кто осуществляет посредничество между кем-либо, содействует соглашению, сделке между кем-либо” (т. III, с. 321), не находя в таком толковании “ничего порочащего человека, наносящего ему оскорбление, моральный вред, нарушающий его достоинство и деловую репутацию”. Колодный, в свою очередь, процитировал “Толковый словарь” В.И. Даля: “Посредник, -ница, третий избранный двумя сторонами для соглашения”, утверждая, что никакие две стороны его третьим для этой цели не избирали. Съездив во время перерыва в заседании домой, Кузнецов привез другую цитату из Словаря Даля издания 1880 г.: “Посредник — всякое посредствующее звено, средство для передачи и сообщения”. Точку в этом споре невольно для себя (потому что самого спора не слышала) поставила вызванная ответчиком свидетельница Елена Игоревна Левицкая, у которой я спросил: “Посчитали бы вы оскорбительным, если бы услуги, которые вы оказывали семье Шолохова, контактируя с Львом Ефимовичем Колодным, назвали словом “посреднические”?” “Нет, конечно”, — с удивлением ответила Левицкая.
Кроме Левицкой (она, кстати, внучка знаменитой Евгении Григорьевны Левицкой, друга Шолохова) Кузнецов вызвал еще двух свидетелей: Александра Мироновича Ушакова, заведующего отделом русской литературы ИМЛИ, и Виктора Григорьевича Левченко, тоже сотрудника ИМЛИ, членов Шолоховской группы института. Но самые неприятные для Колодного показания дала именно Левицкая. В 1997 г. она вместе с Н. В. Ушаковым вела “Хронику поиска рукописи” “Тихого Дона”, из которой зачитала на суде: “13. 02. 97. Разговор с Бирюковым Ф. Г.: говорил с Колодным недавно, он сказал, что не скажет, где рукопись, и для государства 500000 долларов — ерунда… 25. 02. 97. Разговор с Петелиным В. В. (сотрудник ИМЛИ) по телефону. Колодный сначала просил 50000 долларов за рукопись, потом вдруг увеличил цену в 10 раз. Мы боимся, что рукопись уйдет за рубеж, тем более что Колодный часто бывает за рубежом, в т. ч. в Израиле”.
Между тем именно эту фразу в публикации “НС” (2000, N 6, стр. 254): “Колодный сначала просил 50000 долларов за рукопись, потом вдруг увеличил цену в 10 раз”, Л. Колодный посчитал порочащей его честь, достоинство и деловую репутацию! (“Заявление об изменении предмета иска” от 1 февраля 2006 г., стр. 2).
Свидетелей со стороны Колодного не было. Молчал как рыба и его адвокат, видимо, подавленный происходящим. Кстати, в перерыве Колодный спрашивал у представителя “Российской газеты”: “А что, у Кузнецова нет адвоката? Он что, денег пожалел? Не знаю, как он будет защищаться”. Между тем сам Кузнецов мне говорил: “Я не стал брать адвоката, потому что я не смогу свои мысли вложить ему в голову”.
В прениях Л. Колодный выступил еще более неудачно, чем в выступлении по существу дела. Как мне представляется, главной его мыслью было то, что он склонял М. Е. Кудашову-Чебанову к безвозмездной передаче рукописи государству, но он никак не мог найти соответствующей цитаты в переписке с ней, хотя именно за оригиналами этих писем он ездил в перерыве домой. Наконец нашел. Это был проект письма Председателю Совета Министров РСФСР В. И. Воротникову от 26 июня 1985 г., который, по замыслу Колодного, должна была подписать М. Кудашова. Там, в частности, говорилось: “55 лет я берегла рукопись как зеницу ока. И теперь хочу распорядиться рукописью и подарить ее государству с тем, чтобы она хранилась в “Пушкинском доме”, куда поступил архив М. А. Шолохова. Единственное, о чем я прошу правительство — в память о моем муже переиздать его роман “Последние мужики” и рассказы в виде тома избранных сочинений, сохранив при этом авторские права за мною и дочерью, утраченные нами за давностью лет. (……) При этом условии я готова вручить Вам …… листов рукописного текста и …… листов машинописного текста с правкой М. А. Шолохова”.
После этого я попросил слова и предложил, как говорят в науке, “договориться о терминах”. На мой взгляд, “безвозмездная” передача рукописи “при условии” издания книги покойного мужа Кудашовой, получения гонорара, потиражных и продления авторских прав являлась бы, мягко говоря, не совсем безвозмездной.
Кузнецов, опираясь на показания свидетелей, выступил в прениях не менее впечатляюще, чем в слушаниях по существу. Колодный заволновался, запротестовал, что ему не дали столько же времени для выступлений, как Кузнецову, пытался приобщить к делу какие-то свидетельства в свою пользу, не имеющие прямого отношения к его иску. (Действительно, судья в прениях периодически останавливала его, когда он вновь и вновь принимался перечислять свои заслуги. Между тем шел уже седьмой час заседания.) Наконец подал голос адвокат Колодного, тоже выразивший сожаление, что его клиенту предоставили так мало времени для обвинения. Непонятно только, почему он ему в этом не помог.
Судья Литвиненко удалилась в совещательную комнату. Минут через 15 она объявила приговор: в иске об оскорблении чести, достоинства, деловой репутации и нанесении морального вреда Л. Е. Колодному отказать.
