Оглядевшись вокруг, подыскивая себе местечко для небольшого отдыха, и возможного ночлега, вдруг, слегка очумел, увидев примерно на уровне примерно шести метров над площадкой, застекленное окошко. Вначале, подумал, что мне просто померещилось, и я зажмурившись, потряс своей головой. Но повторный взгляд подтвердил увиденное. С другой стороны, если здесь находится граница, между двумя странами, стоит шлагбаум, следовательно, когда-то давно, этот перевал был рабочим. То есть его достаточно активно использовали. А раз так, то наверняка должна быть хотя бы небольшая сторожка, которая укроет пограничную стражу, а возможно и таможенного чиновника, от дождя, ветра, снега, наконец. Это сейчас середина лета, а что здесь происходит зимой?
Хотя если к зиме перевал закрывается то и пограничная стража, возвращается в какое-то селение, но ведь дожди бывают и летом. Размышляя про себя подобным образом я огляделся, прошел с десяток шагов, и заглянув за выступающий камень скалы, обнаружил там слегка запущенную, но когда-то довольно ухоженную площадку, с каменной дорожкой ведущей к широкому крыльцу, сложенному из плоских камней, за которым находилась даже на первый взгляд, массивная обитая железом дверь, укреплённая вдобавок ко всему металлическими полосами. Дверь располагалась в монолитной скале, и вела куда-то вглубь нее. Рядом с дверью находилось высокое, но узкое застекленное окно, предназначенное скорее для естественного освещения внутренней части, чем для чего-то иного. Конечно стекло было изрядно загрязнено за прошедшие годы, но тем не менее даже сейчас, сквозь него можно было разглядеть небольшой холл с несколькими дверями, и каменную лестницу, ведущую куда-то наверх. Похоже, когда-то здесь была пещера, позже облагороженная до жилища, все увиденное мной, говорило именно об этом. Справа от крыльца, находилась небольшая клумба, на которой сейчас уже ничего не росло, а слева лежало на камнях невысокое раскидистое дерево. Возможно, оно и росло здесь, когда-то, но судя по его теперешнему виду, давно засохло, а однажды просто завалилось набок.
Меня несколько потряхивало от обнаруженного жилища, но тем не менее, я дойдя до входа, решительно протянул руку к двери и несколько раз стукнул по ее полотну костяшкой пальца. Как бы-то ни было, а входить в чужой дом без стука, было нехорошо. Правила вежливости, заставляли постучаться и спросить разрешение. После, приоткрыв дверь, произнес вслух слово-просьбу войти, и переступил через порог дома. Дверь изнутри, была снабжена небольшим тросиком с противовесом, который своей массой, заставил полотно двери, вернуться в исходное состояние. Что удивительно, несмотря на ярко выраженную древность всего увиденного, дверь открылась вполне свободно, даже не перекосившись и не разбухнув от прошедших лет бездействия, хотя и поскрипывая при открывании.
Войдя внутрь, я осмотрелся. Здесь, хоть и царил полумрак, но благодаря наличию пусть и загрязненного но окна, было можно хотя бы рассмотреть обстановку. Двери ведущие из общего холла в какие-то другие помещения были закрыты, и я не решился заглядывать за них. Зато каменная лестницу, ведущая куда-то вверх, так и манила меня подняться по ней. И хотя, прошедшие годы не добавили ей прочности, но мне почему-то казалось, что в отличие от любого дома, построенного внизу, этот дом, да и лестница, еще смогут служить десятки, если не сотни лет, не подвергая своих хозяев никакой опасности.
Перил у лестницы не имелось, но поднявшись на два десятка ступеней, пролет оказывался зажатым между двумя стенами, и поэтому касаясь рукой одной из них, я осторожно пошел наверх, внимательно, насколько это было возможно во все сгущающейся темноте, разглядывая ступени. Наверху меня ждала небольшая площадка, а за нею очередная дверь. Здесь было уже темно, и поэтому я пытался, что-то рассмотреть, время от времени зажигая спички. Собственно, кроме небольшой ровной площадки и двери здесь ничего не имелось, поэтому, в очередной раз, постучавшись, и произнеся просьбу войти, я приоткрыл дверь и вошел в довольно большое помещение, представляющее собой скорее кабинет руководителя, или какую-то контору, нежели жилую комнату. Хотя, кроме нескольких письменных столов, пары кресел, и шкафов с какими-то папками здесь имелся открытый камин, с установленной в очаге треногой с подвешенным котелком, а чуть в стороне, довольно удобная кушетка для отдыха, заваленная каким-то тряпьем. Большего, сквозь достаточно мутное остекление, довольно большого окна, ничего разглядеть не удалось.
Глава 6
6.
Но даже того что я обнаружил оказалось более чем достаточно. Особенно в свете того, что мотаясь по горам, я просто устал. И согласитесь что как такового отдыха не получалось, при ночевке на открытой местности. Возможно в первую ночь, это и было по приколу, а вот в последующие… Что уж говорить о последних, если даже днем, я чувствовал себя как цуцик, а ночью старался устроиться так, чтобы возле меня горел костер. И едва он прогорал, я тут же просыпался и вновь подкидывал в него хворост, пытаясь согреться. И ладно если бы имелись нормальные дрова. Но чаще всего, это был именно хворост, сгорающий за считанные минуты, и практически не дающий тепла. А здесь, я надеялся, хотя бы отогреться и нормально выспаться, прежде, чем продолжить свой поход.
На письменном столе, стоящим неподалеку от камина, я заметил канделябр, со вставленными в него тремя свечами. Подойдя вплотную к столу, запалил очередную спичку и долго пытался зажечь фитиль. Тот плевался мелкими искорками, постреливал капельками воды, изрядно потрескивал и никак не желая загораться. Как минимум три спички ушло только на то, чтобы слегка подсушить его и в итоге зажечь свечу. Наконец у меня это получилось, и хотя бы одна свеча зажглась и даже в какой-то степени осветила помещение. И первое, что мне бросилось в глаза, лист бумаги, запорошенный пылью, который лежал возле самого канделябра, придавленный его основанием. Сквозь покрывавшую его пыль, проглядывали строчки какого-то текста, и мне очень захотелось узнать, о чем же таком там говорится. Вообще, создавалось впечатление, что этот лист специально был оставлен на столе именно для этого. Подняв его со стола, и стряхнув с него пыль, я поднес его ближе к огню свечи и начал читать.
' Здравствуй Незнакомец!
Меня гложут большие сомнения в том, что сюда, когда-нибудь, наконец, доберется Константин Осипов, поэтому я называю тебя именно так. Если же это окажется именно тот человек которого я жду столько времени, остается только возблагодарить Аллаха, то, что тот позволил исполнить возложенные мною на себя обязательства'.
Письмо хоть и было написано на русском языке, но многочисленные яти, еры и твердые знаки встречающиеся после почти каждого слова, плюс к тому, мерцающий свет свечи, сильно затрудняли чтение этого письма, хотя уже с первых строк, стало понятно, что письмо адресовано именно мне, просто потому, что я добрался до этого домика первым.
« Вряд-ли тебе что-то даст мое имя, но все же представлюсь. Зовут меня Курбаши Фардат Зияд-бек Ахмед-оглы, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Мое имя и имя моего брата еще недавно гремело по всему Туркестану, и господа большевики произносили его только шепотом, боясь навлечь на себя мой праведный гнев. Ты наверное слышал о том, что в конце января 1919 года, в Ташкенте, произошел мятеж, в результате которого войска под предводительством Константина Осипова, подняли народ, против так называемой 'народной» власти насаждаемой красными большевиками, прибывшими в Туркестан неизвестно откуда. Вот только власть была совсем не народной. В правительстве, созданном на территории Туркестана, не было ни единого представителя из местных национальностей. А председатель, вновь созданного правительства прямо говорил о том, что «мы должны подчинить туземный народ, чтобы направить его на путь строительства того общества, которое было провозглашено завоеваниями Великого Октября и нашим вождем Владимиром Ильичом Лениным, а не выслушивать бредни всякого безграмотного быдла, почувствовавшего себя великим народом». В чем же тогда заключается власть народа, если народ вынужден подчиняться изгоям, отвергнутым у себя на родине, но пытающимся насадить свои порядки здесь, в Туркестане. Кто такой этот Ленин, и каким таким видится его путь, если он называет мой народ туземцами, безграмотным быдлом и не доверяет ему настолько, что не пускает его представителей к управлению своей же страной?
