Вглядываюсь пристальнее, шипы на розах глядят на меня в ответ с таким ожесточением, и я наконец понимаю, что тут не так. Вижу ускользнувшее от внимания в первый раз.

Когда возвращается мистер Гордон, я слышу звон ключей, но не оборачиваюсь.

– С розами кое-что не так, – говорю я.

– В каком смысле?

Он тянется к одной розе, чтобы взять ее.

– Стойте!

Я наклоняюсь и хватаю его за руку, пока он не успел прикоснуться к цветку.

– Что такое?

– Эти розы… они… Эти шипы… – Говорю я каким-то чужим голосом. – Из шипов торчит что-то металлическое. Из всех шипов.

Мистер Гордон наклоняется и бормочет ругательства, сипло дыша. Теперь он смотрит на букет как на невесть откуда взявшиеся щупальца.

– Я… Да. Точно. Не понимаю, как такое может быть, но тут иголки.

Он проводит рукой по остаткам волос.

Я очень аккуратно беру одну розу. Поднеся ее к свету, я вижу, как тщательно вставлены в каждый шип тонкие металлические иглы, они торчат в идеальном порядке. Я нервно сглатываю. Теперь здесь определенно нужна полиция.

Детектив Роуэн Крейн сидит в дальнем углу тесного кабинета в полицейском участке Касл-Нолла, большими глотками пьет кофе и смотрит в окно. Мистер Гордон назвал его имя и объяснил, где искать, а потом поспешил обратно к себе в офис.

Ближе к вечеру в участке пустынно. Не считая ворчливой секретарши, здесь нет никого, кроме детектива. Поскольку меня он еще не заметил, я быстро рассматриваю его. Мужчина одет небрежно, в темные джинсы и футболку, поверх которой не совсем подходящий светло-коричневый блейзер. На вид ему лет тридцать, темная шевелюра выглядит неухоженной, зато борода аккуратно подстрижена. Это придает ему суровый вид, но в целом он производит впечатление человека, который по утрам делает только то, что позволит выйти из дома.

Он поворачивается, замечает меня и тут же окидывает ответным оценивающим взглядом. Из тех, что длятся всего секунду, но подмечают мельчайшие подробности, которые ты пытался скрыть. У детектива карие глаза с неожиданно густыми ресницами, и он быстро смещает фокус с моих растрепанных белокурых волос к чернильным пятнам на пальцах и полиэтиленовому пакету в руках, и наконец его взгляд останавливается на торчащих из пакета розах с иголками.

В его глазах не видно осуждения, но меня словно занесли в каталог улик, прежде чем я даже успела сказать, зачем пришла. У меня начинают зудеть ладони, и я рассеянно вытираю их о джинсы.

– Чем могу помочь? – спрашивает детектив.

У него зычный и властный голос, и мне он сразу нравится. Но я тут же спохватываюсь. Встречая кого-то подобного (что случается редко, ведь в наше время такая спокойная уверенность осталась лишь в классической литературе), следует соблюдать осторожность. Если по капризу генетики чей-то голос вселяет уверенность, это еще не значит, что надо ему поддаваться.

– Детектив Крейн? – спрашиваю я, хотя его имя написано на прямоугольной табличке, стоящей на столе.

– Да, это я.

Я перекладываю пакет в другую руку, и детектив снова переводит взгляд на мои ладони.

– Меня зовут Энни Адамс, и я пришла из-за смерти своей двоюродной бабушки. Я нашла кое-что странное, мне кажется, вам стоит взглянуть.

Стул перед его столом отодвигается как будто сам собой, и я не сразу понимаю, что детектив подтолкнул его ногой в мою сторону.

– Наверное, вам лучше начать с самого начала. Как зовут вашу двоюродную бабушку? И когда она умерла?

Я сбрасываю с плеч рюкзак и устраиваюсь на краешке неудобного пластикового стула.

– Мы нашли ее пару часов назад? – говорю я с вопросительной интонацией, потому что время словно идет по кругу. – Ее забрали на «Скорой», но приезжали и полицейские.

На секунду детектив погружается в размышления, а потом берет ручку и рассеянно постукивает ею по стопке бумаг перед собой.

– Сюда никто не звонил, – медленно произносит он. – Но, видимо, медики вызвали полицейских из Литтл-Димбера, если те были неподалеку.

Детектив снимает с ручки колпачок и что-то записывает, но по выражению его лица ничего не поймешь.

– Медики сказали, в ее смерти нет ничего подозрительного и… – Я останавливаюсь, пытаясь сформулировать мысль получше, но ничего не выходит. – В общем, тетя Фрэнсис была уже немолода. Фрэнсис Адамс, моя двоюродная бабушка.

При упоминании тети Фрэнсис он роняет ручку.

– О господи! – восклицает Крейн, слегка откидываясь назад. – Примите мои соболезнования. Мне нравилась Фрэнсис, хотя она и названивала по пустякам. Она была интересной дамой.

– Вот именно, интересной, иначе не скажешь, – рявкает секретарша из-за своего стола у двери.

– Хватит, Саманта, – ровным тоном говорит детектив. – Фрэнсис только что умерла, и здесь ее внучатая племянница. Имейте уважение.

Саманта разворачивается на крутящемся офисном кресле и подвигает его чуть вперед, но не встает. Ее седые волосы завиты и уложены, и выглядит она не намного моложе тети Фрэнсис.

– Уважение? Такое, какое испытывала к нам Фрэнсис? Эта женщина зазря потратила больше времени и ресурсов полиции, чем детишки, устраивающие розыгрыши на Хеллоуин.

– Саманта!

В тоне Крейна звучит предупреждение, но Саманте явно все равно.

– Помните, однажды Фрэнсис позвонила, потому что ее якобы держат на прицеле? Но оказалось, что садовник подрезал дерево странной формы, и тень от него напоминала человека с винтовкой. Тень, Роуэн. А пока половина участка разбиралась с тенью в поместье Грейвсдаунов, в центре города угнали машину.

– Саманта…

Детектив Крейн морщится, но Саманта не унимается.

– Нет, я должна это сказать! Ее родственникам следует знать, во что обошлась деревне ее безумная мания! А вы должны быть на моей стороне, детектив Крейн, учитывая то, как она с вами обращалась.

– Тетя Фрэнсис плохо обращалась с детективом? – Я удивленно моргаю. – Казалось, если так боишься, что тебя убьют, лучше, чтобы полиция была на твоей стороне.

– У нее пунктик насчет фамилий, связанных с птицами, – рявкает Саманта. – Из-за этого она третировала всю семью Крейнов[6].

– А, точно, – бормочу я, вспомнив предсказание: «Остерегайся одинокой птицы, ибо она тебя предаст».

Детектив Крейн проводит рукой по подбородку и замирает, словно собирается высказать Саманте все, что думает. Но тут его лицо приобретает деловое выражение, и он отворачивается от нее.

Саманта пожимает плечами и катится на кресле обратно к столу.

– Можете рассказать, что произошло, а также имена всех присутствующих? Вы сказали «мы ее нашли».

Я в подробностях рассказываю о том, как провела утро. Теперь все это кажется книжной историей, и я могу отстраниться от событий, будто смотрю в окно, как другая Энни обнаруживает свою мертвую тетю на полу в шикарном поместье.

Дойдя до букета, я замолкаю и протягиваю пакет с розами детективу, не желая снова смотреть на иглы. Моя рука дрожит. На секунду я вспоминаю предсказание – слова об увядании, связанном с тем, что держишь в правой ладони. И тут до меня доходит.

– Вот черт! – шепчу я.

Я вроде бы не трогала розы. Точно не трогала. Я была очень осторожна.

Разве нет?

Но, посмотрев на свою ладонь, я вижу на ней и между двумя пальцами крохотные вздутия. Я определенно что-то трогала. Снова чертыхаюсь, на этот раз резче.

Детектив Крейн подается вперед, озабоченно хмурясь.

– Выглядит паршиво, – бормочет он так тихо, как будто разговаривает сам с собой.

Я спешу выпалить все остальное:

– В этих розах иголки! Перед смертью тетя сжимала эти цветы, у нее все руки были порезаны! Вот почему я здесь!

Детектив Крейн раздражающе спокойно достает из ящика стола хирургическую перчатку и натягивает ее прямо как врач. Он мягко берет меня за запястье, переворачивает мою ладонь и осматривает ее. Я как будто присутствую то ли на месте преступления, то ли в операционной. Другой рукой с помощью второй перчатки, зажатой между пальцами, он осторожно вытаскивает букет из сумки. Кладет цветы на стол и снова поворачивается к моей руке.