— Относительно правильности — я не знаю, спросите об этом секретаря ячейки... Я только сообщил вам, моло­дой человек, о том, что я сделал во исполнение постанов­ления...

Алесь вышел из кабинета директора и медленно начал ходить по коридору, чтобы обдумать свое положение. В свежевывешенном номере стенной газеты была напе­чатана статья об его исключении из партии и из технику­ма. Над статьей большими буквами были выведены слова:

ЖЕЛЕЗНОЙ МЕТЛОЙ ВЫМЕТЕМ ИЗ ПАРТИИ И РЯДОВ ПРОЛЕТАРСКОГО СТУДЕНЧЕСТВА КЛАССОВЫХ ВРАГОВ.

Алесь не дочитал до конца статьи и вышел во двор. Все в техникуме и вокруг него больно напоминало то, что недавно случилось... От этого хотелось бросить все и идти куда глаза глядят. Только сочувствие многих партийцев и их обнадеживания немного помогали сохранять спокойст­вие и терпеливо ждать решения дела. Они собрали нем­ного денег и внесли их за Алеся в столовую техникума. Спал Алесь в эти дни на одной койке с товарищем.

Через пять дней после того, как послал заявление, Алесь направил в апелляционную комиссию запрос, в ко­тором просил сообщить ответ на свое заявление. Еще че­рез двенадцать дней из комиссии был прислан открыткой ответ. На открытке машинкой было напечатано несколько ничего не говорящих слов.

«Ваше дело находится в стадии решения.

Председатель комиссии П. Заслонка».

А в тот же день вечером в комнату к Алесю зашли группой товарищи и принесли ему еще двенадцать руб­лей.

— Стадия решения — ты сам знаешь, что это означает. Садись в поезд и сегодня езжай туда. Требуй, чтобы при тебе решили вопрос.

— Надо ли? Может, обождать постановления кон­трольной комиссии?

— Надо. Контрольная комиссия восстановит тебя в правах члена партии, будь уверен. Проверит и восстано­вит. А это надо сейчас решить, потому что через две не­дели конец занятий.

— Езжай! Обязательно!

В десять часов утра на второй день Алесь стоял недале­ко от двери комнаты, в которой находился председатель апелляционной комиссии, и ждал приема. Он уже несколь­ко раз прочитал наклеенную на дверь комнаты бумажку, что прием по делам апелляций происходит с двенадцати до двух часов. В приемной сидело на табуретах еще три человека. Они о чем-то тихо беседовали между собой.

На стене часы пробили двенадцать. Алесь видел, что обе стрелки часов сошлись на цифре двенадцать, но вслед за каждым ударом считал:

«Один, два, три, восемь...»

Люди, сидевшие на табуретах, беседовали между со­бой. Алесь решил, что они здесь по какому-нибудь другому делу, и, подождав еще минуты две, зашел в комнату пред­седателя комиссии.

Председатель апелляционной комиссии Парамон За­слонка сидел, низко наклонившись над широким столом и, вонзив взгляд узеньких глаз в лицо Алеся, слушал. Когда Алесь кончил, он долго молчал, все так же глядя в лицо Алесю, потом поднялся со стула, засунул левую руку в карман брюк, в правую взял толстый, с синим и красным концами, карандаш и начал, размахивая карандашом, го­ворить.

— Я ничего вам обещать не могу. Дело ваше рассмот­реть сейчас не можем. Я уже сообщал вам, что ваше дело находится в стадии решения...

— А когда же можно ждать решения?

— Наверное, на ближайшем заседании, если к тому времени будут выяснены все обстоятельства... Можете по­дождать, если хотите...

— У меня со средствами трудно, мне товарищи собра­ли, я долго ждать не могу...

— Тогда возвращайтесь...

— Я ведь вам говорил, что там меня выгнали из об­щежития, лишили стипендии.

— Это дело вашего директора, а я здесь ни при чем. Если хотите, подождите, я поставлю ваше дело на бли­жайшее заседание... Но меня, все же, знаете, удивляет, как это вы ничего не знали о своем отце? Вы понимаете, что ваше оправдание совсем беспочвенное. Оно никак не вяжется с логическими рассуждениями... Вы упрямо ут­верждаете, что ничего не знали. А как же это вы могли не знать про своего отца? А?

Алесь молчал. К горлу все ближе подступала комоч­ком обида. Вот-вот она сожмет горло, и тогда Алесь не су­меет произнести ни одного слова.

— Ну, а даже,— продолжает Заслонка,— если и пра­вильно, что вы не знали про отца, он все-таки в полиции, в охранке служил?..

— Служил, но...

— Ну, что «но»?.. Это «но» ничего еще не значит. Вы, я на минуточку допускаю, могли и не знать, но отец ведь служил в охранке. Вы по происхождению социально чуж­дый советской школе, значит...

— Но при чем же я? Неужели я должен отвечать за прошлое отца... Я был партийцем, работал...

Председатель поднял глаза на Алеся.

— А ячейка вас исключила?.. Тогда для меня это дело совсем ясное, бесспорное... Нечего и голову ломать. Могу вам в таком случае, хоть это и нелегко для вас, заранее сказать, что комиссия подтвердит постановление педсове­та... Да... Прощайте.

Заслонка опять сел на стул. Алесь постоял немного пе­ред столом, оглядел комнату вокруг и, шатаясь, вышел. Ноги его дрожали так, что он не мог спуститься по ступе­ням со второго этажа и, опершись на перила, остано­вился отдохнуть.

Потом долго еще стоял на высоком крыльце у двери дома, где помещалась комиссия, думал, куда пойти.

«Может, стоит к Смачному зайти, ему рассказать?.. Мо­жет, он поймет? Нет, не стоит... не стоит обременять его этим делом, лучше так пускай...»

Сошел с крыльца и ближайшей улицей направился в сторону вокзала.

* * *

Весь день Алесь на товарной станции сгружал с же­лезной платформы каменный уголь. Когда работа была за­кончена, он в конторе получил расчет за неделю случайной работы и пошел в сад. Выбрав в середине сада место па скамье, он достал из кармана блокнот, карандаш и начал писать письмо. Несколько раз начинал он, потом перечи­тывал написанное, вырывал и начинал писать заново. Хоте­лось написать много, обо всем, что пережил за это время, что передумал. Но, когда брал карандаш и потом перечи­тывал написанные первые строки, появлялась мысль, что тот, кому он пишет, не поймет его так, как надо, искрен­ности их не почувствует, а может, поймет как слова, на­писанные нарочито с расчетом па сочувствие, и Алесь комкал незаконченное письмо и отбрасывал его.

В саду пачинало смеркаться. Тогда Алесь, торопясь, на­писал всего несколько слов па листке блокнота, вложил листок в конверт и написал адрес. Это было четвертое письмо Алеся в Минск Денису Смачному.

Когда немного стемнело, Алесь собрался на вокзал.

Уже восьмой день, как студенты техникума поехали на каникулы домой или на работу. Многие из них перед отъ­ездом предлагали Алесю ехать вместе, а когда он не со­гласился, просили, чтобы он ждал, пока сообщат свой ад­рес ему, чтобы он обязательно приехал. Такое отношение товарищей и письмо, полученное на днях из контрольной комиссии, обнадеживали его. Письмо было небольшое, но написанное тепло и ободряюще, хотя дело его все еще не было решено. Из комиссии по рассмотрению апелляций не было никакого сообщения.

После того как закончилась его случайная работа но разгрузке угля, в тяжелом раздумье Алесь решил оставить этот город навсегда. Сегодня получил расчет за неделю ра­боты по рублю и семьдесят пять копеек за день. Это со­ставило сумму, достаточную для того, чтобы поехать как можно дальше на юг в поисках работы.

Алесь медленно шел через сад, словно хотел навсегда сохранить, в памяти образы знакомого сада, города. Над садом вились стаей галки и громко каркали. Деревья бы­ли уже одеты в молодые зеленые листья и заслоняли тем­неющее в звездном свете высокое небо. В саду становилось все темнее. Где-то за городом, в полевом просторе, куда зашло солнце, родились сумерки и, медленно надвигаясь на город, укутывали его в громадный мягкий полог ночи.

На вокзале Алесь купил билет до одной из южных стан­ций и, когда подошел поезд, сел в вагон. В вагоне он по­чувствовал себя совсем одиноким. Больно заныло сердце. Хотелось, чтобы поезд скорей отошел, чтобы забыть обо всем в большой дороге.

Когда вагон, тихонько вздрагивая, загремел колесами и покатился по рельсам, какая-то сила заставила Алеся по­дойти к вагонному окну и прижала его к стеклу.