Олимпиада канула в Лету, а ОМОН остался. При этом его перевели в оперативное подчинение МУРа. И это было правильное решение. Скучать в последующие годы бойцам не пришлось. Были и задержания вооруженных преступников. И освобождение в 1981 году взятого в заложники ребенка. И нейтрализация угонщиков при попытке угона самолета в Шереметьево. И во всех случаях отрабатывали на пять баллов.

Появился и тяжелый счет. Правда, пока только раненые при исполнении. Но все же.

Между тем страна начинала уверенное движение в пропасть, в криминальный кошмар. Ушли старые лидеры страны. На их место пришел молодой да ранний перестройщик. Свобода, гласность, демократия и кооперативы со всеми прелестями массового перевода безналичных денег в нал. Вообще, будь Горбачев шпионом-диверсантом, он бы такого не наворотил – побоялся бы засыпаться. А по дури чего только не сотворишь.

Будто шлюзы открылись. Ранее загнанный в узкие ниши преступный элемент не только хлынул во все уголки нашей жизни, как прорыв канализации, но и стал консолидироваться в банды. А потом вооружаться. И вот настало время спецназа. Время горячей войны.

Резко пустели полки магазинов. Исчезали еда и промтовары под бессмысленную трескотню про «новое мышление, углубление и перестроение». Росла нездоровая гиперактивность населения, которое будто сам черт толкал на митинги под лозунгами типа «Партия, дай порулить!». То там, то здесь вспыхивали массовые беспорядки, в том числе криминального характера. Уже и незазорным виделось для всякой шантрапы и гопников разнести отделение милиции на Арбате.

Наверху наконец поняли, что в нынешних условиях разнузданности и накатывающей анархии для выживания власти необходим стальной милицейский кулак. Притом достаточно многочисленный. И в конце восьмидесятых был создан так называемый «большой ОМОН», в том примерно виде, в котором мы знаем его до сих пор. Он входил в систему охраны общественного порядка, был ближе к патрульной службе. И заточен в основном на борьбу с демонстрантами и массовыми буйствами.

Но и от старого «малого ОМОНа» отказываться никто не собирался. Потому как тот был нацелен на самые опасные проявления криминала, и вся подготовка была именно такая – зайти на бандитскую малину, ликвидировать преступника, освободить заложника. Отточены необходимые навыки у «спецов» были до филигранности. В этих смертельных играх одно неотработанное движение может стоить жизни боевым товарищам или заложникам. Поэтому «спецы» тренировались, не жалея себя. А потом, так же не жалея себя, шли в бой с криминалом. Так что старый отряд оставили, переименовав его в ОМСН – отряд милиции специального назначения…

В том ветхозаветном олимпийском году со спортивными занятиями в ОМОНе я быстро завязал – школа заканчивалась, впереди поступление в институт, ни на что не хватало времени. И вот теперь, более чем через десять лет, в 1992 году, снова поднимаюсь по этим ступенькам.

Двор перед зданием заполнен легковыми оперативными машинами. Номера на них в целях конспирации меняются как перчатки. Тут же застыл желтый автобус пазик – можно сказать, надежная боевая машина спецназа. Страшно представить, сколько драм и коллизий видели его глаза-фары.

Прохожу в тесный кабинет командира. Докладываюсь – мол, так и так, спецкорреспондент журнала «Милиция», буду писать очерк о вашей героической деятельности.

Тот пожимает плечами, интересуясь: мол, рассказать или показать? Я согласен и на то, и на другое. Договорились, что буду ежедневно в поте лица скучать с дежурной сменой, ну и заодно выезжать с ней, пока не надоест. Так и завис там больше чем на месяц.

– А что, оборону держите? – с легкой усмешкой спрашиваю я, кивая на прогуливающихся будто ненароком по двору «спецов». Мне показалось это перестраховкой – все же Москва не на осадном положении в ожидании немецких десантов.

Неожиданно резко и холодно командир произносит:

– Значит, для этого есть веские причины.

Уже потом узнал – причины и правда веские. На одном из последних сходняков московская братва на полном серьезе обсуждала вопрос объявления милицейскому спецназу, да и МУРу в целом, безжалостной войны на уничтожение.

Дело в том, что на проспекте Мира, прямо у Крестовского моста, во время операции спецназовцы ненароком пристрелили лидера одной из ОПГ.

Неудобно, конечно, получилось. Зажали бандитскую машину. В ней авторитетные братаны чинно терки терли о жизни и за баксы – кого напрячь, кого нагнуть, кому из коммерсов провокацию устроить. И тут нате вам, громовой глас:

– Милиция! Руки поднять! Выходим из машины!

И парни в камуфляже на мушке держат. Братве бы поостеречься, ан нет – взыграло ретивое: «Да кто вы такие?! Да я вас всех!»

Трудно стать авторитетом, не будучи психом. И трудно выжить, будучи психом, когда пошли по-настоящему серьезные игры.

В общем, потянулся браток за стволом сдуру. Спецназ на то и спецназ, что у него рефлексы отработаны как раз на такие случаи. Рука бойца не дрогнула. Бандит заработал предназначенную ему судьбой пулю и в лучших драматических традициях умер на руках у милиции, постанывая:

– Спасите. Кровью истекаю!

Истек. И как-то не жалко. Потому как братва в ту пору была просто инфернальным врагом всего доброго и вечного.

«Менты братана ни за что замочили! Беспредельщики!» – прошел шелест по Москве. Находящаяся тогда на пике безнаказанности и самолюбования, а также сильно оторвавшаяся от реальности московская братва собрала большой сход. Тщательно изучили материалы уголовного дела, возбужденного по факту перестрелки. Они его удачно сперли в прокуратуре. Хуже всего, что там были фамилии причастных к операции сотрудников. Хорошо еще без адресов – в графе «место жительства» по всем правилам числился Колобовский переулок и номер кабинета.

В порыве негодования решили бандюки подписаться на вендетту. Мол, сейчас строго в рамках кровной мести весь этот спецназ уложим. Не то чтобы консолидированно решили, но наиболее молодые, дерзкие и глупые в голос орали: «Всех положим, держите меня семеро!» А кто поумнее, опытнее и шустрее, напряженно продумывали пути отхода, переходящего в полезное для здоровья и жизни бегство.

Естественно, об этом сходняке оперативники МУРа узнали моментально. Не то чтобы это было очень серьезно. Все эти визги на сходняках с разрыванием тельника на груди и демонстрацией оскала с фиксами обычно так и остаются пустыми причитаниями и угрозами. Но все же ситуация была настораживающая. Да и давать бандитам уверовать в свою силу и безнаказанность нельзя – все это обернется большой кровью. Поэтому МУР слушок запустил среди братвы: сверху дан приказ всех авторитетных бандитов при задержании мочить. Мол, недолго либеральная музыка играла. Пора и честь знать.

Конечно, в разваливающемся «демократическом» ельцинском государстве, жрущем как свинья все отбросы «общечеловеческих ценностей», заботящемся о слезинке невинного бандита, такой приказ никто бы никогда не отдал. Прорвавшейся во власть кодле бандиты были куда ближе, чем милиция. Но «большая малина» поверила.

Днем опера запустили слушок, а уже следующим утром стали поступать новости. Бугры со всех более-менее приличных группировок, как лоси во время гона, ломанулись в США и Европу – или куда там еще, – оставив своих подпевал и шестерок мужественно погибать за правое дело в сече с проклятыми ментами. Потому как истинный бугор и пахан – все же человек не только жестокий, истеричный и наглый, но еще и умный, с повышенной чувствительностью на грядущие невзгоды и испытания. И он отлично понимает, что стоит вся эта истерическая, на гране сумасшествия, бандитская бравада перед государством, которое надумало за кого-то взяться всерьез.

В общем, когда бандиты узнали, что МУР пошутил, убивать их никто не собирается, то тут же счастливо вернулись обратно в Москву, к своим бригадам и бригадирам, которыми надо управлять, к коммерсам, которых надо щипать. Чуток успокоившиеся и уже без желания воевать с московской милицией. Но определенное напряжение осталось. Все же душа отморозка – потемки. И кому что в голову треснет – неизвестно. Поэтому ОМСН держал оборону неустанно, готовый к любому раскладу.