Хоакин, поднял еще трепещущее сердце к небесам, сжимая его в окровавленной руке. Рамо улыбнулся брату, и выдернул из-за пояса длинный кинжал – текпатль. Битва еще кипела, и врагов на его долю оставалось предостаточно.

Железо зазвенело у нее за спиной тяжким скрежещущим лязгом, зловонное дыхание горячо обдало затылок, и Ингрид стремительно обернулась, едва успев отпрянуть от клацнувших перед самым лицом тускло-белых клыков. Они торчали из полуоткрытой пасти, истекающей желтой пеной, на полный фут, придавая морде зверя подобие жестокой ухмылки. Колючая жесткая шерсть стояла дыбом на загривке и свалявшимися клочьями свисала с тощих боков. На шее болтались остатки тонкой цепи, разомкнутые кольца позвякивали, резонируя с утробным рычанием.

Из шума кошачьих шагов, дыхания рыб, птичьей слюны, корней гор, жил медведя и бороды женщины сковали цепь Глейпнир серые гномы в древние времена, но в час Рагнарека Фенрир разорвал ее, как шелковинку, и его пасть, достающая от земли до неба, поглотила солнце. Тяжелые лапы переступали с горы на гору, покрывая озера, круша в щепу столетние дубы, подминая под себя воинов, как мышей-полевок…

Ингрид усмехнулась. У страха глаза велики, а скальд за рог доброго пива чего только не наплетет. Уж в этом-то она убедилась на собственном опыте.

Черный волк, размерами не уступающий крупному тигру, бросился на нее, оскалив пасть, и усмешка угасла. Даже не преувеличенный до эпических размеров Фенрир оставался могучим порождением хаоса, сильным, жестоким зверем, живущим только убийством. Совсем как тот, который неустанно вел ее по тропам войны, пока тихий голос Норвика не спел ему колыбельную.

Но Гангрел не воюют со своим Зверем, они лишь позволяют ему на время уснуть, зная, что в трудный час битвы он наполнит их свирепой отвагой и первобытной силой, а не слепой яростью Бруха, или холодной жестокостью Цимисхов.

Рысь увернулась от щелкнувших у самого горла челюстей, перекатилась боком, вскочила на мягкие лапы. Оскал к оскалу встретила она Великого Волка, и острые клыки большой кошки рванули нижнюю губу противника. Ингрид отпрыгнула, выгнув спину, золотисто-пятнистая шерсть поднялась на хребте острым гребешком, круглые уши прижались к голове, и только кисточки, подрагивая, выдавали ее нетерпение.

Фенрир сократил расстояние громадным прыжком, Рысь снова увернулась и вцепилась зубами в волчью шею. Волк повалил ее на землю, но длинные клыки только бессильно щелкали в воздухе над головой лесной кошки, не разжимающей хватки, несмотря на то, что придавивший ее враг был втрое тяжелее.

Ингрид рванула когтями задних лап мягкое брюхо, передними наугад целя в мертвенно-зеленые бледные глаза волка. Фенрир упал на бок, и противники покатились по земле золотисто-черным клубком, царапая друг друга когтями.

Наконец, Фенриру удалось стряхнуть назойливую кошку, и Рысь, пролетевшая добрый десяток футов, приложилась спиной о каменистую землю. Пятен на медовой шерсти стало больше, кровь заскорузла и потемнела, но раны уже затянулись. Волк, припадая на прокушенную лапу, бросился к ней, надеясь быстро добить с трудом пытающуюся встать на ноги кошку.

Рысь снова извернулась, подпрыгнула на месте, пропуская Волка под собой. В мгновение ока оседлала его, крепко стиснув ногами толстую шею и рванув левой рукой верхнюю челюсть на себя. Челюсти лязгнули и сомкнулись, но Ингрид, ускорившаяся до предела, уже выдернула кисть из волчьей пасти, одновременно резанув сорванным с пояса длинным кинжалом задранное кверху горло.

Фенрир закружился на месте, пытаясь сбросить всадницу и щедро поливая землю бьющей из перерезанной артерии кровью. Ингрид, вцепившаяся пальцами в густую шерсть загривка, вонзила кинжал прямо в основание черепа, и волк упал, забившись в предсмертных конвульсиях. Девушка проворно соскочила на землю, и, прежде чем снова вступить в битву, бросила последний взгляд на издыхающего зверя.

— Шубку бы волчью, — мечтательно процедила она себе под нос, — в Нью-Йорке зимой холодно.

В золотом сиянии неслись по бранному полю колесницы, гривы коней и шелковые стяги летели по ветру, яркие росчерки копий пронзали тьму звездопадом, нестерпимым блеском слепили глаза мечи. Всадники рубили с седла, пики и копья, преломившиеся при первом ударе, сменились гранеными эстоками и кончарами. В пылу битвы Ваны и Ши смешались, кони били друг друга копытами, рвали оскалившимися зубами потные шеи, сталь звенела о сталь.

Кровь бурлила в жилах горячечным огнем, глаза горели яростным пламенем, боевой клич сливался со стонами раненых и умирающих под копытами коней. Высоки и прекрасны были Ваны в длинных кольчугах и конических шлемах, и благородны и рыцарственны Ши в легких кирасах и бригантинах, в увенчанных цветными плюмажами кабассетах. Кровь лилась багряной рекой, падала алым дождем на сухую жадную землю, пятнала плащи и знамена, заливала лица и крупы лошадей.

Эсседа Фионнбара сцепилась колесами с повозкой Фрейи, и Князь поднял копье. Огромные коты шарахнулись в сторону, когда вороные кони, повинуясь уверенной руке Уны, отпрянули назад, высвобождая колесницу. Фрейя пошатнулась, и удар Князя пришелся вскользь, по круглому деревянному щиту, расписанному плодами и цветами.

Огромный вепрь Гуллинбурсти с золотистой щетиной вылетел из гущи боя, заслонив собой колесницу Фрейи. Ее брат, светловолосый и рыжебородый Фрейр, в круглом рогатом шлеме и с перетянутой ремнями обнаженной грудью взглянул на Князя Фионна с высоты гигантского зверя.

— Ты бьешься с женщинами, трусливый Ши?

— Если женщина взяла в руки оружие, она – воин, — возразила Уна, обнажая меч, — женщине подобает прялка и лира, а не меч и щит, не так ли, Светлая? Сразись со мной, повелитель Ванахейма, если не хочешь оставить сиротами своих племянников.

— Это мужской спор, Княгиня, — гордо вскинул голову Фрейр, — не становись между мужами, или …

— Или что? – усмехнулась Уна. — Или ты просто повернешься ко мне спиной и уберешься восвояси вместе с сестрой?

— Вызов брошен мне, — заметил Фионнбар, — мне и отвечать. Пусть мечи решат, кому сегодня покинуть Вигридр с позором, а кому – с гордо поднятой головой.

— Ты так уверен в своем бессмертии, Фионнбар? – рассмеялся Фрейр. – Насколько я знаю, Авалон для тебя закрыт.

— Я уверен в победе, — Князь Фионна сошел с колесницы, глядя на Вана, возвышающегося на вепре, как гора, — где твой меч, сын Ньёрда? Уж не на женскую ли ласку ты променял его?

— У меня есть другой! – Фрейр спрыгнул со спины Гуллинбурсти и шагнул навстречу Князю, выхватывая из ножен широкий меч.

— А жаль, — покачал головой Фионнбар, — жаль. Я хотел бы скрестить отцовский клинок с легендарным мечом Ингви. Но ты сам сделал выбор, сын Ньёрда, давным-давно, когда отдал его за любовь Герд.

Фионнбар рванул из ножен узкий меч, и словно солнечный луч пронзил непроглядную тьму, окутавшую Равнину. Ослепительный блеск заставил Фрейра отступить на шаг, а Фрейя охнула, узнав древний клинок, откованный для самого Лугга Гоибниу, Кузнецом Народа Даны, еще в те времена, когда Туата Де Дананн правили всей Ирландией.

— Это будет неравный бой, — кивнул Фрейр, — но я не отступлю.

— Ты будешь биться за честь сестры, за престол Ванахейма, за родную землю? – скептически произнес Фионнбар. — Или за амбиции Локи и Одина, готовых положить всех родичей и соседей в кровавой битве только для того, чтобы решить у кого из них длиннее… копье?

— За что бьешься ты, Князь? – спросил Фрейр, вбрасывая меч в ножны. – Ответь, и подумаю над твоими словами.

— За свободу. И это – единственное, ради чего стоит умереть, сын Ньёрда. Помни об этом, когда воинство Асгарда вновь придет к воротам твоего замка.

— Я бы сразился с тобой, Князь, — кивнул Ван, — в другой раз. За честь прекрасной дамы, за славу и почет, за новую песнь в Эдде. Но ты прав. Я не хочу вести свой народ на смерть за интересы тех, кто не раз угрожал его свободе. Надеюсь, нам еще доведется встретиться, Фионнбар-ап-Лугг.