Из ямы кто-то кричал:

- Товарищи, добейте!

Соломин спрыгнул в ров на трупы, долго ходил по ним, поворачивал, добивал.

Десять чекистов подходили. Стреляли очередной десяток. Отскакивали. Щелкали курками. И снова подходили, с виду даже с ленцой, к очередной десятке. Конвейер.

Закадровый голос Срубова:

- Умерли они - умрешь и ты. Закон земли прост - родись, роди, умири. Неужели человек - сверлящий глазами телескопов эфир Вселенной, рвущий границы земли, роющий в пыли веков, читающий иероглифы, жадно хватающийся за настоящее, дерзко метнувшиеся в будущее, он, завоевавший землю, воду, воздух... неужели он никогда не будет бессмертен? Жить, работать, любить, ненавидеть, страдать, учиться, накопить массу опыта, знаний и потом стать зловонной падалью... нелепо...

Чекисты подошли к последней десятке. Залп. Кончено.

Сцена 100. Степь. Натура. Режим(рассвет). Лето.

Светало. Четче становились конники на горизонте.

Кац и Срубов шли к автомобилю. Сзади них бойцы батальона ВЧК лопатами закидывали ров с расстрелянными землей.

Срубов наступил ногой на муравейник. Десятки муравьев вцепились ему в сапог.

Срубов осмотрел сапог. Постучал им об землю:

- Смотри, Ика, козявка и та вступает в смертельный бой за право жить, есть, родить. Козявка козявке горло перегрызет. А мы философствуем, нагромоздили разных отвлеченных теорий и мучаемся. Ян Пепел говорит (передразнивает): “Революция - никаких филозофий!” А я без “филозофий “ ни шагу.

Кац промолчал. Садился в автомобиль.

Садясь за ним в авто, Срубов добавил:

- Неужто так и есть... Родись, роди, умри?

Кац ничего не ответил. Ему было неловко встречаться с жестким взглядом Срубова.

Сцена 101. Клиника нервнобольных. Интерьер. День. Лето.

Врач вышел из-за забеленной стеклянной двери.

Кац и Моргунов поднялись.

Врач:

- Очень тяжелый случай, товарищи. Товарищ Срубов месяца два побудет у нас. Крайнее нервное истощение, осложненной злоупотреблением алкоголя.

Кац молча кивал головой в фуражке.

Моргунов свою мял в руках.

Врач:

- Кстати, не подскажете, кто такой Юрасик? От все время его зовет.

Кац:

- Сын. Жена от него зимой ушла.

Сцена 102. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Лето.

Кац на трибуне зала клуба ГубЧК. Яростен, речист, дерзновенен:

- Стоит лишь арестовать за вредную деятельность какого-либо профессора, военспеца, спекулянта, как со всех сторон сыплются десятки прошений с ходатайствами. И удивительно... чем вреднее элемент, тем более ходатайств и поручительств. Нам твердят, что уничтожением их мы идем по пути регресса. Пусть так! Пусть мы на время отстанем, но зато будем уверены, что элементов, становящихся на пути самому существованию нашей власти нет. И весь этот мусор будет чисто выметен пролетарской метлой...

Зал взорвался аплодисментами. Все ряды были заняты чекистами и красноармейцами батальона ВЧК.

Кац рукой успокоил и продолжил:

- Вот почему мы так решительны в наших методах борьбы. Все войны, которые велись до сих пор, это были войны насильников за утверждение своего насилия. Война, которую мы ведем, это священная война восставших, униженных; и оскорбленных, поднявших меч против угнетателей. Может ли кто-нибудь посметь нас упрекнуть в том, почему мы боремся м КАК мы боремся?!

Сцена 103. Кабинет Срубова. Павильон. День. Лето.

Срубов худой, желтый, под глазами синие круги. Кожаный костюм одет прямо на кости. Тела, мускулов нет. Дыхание прерывистое, хриплое. Сидит возле своего бывшего стола.

А допрашивает Кац, сидящий на его, Срубова, председательском месте.

Над головой у Каца портрет Троцкого вместо портрета Маркса.

Лицо у Каца как чайник. Нос - дудочка остра, опущенная вниз. Кац сидит за столам Срубова и от неуверенности в себе разыгрывает перед старым товарищем из себя начальника.

Ручку белую слоновой кости всю перемазал чернилами.

И хотя бы допрашивал - лекцию читает:

- Позоришь партию, которая тебя выкормила и воспитала. Мараешь престиж Чека, а это, между прочим, знаешь, как называется: подрыв авторитета коммунистической линии преобразования общества.

Рвет Срубов бороду. Зубы стискивает Глазами огненными, ненавидящими, Каца хватает. По жилам обида серной кислотой. Не выдержал - вскочил. И бородой на него:

- Понял, ты, дрянь, что я кровью служил Революции. Я всё отдал ей, и теперь лимон выжатый. И мне нужен сок. Понял, сок алкоголя, если крови не стало.

На мгновение Кац, ПредГубЧК, превратился в прежнего Ику, посмотрел на Срубова ласковыми большими глазами:

- Андрей, зачем ты сердишься? Я знаю, что ты хорошо служил ЕЙ. Но ведь ты не выдержал.

И оттого, что Кац боролся с Икой, от того, что это было больно, с болью сморщившись, сказал:

- Ну, поставь себя на моё место. Ну, скажи, что я должен делать, когда ты стал позорить Революцию, ронять ЕЁ достоинство?

Срубов махнул рукой - и по кабинету. Кости хрустят в коленях. Громко шуршат кожаные галифе. На Каца не смотрит - выше. Увидел...

... портрет Троцкого...

...усмехнулся:

- Нет значит больше белых сорочек...

На столе у Каца две кожаные фуражки.

Срубов с хитрой, ядовитой улыбкой к Кацу:

- Гражданин ПредГубЧеКа, я ещё не арестован? Разрешите мне выйти в клозет?

И не дождавшись ответа в дверь.

На столе остались две фуражки.

Сцена 104. Коридор ГубЧК. Интерьер. День. Лето.

Срубов по коридору почти бегом. Мимо дверей, мимо часовых на каждой лестнице. Мимо снующих сотрудников и редких посетителей.

Сцена 105. Кабинет Срубова. Павильон. День. Лето.

А Кац, опять из Ики ставший Кацем, ПредГубЧК, краснеет от стыда за минутную слабость. С силой крутит ручку телефона:

- Коменданта... Товарищ Седов? Товарищ Кац на проводе. Есть ли у нас свободная одиночка... спасибо.

Закуривает. Ждет Срубова. Садится поудобней и спокойно подписывает бумагу.

Постановление на арест Срубова.

Сцена 106. Улица у дома Срубова. Натура. День Лето.

Расталкивая прохожих Срубов налетел на дверь дома. Распластался на ней. Потом отпрянул, рванул ручку и ворвался в дверь двухэтажного деревянного дома.

Сцена 107. Квартира Срубова. Павильон. День. Лето.

Вдруг неожиданно, как несчастье черная непроницаемая стена заслонила дорогу. Обернулся отчаянно.

За спиной двойник. Хватает ртом воздух, как рыба и рожу корчит.

Страха перед двойником не было. Топор от печки сам прыгнул в руку.

И со всего маха двойника по лицу. Наискось от правого глаза к мочке левого уха. А двойник, дурак, еще в последнюю секунду захохотал. Трюмо с грохотом рассыпалось...

...по полу блестящими кусками.

Осталась голая стена с рамой от зеркала.

Срубов обернулся к стене, рычит:

- Напрасно пытаетесь поставить меня к стенке!

И топором по стене.

- Расстрелять меня не удаться!

Осыпалась штукатурка.

- Пусть думают, что я раздеваюсь, а я её сейчас топором и убегу!

Желтый бок бревна, щепки летят. Еще и еще щепки летят.

Сзади в дверях белое лицо матери.

- Андрюша! Андрюша!

Щепки летят.

Топор соскочил с топорища.

Срубов зубами, когтями грызет стенку.

Появился квартирант Сорокин, тянет его за плечи:

- Андрей Павлович, Андрей Палыч, что вы делаете?

Срубов обернулся. Пристально, по-чекистски, смотрит в глаза маленькому черноусому человеку. Гордо, с достоинством, поднял Срубов голову:

- Попрошу, во-первых, не фамильярничать, не прикасаться ко мне с грязными ручищами...