— Только не рассказывайте мне, что чувствуют Охотники. То, что испытываете вы, — испытывают убийцы, которые ничуть не сомневаются в правильности своих действий. Убийцы или, скорее, палачи, которые никогда не задумываются, справедлив ли приговор.

Губы Джека искривила усмешка.

— Для этого ведь хватает причин? Большинство оборотней тоже являлось убийцами. А в то сложное время было не до разбирательств, кто из вас готов был променять человечину на бифштекс. Только не надо меня убеждать сейчас, что все было иначе и людоедов было меньше половины процента, как любил говорить твой отец. Ни он, ни тем более ты не знали реального положения дел. Мак жил среди людей, а ты тогда был еще слишком мал.

Подавляемая ненависть всколыхнулась внутри жаркой волной. Но я тут же задавил ее.

— Это ложь. Был один документ, который вы своим указом сделали запретным, который подтверждал слова отца. Вы знаете, о чем я говорю.

— О своде законов оборотней? О Кодексе?

— До того как отец сжег книгу, я успел ее прочитать. Вы, уверен, также прекрасно знаете, что из себя представлял этот документ. Там был раздел, посвященный семействам оборотней, живущим по всей Ирландии, все их рода были перечислены, написаны древа родов. Имя любого, кто пятнал себя людоедством, перечеркивалось в книге. Эту магию обмануть было невозможно. Так что не лгите хотя бы сейчас. Не лгите мне, последнему главе рода! Я знаю, сколько всего было таких перечеркнутых имен!

Джек напряженно вглядывался в меня. В его взгляде что-то поменялось, и я почувствовал себя совсем не в своей тарелке.

— В Ирландии был только один такой Кодекс с именами, — заметил министр. — И он всегда хранился в вашем доме?

Я с недоумением смотрел на Джека. А тот глянул на Фалви.

— Руари, ты точно ничего не путаешь? — сержант внезапно побледнел так, как если бы увидел баньши. — Может быть, твой отец забрал его из дома рода Лехри?

— Нет, он много столетий хранился у нас, — ответил я, не понимая, при чем тут Лехри.

— У вас? У вас⁈ Хранился королевский Кодекс⁈ — воскликнул с неверием министр. — Твоего деда, Руари, вздернули на виселице за людоедство. А твой отец, захваченный революционными идеями, в это время активно поддерживал движение интеграции и не сделал ничего, чтобы спасти твоего деда или как-то смягчить приговор. И ты утверждаешь, что в вашем доме мог храниться королевский Кодекс⁈

Глава 12

Министр на миг задумался.

— Имя у тебя, конечно, непростое, но…

Его рассуждения перебил мой смех. Невеселый и злой. А в голове сложилась одна головоломка о старых событиях.

— Так вы род Лехри поэтому уничтожили одним из первых? Думали, что среди них есть потенциальный король, который объединит вокруг себя остальные рода и оборотни тогда станут чрезвычайно опасны? Как такая чушь пришла вам в голову или в голову ваших осведомителей? У нас больше тысячи лет не избирался король. Да никто никогда этого и не хотел — рода желали оставаться свободными, а не находиться под чьей-либо властью. Хранение Кодекса — всего лишь дань традициям. Он мог храниться у кого угодно. А уж мое имя — это и вовсе прихоть деда. А вы, испугавшись нескольких непроверенных фактов и совпадений, с такой легкостью расписывались на смертных приговорах⁈

Прочее осталось невысказанным, так как Фалви совсем уже нервно заерзал рядом на стуле. Министр смотрел хмуро, задетый моими словами.

— И когда ты последний раз видел эти списки, Руари?

— Незадолго до возвращения отца. Три года назад. С памятью у меня все отлично, министр.

Джек Кейн перевел взгляд на Фалви.

— Ты ему веришь?

Сержант только мрачно кивнул. Вид у него был неважный. Министр еще пару минут молча размышлял. Потом обернулся к доктору Хэйсу.

— Гарван, выйдите. Финн, ты тоже.

Оба с неохотой подчинились. Фалви напоследок бросил на меня многозначительный взгляд, чтобы я не наболтал лишнего.

— У меня к тебе несколько вопросов, Руари. Начнем с того, что случилось на горе Галтимор. Доктор Хэйс уверял, что невозможно было сохранять разумность в твоем состоянии, сержант утверждал обратное. Кто из них врет?

— А вы сами что думаете?

— Финн прикрывает тебя. Думаю, что уже не в первый раз.

— До такого, что случилось на горе, раньше не доходило, — заметил я. — Но вы зря беспокоитесь — он профессионал своего дела. Успел надеть на меня намордник и наручники.

— Вот как? — в его глазах зажглось было торжество, но я продолжил.

— Я не знал о такой нашей особенности. Если б знал — не полез бы, распарывая себе брюхо, вытаскивать сержанта из пропасти. И вам тогда бы пришлось соскребать вашего друга со дна ущелья.

— Ладно. Давай дальше. Что это за история с ненавистью к своему куратору? Он бы никогда не рассказал мне, если б не был так озадачен поиском причины.

Я молчал, ожидая продолжения.

— Я нашел место, где вы пересекались с ним до вашего официального знакомства. Финн об этом ничего не помнит и не знает. Я не сказал ему, так как не смог понять причину.

— И где же мы пересекались с сержантом? — спросил я мрачно.

— Ферма О’Лири. Тебе было всего десять лет.

Я опустил взгляд.

— Значит, из-за этого?

— Там были дети, — едва слышно ответил я. — Вы это прекрасно знали, когда подписывали приказ.

— Ты считаешь, что это было несправедливо?

— У нас разные понятия о справедливости, в том числе в силу нашего происхождения, поэтому спорить, кто прав, бесполезно.

— Хорошо. И последний вопрос, Руари. Если я тебя отпущу…

— Ничего не изменится.

— Это надо понимать как то, что ты продолжишь работать в Управлении и будешь вести себя благоразумно?

— Да.

Джек еще несколько минут молчал, глядя на меня и раздумывая. Лицо его не выражало ничего хорошего, а запахи министра не доходили из-за бронированной перегородки. Мне стало совсем муторно, когда Джек, резко откинувшись на спинку стула, сказал:

— Можешь уезжать. Только помни, что третьего шанса выпутаться у тебя не будет.

Я молча кивнул и вышел вон.

В Дублине был разгар дня. Выходит, я проспал в камере гораздо больше часов, чем мне казалось сперва, и из-за проклятой сыворотки я совершенно потерял счет времени.

Фалви сел за руль, захлопнул дверь, повернул ключ зажигания, но так никуда и не поехал — положил на колени пухлую папку, раскрыл. Двигатель продолжал работать вхолостую. Фалви тщательно изучал бумаги, которые ему дал министр. Я сидел рядом, все еще не веря, что меня отпустили.

— Доктор Хэйс недавно изобрел прибор, который измеряет показатели лунной силы. Хм… У Руари уровень семнадцатый. А у Фэлана Артегала был девятый. До того, как он попал к военным, показатели еще измерять было нечем. После применения «Лунной ярости» показатели силы не менялись… Значит, сыворотка вызывает лишь состоянии агрессии?

Я не понял, разговаривал ли Фалви со мной или спрашивал самого себя. Но он бросил на меня короткий вопросительный взгляд. Словно я должен был быть в курсе насчет показателей по Хэйсу и прочего.

— Знаете, сержант, я что-то не настроен на беседу. Хотя… Скажите, вам приходило в голову, когда вы тащили меня в Министерство, что вы можете вернуться в Клонмел без меня?

— Мне разное приходило в голову, в том числе и потому, что Джек был в курсе большинства твоих выходок. Он все-таки мой друг, Руари, и я ему доверяю. В большинстве случаев.

Я хмуро посмотрел на Фалви.

— Три года назад я еле упросил Джека поставить подпись на помиловании, — продолжил Фалви. — В ответ он потребовал, чтобы я слал еженедельные отчеты о работе с тобой, включая журналы настроений.

— Журналы чего?

— Твоего состояния в разные фазы луны, особенно уровня агрессии.

— И как вы это измеряли?

— Исключительно субъективно. Иногда приходилось описывать полностью. У Джека, думаю, несколько томов уже о твоей жизни.

— Ну спасибо, — буркнул я и отвернулся от него.