Часть народа на перроне рассосалась. По домам, наверное, люди разошлись. У кого они есть и близко.

Людей в железнодорожной форме я вообще уже больше двух часов не видел. Когда до Люберец добрался, они тут были. Как из административного, так и из технического персонала. Сейчас, их как корова языком слизнула. Спрятались, похоже, надоело им на наши вопросы отвечать.

Тут дверь станционного здания распахнулась и в её проеме человек появился. То, как он был одет – кто-то из местного железнодорожного начальства.

– Поезда сегодня не будет… Нас национализировали. Работает ликвидационная комиссия…

Народ на перроне загалдел. Кто, и ненормативно.

Да, что за счастье у меня такое! Не одно, так другое!

Железнодорожного служащего уже за грудки трясли, когда я отправился искать ночлег. Не на улице же мне ночевать.

Может, к Илье Ильичу вернуться? Нет, не стоит старика беспокоить.

– Не желает ли господин женского тела?

Как черт из табакерки из темноты на меня выскочила дамочка.

Мля!

Напугала. Так и заикой сделать можно!

Сексуальная коммерсантка недобитая… Социальная аномалия.

Как я только эту дамочку про себя не назвал. Немного я задумался, а тут она откуда ни возьмись.

Кстати, почему она ещё не выловлена и в лагерь не отправлена? Или, вообще, не расстреляна в рамках массового террора? Может, первый раз сегодня на промысел вышла?

Про проституток я сейчас много знаю. Ими в настоящее время Комиссариат внутренних дел и Комиссариат здравоохранения занимаются. Ребята из подотдела борьбы с социальными родимыми пятнами на нашем этаже сидят и частенько ко мне заглядывают.

На нашем… Уже – нет. Не являюсь я теперь работником наркомздрава…

Отбегались ко мне ребятки, некому теперь им тексты постановлений править, стихи на тему борьбы с венерическими заболеваниями сочинять. Не стало в штате наркомздрава поэта со всероссийской славой и известностью, автора «Мойдодыра» и прочей пролетарской классики. Это я о себе, если ещё кто не понял.

Буквально ведь на прошлой неделе я им текст решения Всероссийского совещания работниц до ума доводил. Такого работницы понаписали… Впрочем, с ними всё понятно и объяснимо.

Этот текст, его окончательный вариант, мне самому даже понравился. Как там, я написал – «… исходя из того, что корни проституции зарыты глубоко в капиталистическом обществе, совещание призывает бороться с проституцией не только закрытием домов терпимости, не только наказанием сводников и продавцов живого товара и устраиванием домов для спасения падших девиц, а революционным искоренением всех остатков капиталистического общества при переходе к коммунистическому хозяйству, введением обеспечения материнства, осуществлением государственного воспитания детей и заменой буржуазной семьи свободным браком…»

Во как я тогда завернул…

Тютелька в тютельку на высоком текущем идейном уровне.

Кстати, сейчас проблема проституции свою былую актуальность почти утратила. Если верить имеющимся в распоряжении наркомздрава результатам исследований, из-за голода и социальных неурядиц спрос на сексуальные услуги резко упал вследствие почти полной импотенции у мужчин. С картофельного крахмала только воротнички стоят, мужикам мясо требуется.

Новая российская власть врачебно-полицейские комитеты ликвидировала, «Положение об организации надзора за городской проституцией в империи» отменила, решила, что коммунизм – это могила проституции.

Я за это советской власти минус поставил. Как-то так она быстренько-скоренько проституцию и проституток объявила социальной аномалией и предложила взамен врачебно-полицейского надзора массовый террор и расстрелы проституток. Впрочем, до массовых расстрелов дело всё же не дошло. Проституток пока только вылавливали и отправляли в лагерь на трудовое перевоспитание. Там и перековывались эти дезертиры труда…

– Как зовут?

– А, что меня звать? Я сама прихожу…

Мля… Ещё и юмористка…

– Имя, какое у тебя?

– Мадлен.

Мадлен… Анфиса или Василиса, скорее всего… Впрочем, какая разница?

– Так, Мадлен, комната или квартира у тебя имеется?

– Квартирка отдельная, чистенькая, с кроватью мягонькой… – начала загибать пальцы кандидатка в женский трудовой лагерь строгого режима. – Ещё и я по-всякому умею…

– Так, считай, денег ты сегодня заработаешь, но не за свои услуги, а за сдачу жилья. Я у тебя сегодня только переночую, а заплачу по полному прейскуранту. Устроит тебя такое?

В гостиницу мне соваться не с руки, по улице ночью шляться – патруль загребет. Переночую у дамочки, их прейскурант сейчас не велик.

Мадлен, или как там её, долго не думала. Башкой своей кудрявой так замотала, что велика была вероятность того, что она отвалится.

– Пойдёмте, пойдёмте, господин-товарищ. У меня всё чистенько, никого постороннего нет. Тут недалеко.

– Смотри, только без глупостей, – предупредил я. – Неприятности мне не нужны.

Обещанное недалеко оказалось далеко.

Тут ещё и дождь усилился. Небо по полной программе прохудилось.

Днем, и правда, парило, душно было. Тучки, то набегали, то их развеивало. Когда я со станции только пошел, пара капель уже упала. Сейчас же – просто поливало. Я уже весь промок. Не до трусов, но почти.

– Долго ещё до твоей квартирки? – я вытер воду с лица.

– Скоро совсем, скоро. Тут рядышком…

Рядышком… Четверть часа, не меньше, уже идём. Дома такое место я бы назвал частным сектором. Деревня деревней, вот тебе и Люберцы…

– Вот, сюда пожалуйте, господин-товарищ.

Дамочка растворила калитку. Сама чуть в сторону отступила – проходи мол, гость дорогой.

Стоп. Она же про квартирку говорила, а тут – дом. Что-то не вяжется.

– Проходите, проходите, – поторопила меня назвавшаяся Мадлен. – Что, мокнуть-то…

Мокнуть, и правда, не было никакого резона.

– Ну, пойдём.

В окнах дома было темно. На улице – тоже. Я чуть не запнулся пару раз по дороге от калитки до дверей – во дворе под ногами какой-то мусор валялся. Не хозяйственная, видно, бабенка, хлам прибрать не может.

– Сюда, сюда…

Дамочка обогнала меня, потянула за ручку на двери.

Точно – деревня. На дверях дома замка даже не было – заходи кто хочет.

Мадлен, или как там её, прошла вперёд, а я у дверей задержался. Пусть она хоть керосинку зажжет, а то так и шею свернуть не долго.

– Тихо…

Что-то уперлось мне между лопаток.

Мля… Переночевал у дамочки!

Время замедлило свой ход – так всегда в плыне бывает. Я сделал шаг в сторону и в спину мне уже больше ничего не упиралось.

Зрение моё, так я для себя это его состояние в плыне называю, моментально перешло в «ночной режим». Впрочем, ничего долго разглядывать я и не собирался. Со скоростью, невероятной для обычного человека, я развернулся в сторону дверей к которым ещё секунду назад стоял спиной.

Почти в дверном проеме, в шаге от него, находился мужик. В руке, что протянута вперёд была, он держал нож.

Подельник Мадлен ещё не понял, что его оружие уже в спину мне не упирается, как его голова с моим кулаком встретилась.

Бил я во всю силу. Без всякой жалости. Не сдерживал себя.

Ещё и на себя я был зол. Попасть на такую элементарную разводку! Мля…

Мадлен только-только начала в сторону дверей разворачиваться, а я уже перетекал в её направлении.

Тут я себя сдержал. С трупом не поговоришь, но я не из-за этого в полную силу дамочку не ударил. Женщина она, по этой причине. Ну, ещё и пару вопросов, суке, задам.

Мадлен ещё падала на пол, а я уже присел и замер. Весь в слух превратился – нет ли здесь ещё кого? Ну, а почему присел? В бузе бой вприсядку – самое то для темного помещения. Вот и присел…

Тихо… Даже мышка под полом не скребется… Скоро Мадлен в себя начнёт приходить…

Ни в доме, ни рядом с ним, никого больше по мою душу не оказалось. Труп мужика я в комнату затащил, у стены положил. Мадлен руки-ноги связал, рот тряпкой заткнул и сам спать не раздеваясь на кровати завалился. Даже сапоги не стал снимать – мало ли что.