Свою предвзятость Гаагский трибунал продемонстрировал самым недвусмысленным образом в июне 2000 года, отказавшись расследовать преступления, совершенные на территории Югославии должностными лицами стран НАТО. Со ссылкой на мнение небезызвестной общественной организации “Хьюман Райтс Уотч” прокурор МТБЮ Карла дель Понте утверждала, что количество жертв бомбежек НАТО “значительно меньше”, чем указывает правительство Югославии, что никакой агрессии не было, а была только (!) “бомбовая кампания”, что полученные от НАТО объяснения по поводу разрушения белградского телецентра и бомбежки пассажирского поезда на мосту Грделица “не вполне ясны” и что вообще существует “неясность права”.

МТБЮ за годы своей деятельности воочию продемонстрировал свою роль дубинки против Сербии. Не случайно пресс-секретарь НАТО Дж. Шиа 15 мая 1999 года, в разгар бомбардировок Югославии, заявлял: “НАТО — друг трибунала. Это страны НАТО оплатили работу трибунала и позволили ему встать на ноги. Мы являемся его главными финансистами…”.

* * *

Главным объектом бурной деятельности МТБЮ был, конечно, Милошевич. Сейчас ясно, что на его осуждении по обвинению в геноциде была выстроена вся стратегия работы трибунала. Дела других обвиняемых были призваны служить не более чем подспорьем в решении этой главной задачи. Забота о законе и справедливости при этом не имела какого-либо отношения к политическим целям, инструментом достижения которых был трибунал.

Милошевича Гаагский трибунал вряд ли когда-либо заполучил бы в свои руки законным путем. Он был легитимным президентом своей страны, и само обращение трибунала к Сербии с просьбой о его выдаче в иностранный суд в нормальных условиях было бы полным абсурдом, тем более что МТБЮ вовсе не собирался заслушивать дела президентов стран, воевавших с СРЮ, таких как Туджман или Изетбегович. Потребовалось сначала устроить в Белграде за деньги ЕС и НАТО антигосударственный переворот с целью свержения Милошевича, а затем заставить новых правителей Сербии выдать президента страны в Гаагу — под покровом ночи и в глубокой тайне от народа — в обмен на обещание уплатить за это несколько десятков миллионов евро. Похоже, что свои сребреники Белград так и не получил.

В июне 2001 года Милошевича доставили в Гаагу и начали против него процесс по обвинениям в преступлениях, совершенных сербами в Косове (депортация албанского населения, убийства и преследования), Сербской Краине (преследования хорватского населения, его уничтожение, незаконные аресты, пытки и т. д.), Боснии и Герцеговине (геноцид, преследования мусульман, пытки, депортации, убийства). Поскольку с самого начала было ясно, что Милошевич никого не убивал, не пытал и не депортировал, трибунал изобрел теорию “совместных преступных действий”, пытаясь доказать, что президент совершал все эти преступления через других лиц. Это у трибунала плохо получалось. По ходу дела прокуратура многократно меняла свои обвинения — последний раз уже после (!) завершения обвинительной части процесса, то есть после представления всех своих доказательств.

Отказавшийся от услуг адвоката Милошевич цепко и умело защищался, в результате чего, по мнению многих видных юристов, обвинительная часть процесса была провалена. Прокуратура не представила свидетельств, которые можно было бы истолковать как намерение экс-президента совершить геноцид, не доказала, что он планировал, подстрекал, отдавал приказы на совершение этого преступления. Подобного умысла в действиях Милошевича определенно не было, а следовательно, обвинять его в геноциде было нельзя.

В этих условиях Гаагский трибунал занервничал. В сентябре 2004 года начиналась защитная часть процесса, выиграть которую у Милошевича было немало шансов. Судьи попробовали заставить его замолчать. Для этого Милошевичу попытались в принудительном порядке назначить адвоката, ссылаясь на необходимость ускорить процесс и облегчить нагрузку на подсудимого, у которого появились проблемы со здоровьем. Это привело к серьезному кризису в работе МТБЮ, поскольку Милошевич от адвоката отказался и стал настаивать на своем праве самому себя защищать. Учитывая эту позицию подсудимого, от дачи показаний стали отказываться и свидетели защиты. Трибуналу пришлось отступить.

Однако попытки вынудить Милошевича принять навязываемого ему адвоката и отказаться от активного личного участия в процессе продолжались вплоть до гибели Милошевича. Несмотря на ухудшающееся состояние его здоровья, ему упорно отказывали в стационарном лечении, а под конец выдвинули нелепое обвинение, что он то ли не принимает предписанные ему тюремными врачами лекарства, то ли сам себя травит, потихоньку употребляя сильные антибиотики, которые снижают эффективность назначенных ему сердечно-сосудистых средств. В подтверждение этой версии голландский врач Угес объявил, что при анализе 13 января 2006 года в крови подсудимого были найдены следы медикамента, применяемого для лечения туберкулеза и проказы.

Абсурдность подобных обвинений очевидна: подсудимый принимал в тюрьме только официально назначенные ему препараты под контролем надзирателей, о чем всякий раз составлялся протокол. Никаких других препаратов в своей регулярно обыскиваемой камере он иметь не мог. Если в его организм попадали какие-то другие лекарства, то это могло происходить только без его ведома и при попустительстве самого тюремного начальства.

Тем не менее главный обвинитель МТБЮ Карла дель Понте охотно подхватила нелепицу с “самоотравлением” Милошевича, обвинив его в попытке таким способом добиться отправки на лечение в Москву и затянуть ход процесса. Было очевидно, что обвинение не собиралось обращать внимание на заключения международных консилиумов врачей с участием видных российских специалистов, которые настаивали на срочной госпитализации и стационарном лечении Милошевича и предупреждавших о возможных трагических последствиях отказа. Судя по всему, сторона обвинения хотела сломить подсудимого физически и морально и в ударном темпе завершить процесс, исход которого для трибунала представлялся заранее предрешенным. Дальнейшая судьба Милошевича, которого вознамерились сгноить в тюрьме, неистовую Карлу не волновала. Если он скоропостижно умрет там — туда ему и дорога!

В конце декабря 2005 года юридические советники Милошевича обратились к российской стороне с просьбой принять его для прохождения курса лечения в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева. 17 января 2006 года посольство России в Гааге направило в трибунал ноту о согласии России предоставить гарантии, необходимые для рассмотрения вопроса о временном освобождении Милошевича. Российская сторона гарантировала его личную безопасность во время лечения, возвращение в Гаагу в указанные МТБЮ сроки, соблюдение всех условий, которые могут быть установлены трибуналом в отношении доставки Милошевича в Россию и его пребывания в нашей стране, выполнение любых постановлений трибунала, изменяющих условия временного освобождения, а также, при необходимости, регулярное предоставление трибуналу отчетов о выполнении Милошевичем условий временного освобождения.

Милошевич, со своей стороны, взял на себя обязательство соблюдать условия временного освобождения, которые могут быть установлены МТБЮ, не покидать Центр им. А.Н.Бакулева на протяжении всего курса лечения, вернуться в Гаагу по указанию трибунала и не обсуждать детали своего дела с кем-либо, кроме своих юридических советников.

Однако трибунал, несмотря на государственные гарантии, предложенные Россией как постоянным членом Совета Безопасности ООН, отказал Милошевичу в праве выехать на лечение в Москву, совершив тем самым грубейшее нарушение прав человека. В мотивации своего решения суд сослался на то, что Милошевич может совершить побег и скрыться от правосудия.

28 февраля, то есть сразу после этого решения, я имел возможность встретиться с Милошевичем в здании Гаагского трибунала и поговорить с ним в течение сорока минут при условии неразглашения содержания беседы. Наверное, я был последним российским представителем, с которым он виделся перед своей внезапной смертью. Милошевич был возмущен решением Судебной палаты. Он сомневался в том, что его апелляция по поводу этого решения приведет к положительному результату. Однако он не собирался сдаваться и презрительно отзывался о тех, кто подозревал его в желании сбежать от суда. Он говорил, что вернулся бы в Гаагу даже в том случае, если бы его стали уговаривать остаться в Москве. Задачей своей жизни он считал выиграть процесс и разоблачить тех, кто стоит за Гаагским трибуналом. Он говорил, что борется не за себя ( “мне, в конце концов, все равно, что со мной сделают”), а за честь Сербии.