– Ну, с-с-сука, погоди! – выплюнул я попавшую в рот воду, имея ввиду потерявшую все берега зайку.

Перевернувшись, чтобы дождевая влага равномерно распределилась по одежде, я поднялся и направился ко входу в женское общежитие. Не лезть же в окно, хоть и к девушкам, но отнюдь не любимым, а совсем даже наоборот! Ещё щелбанов получу как от них, так и от других девчонок, начавших высовываться из-за спины зарвавшейся дурочки!

На подходе к цели из распахнувшейся парадной мне навстречу выбежала встревоженная Лада, которая, разглядев что-то на моём лице, развернулась и застыла в дверях, изображая собой пятиконечную звезду и что-то крича.

Улыбнувшись девушке, бесполезно старающейся что-то донести сквозь гул в ушах до моего закуклившегося сознания, я поднял руками почти невесомую преграду и, поцеловав её в носик, переставил себе за спину.

В коридоре общежития от меня тоже шарахались, хотя я не переставал мило улыбаться всем встреченным девчонкам.

В столовой почти никого не оказалось. Только повара попрятались за стеклянными витринами на своей части зала да несколько зевак почему-то вдоль стен осторожно пробирались к выходу, но тотчас же замерли, увидев меня на пороге нашей общей трапезной.

– Все дамы, на выход! – прорычало что-то вместо меня, сделавшего несколько шагов вперёд, освобождая перекрытый было проход.

И всех застывших до этого девочек словно ветром сдуло: те, кто помладше, облачённые в гимназическую униформу, просочились между мной и стенами столовой, а те, что постарше, обряженные в белые поварские кители, покинули зал через свой, доступный только для них выход.

– Тебя я тоже не держу, – кивнул я головой замершей посреди зала Покровской Марине.

Пожав плечами, и, не обращая больше внимания на подругу старосты, не спешащую воспользоваться моей добротой, я уставился на так и оставшуюся стоять около окна старосту, улыбнувшись ещё приветливее:

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!

И сделал шаг по направлению к моей обидчице.

– Стой, не подходи! – прокричала мелькающая перед глазами Покровская, размахивающая руками и пыхтящая, как беременный ёжик.

«Почему беременный, да ещё ежик?» – удивилась какая-то часть меня. Но оставшись без ответа, озадаченно замолкла.

Чего хотела добиться Покровская своей пантомимой, я не знаю. Что-то вроде бы щекотало мои рёбра после махов её рук и прикольных хеканий, похожих на выдохи теннисисток на корте Уимблдона. Но только мне было не до них. Я увидел цель и шёл к ней, не замечая никаких препятствий.

Даже хук, прилетевший от неугомонной одноклассницы, заставил лишь слегка дёрнуться мою голову. «Ха! Да я настоящий терминатор!» – снова вылезла на свет частица моего я, оставившая в покое бедного ёжика. – «Что там мой прообраз сделал с Сарой Коннор?»

Реагируя на замелькавшие в ушибленной голове неприличные картинки, мой внутренний критик завопил, что разумная машина не может быть такой жестокой по отношению к другим разумным существам.

«Так то к разумным!» – подумалось мне, глядя на скачущую передо мной Марину, изображающую толи Брюса Ли, толи Чака Норриса, а может даже Джеки Чана.

«Чего ж тебе ещё надо, собака?» – удивлялся я, аккуратно стреноживая двумя стульями (ух ты, я и так умею?) брыкающуюся изо всех сил каратистку. Не подумайте, что я хотел как-то оскорбить девушку. Просто очень люблю советские кинокомедии, и Иван Васильевич, меняющий свою профессию – одна из моих самых любимых.

«Ох, боярыня, красотою лепа, червлёна губами, бровьми союзна!» – размышлял я, избавившись от последнего препятствия и медленно приближаясь к твёрдо смотрящей в мои глаза Опаловой, что ещё раньше Покровской перестала махать руками и бесполезно сотрясать нагревшийся в столовой воздух. – «Чего ж ты ко мне привязалась? Что мне с тобой сейчас делать? Не бить же кулаками? Всё моё воспитание протестует против такого варварства. Но воспитать тебя, всё же, как-то надо!»

«Надо, Федя, надо!» – пришла мне в голову удачная, как показалось, идея, позаимствованная у известного всему Советскому Союзу Шурика. – «Раз не удосужились родители, то кто-то должен взять на себя их обязанности!»

И, глядя в округляющиеся девичьи глаза, стал расстёгивать ремень на брюках.

О чем подумала начинающая паниковать староста, и чем это всё могло закончиться, я не знаю, так как исполнению воспитательной функции помешало что-то мягкое, но, тем не менее, довольно увесистое, прилетевшее к моему затылку.

– Ну, это не честно! – проговорил я, обернувшись к физкультурнице, держащей в руках обломки столовского стула, ведь секунду назад за моей спиной никого, кроме брыкающейся на полу Покровской не было. – Я так не играю!

И ласковая темнота неторопливо обволокла моё угасшее от женского коварства сознание.

***

– Бл…ь! – зарычала на облегчённо выдохнувших девушек Говорова, высвобождая одну из них из плена хитро сплетённых ножек стульев. – И это в день приезда государыни! Другого времени найти не могли?

– Да он сам … – попыталась было оправдаться староста.

– Молчать, ёб твою м… ! – спохватилась наставница, разозлившись ещё больше от невозможности свободно высказать всё, что она думает о случившемся и его непосредственных участниках. – Быстро подняли нашего дебошира и бегом вместе с ним в медпункт. И пусть в ваши головы даже мимолётом не залетит мысль, несколько раз «случайно» уронить его по пути – сдохнете на беговой дорожке и тренажёрах!

– Форму парня лично выстирать, высушить, выгладить и занести в медблок! У вас математика сейчас? Можете на неё не идти – учительницу я предупрежу. – добавила женщина в спины медленно ковыляющих из столовой обременённых бесчувственной ношей девушек. – И чего непонятного в слове бегом? Бегом, я сказала!

– А ты начинай наводить тут порядок, – обратилась Ольга Станиславовна к показавшейся в дверях Ладе после простимулированного командным рыком удаления тройки хулиганов. – А я верну поваров на их рабочие места. А заодно разберусь, почему в столовой не было дежурного учителя. И спасибо за то, что вовремя меня позвала.

***

Очнулся я от чувства дикого голода внутри, характерного аромата медицинского помещения снаружи и присутствия минимум двух женских организмов рядом с собой. О том, что организмы женские, кроме тембра звучащих голосов говорило и содержание их беседы. Как можно уже минут десять без умолку говорить и не сказать ничего существенного?

Наверное, меня выдало бурчание живота, поскольку сразу после него моё плечо бесцеремонно потеребили, и давно идентифицированный голос Ольги Станиславовны потребовал:

– Вставай, ты уже минут пять, как пришёл в себя. Не надоело ещё слушать пустые женские сплетни?

Разлепив глаза, я уселся на кровати, осторожно повертел головой и прислушался к ощущениям в ней. На удивление сознание было ясным, как солнечный день, не омрачаемый даже намёком на облака. И потрогав затылок, ничего, кроме небольшой и почти безболезненной шишки, там не обнаружил. В общем, без учёта морального ущерба, вышел я из столовской баталии практически целым и невредимым.

Поэтому решил поприкалываться над своей обидчицей:

– А вы, женщина, кто?

Наставница, переглянувшись с пожавшей плечами знакомой медичкой из ГСО, кивнула в направлении окна за моей спиной:

– Вон, Лада тебе пирожки принесла. Подкрепись!

И не успел я повернуть голову, удивляясь тому, что до сих пор не унюхал никакого аппетитного аромата, как получил несильный, но весьма неприятный тычок по печени:

– Симулянт хренов! Подружку свою, значит, помнишь, а любимую наставницу нет? Ведь любимую же?

– Горячо! – заверил я потирая бок и слегка расстраиваясь от неудавшегося прикола.

– Ты зачем дочку государыни трахнуть захотел? Да ещё прилюдно. Жить надоело? – последовала новая ошеломляющая претензия от физкультурницы.