Уже много дней, как он следит за Идой.

О том, что Ида Черняк приехала в В., знали только семь человек, ее родные и трое друзей, и знала охранка, которая, между прочим, не догадывалась о цели ее приез­да. Две недели Черняк жила в городе как обычная шляхетная панночка из этого города. А потом горячо взялась за дело. Надо было организовать квартиру-экспедицию для получения из-за границы социал-демократической ли­тературы и принять первую партию этой литературы.

Никита много раз прогуливался в переулке, где жила Черняк. Однажды он проводил ее до городской бани: она несла в узелке белье, а Никита думал, что она несет что-то недозволенное. Другой раз, утром, проводил ее на ры­нок. Несколько раз проводил до театра, к знакомым и, случалось, когда проводил к знакомым, подолгу бродил у квартиры, в которую заходила Черняк, подсматривал в окна, чтобы увидеть, что там происходит. Итоги этой ра­боты до этого были самые плачевные. От этого родилось у Никиты сомнение, не напрасно ли он следит? И чем больше проходило времени, тем меньше становилось на­дежд на удачу. А в часы, когда Никита был один и вспо­минал жену, сына, у него появлялось непонятное жела­ние, чтобы незнакомка обязательно была социалисткой, чтобы ей обязательно удалось сделать что-нибудь, и, глав­ное, чтобы она быстрее уехала из города. В это время он жалел незнакомку. Это в нем пробуждался человек.

О социалистах у Никиты было представление как о людях, которые отреклись от отечества и веры и плетут вокруг царской России невидимую сеть заговоров, чтобы продать ее, Россию, врагам, немцам. И еще представлял он, что все социалисты какие-то необычные, страшные люди. А тут молодая, красивая и такая ласковая на вид девушка. «Какой же она враг? — думал в такое время Ни­кита.— А если враг, так почему тогда не взять ее просто и посадить? Зачем следить вот так, скрываясь за углами, зачем гоняться за человеком, как на облаве? Не грех ли это?» — И при этом вспоминал обидные насмешки Зубковича.

Никита каждый вечер рассказывал Зубковичу обо всем, что ему удалось увидеть, а Зубкович слушал и на­смехался:

— Последи, последи, может, и заметишь, как барынь­ка до ветру ходит...

Никита и сейчас вспоминает эти насмешки Зубковича.

Ему обидно. Обидно и от другого. В последнем письме же­на упрашивала бросить писарство и приехать на землю. «Я темная, неграмотная,— писала жена,— одна тут, а ты, в городе проживая, еще бросишь меня, с писарихой какой сойдешься...»

Никита вспоминал эти слова жены и думал:

«Писарь я. Если б ты знала, какой я писарь... Я людей боюсь, а она — с писарихой сойдешься... Глупая... Напи­сать бы ей...»

Все это мучило Никиту. В это время в его психике еще шла борьба между Никитой — крестьянином и оформля­ющимся шпиком, агентом охранки.

Второй раз уже возвращался Никита из темного кон­ца переулка. Шел он медленно, совсем неслышными ша­гами и, когда подходил к знакомым воротам, уловил толь­ко несколько слов:

— ...Не нагрянут. Я не дала никакого повода...

Говорил женский голос. Вслед за этим под самым но­сом у Никиты вышел молодой мужчина, удивленно гля­нул на Никиту и быстрым шагом направился в противо­положную сторону. Никита не изменил направления. Но он догадывался, что женщина, беседовавшая с мужчиной, была той незнакомкой, за которой он следит, что она гово­рила о полиции. Он начинал понимать, что теперь он обна­ружил один из кончиков какого-то тайного дела, что с этим в его руках теперь находится и судьба этих людей, и если только не выпустить из рук концы, можно, навер­ное, раскрыть все дело, может, какой-нибудь страшный заговор против государства...

Никиту охватило радостное волнение. Он может рас­крыть заговор, может предупредить очень большое пре­ступление и тогда... награда деньгами, и если что-нибудь очень-важное, повышение в чине. Эти мысли целиком за­владели Никитой. Перспектива привлекала, радостно вол­новала. И сразу пропали всякие сомнения, а вместо жа­лости к незнакомке, которая иногда появлялась, пришло упрямое желание разоблачить ее деятельность во что бы то пи стало, потому что сейчас с ее именем и деятельно­стью было связано его будущее, упустить из своих рук незнакомку теперь — означало потерять денежное возна­граждение, может, и чин, а в этом теперь Никита видел всю будущность. В конце переулка Никита свернул на улицу и пошел в направлении к дому. Больше в переулок он не пошел, во-первых, потому, что боялся еще раз встре­титься с мужчиной, с которым встретился у ворот, он был уверен, что мужчина возвратится и проследит за ним, а во-вторых, потому, что многое он уже знал.

Город в это время был особенно оживленный. По тро­туарам — и вслед и навстречу Никите — шли люди. Они отдыхали, и каждый из них, наверное, думал о своей жиз­ни, о своем будущем. Так, во всяком случае, казалось Ни­ките. Он нарочито не торопился, было приятно идти и ду­мать о будущем. И Никита представляет... Ночь. Дом не­знакомки. Никита смотрит в окно ее комнаты, а там не­сколько человек и книги, книги... Никита знает, что социа­листы всегда имеют дело с запрещенными царскими за­конами книгами. В окно видно все, что делают в комнате... Никита напрягает мозг и думает: что могли бы делать со­циалисты с книгами? Ну, известно, они читают запрещен­ные книжки и прячут их,— решает Никита. Но за этим появляется другая мысль: если только книги, так это не­большое дело и награда маленькая будет. Они должны де­лать что-то иное. Но Никита долго не может придумать, что могут еще делать социалисты?.. «Ага, они еще прячут бомбы»,— решает он. Вот он видит, как они делают бомбы и прячут их в карманы. Это очень важно, это очень страш­но, и Никиту даже страх берет, что если будут бомбы, а он будет один, социалисты могут его убить. Это нехорошо, это страшно, а он должен быть один, абсолютно, чтобы ни с кем не разделять награду. Это не удовлетворяет. Надо что-то иное. Бомбы, но что-то иное, чтобы не могли убить его. Никита думает. Ага, вот так... Он подслушал, как со­циалисты уговариваются убить генерал-губернатора. (О таких убийствах Никита некогда читал в одной из книжек, это было еще в деревне...) Никита следит за ними. В воскресенье, когда губернатор поехал слушать молебен, социалисты тоже явились к церкви и ждут. Никита видит, как они шепчутся меж собой, он не спускает с них глаз. У церкви много людей. Выходит губернатор, и социалист намеревается бросить в губернатора бомбу, но Никита видит это и своевременно хватает социалиста за руки и кричит...

Никита настолько отчетливо представляет все это, что ему толпа на тротуаре начинает казаться толпой у церкви, и он намеревается кричать. Потом, опомнившись, опять продолжает рассуждать сам с собой... На крик оглядываются люди, смотрит, остановившись, губернатор, а он держит социалиста за руки и объясняет в чем дело. Социа­листа берут и отнимают бомбы. По указанию Никиты за­держивают и еще двух. Тогда генерал-губернатор подхо­дит к Никите, обнимает его, целует три раза, благодарит за спасение жизни и вешает на грудь Никите какой-то орден и... и тут же объявляет о повышении Никиты в чине. Вокруг люди. Они смотрят на губернатора и Никиту и тоже благодарят Никиту, хвалят... Никита, озираясь на людей, становится во фронт перед губернатором и берет под козырек...

Полностью захваченный своими мыслями, Никита ме­ханически остановился на мгновение и поднес руку к ко­зырьку. А в этот момент мужчина в шляпе и пальто, шедший навстречу, не заметил его и, не успев остановить­ся, ударился в его грудь, больно прижал мозоль на левой ноге. Никита, заметив перед глазами шляпу, хотел скорее уступить дорогу, попросить прощения, но оступился пра­вой ногой в канаву у тротуара и упал на телеграфный столб. Человек в шляпе пошел дальше. Никита поднялся, пощупал голову и, выругавшись, по мостовой направился на другую сторону улицы. Кто-то захохотал вслед ему.

Хохот оскорбил. Никита быстрым шагом пошел домой, поминутно щупая рукою голову. В комнату вошел злой. Болела голова. Перед этим он, вытирая на крыльце сапо­ги, вспомнил Зубковича и, не раздумывая, решил, что се­годня Зубковичу правды не скажет.