Новый образ стал моей защитной реакцией и протестом: я уже не милая, трепетная, наивная девочка с широко распахнутыми глазами, а яркая, дерзкая, самоуверенная, гордая и… неотразимая. Я придумала эту роль и решила: если не суждено стать актрисой на сцене или в кино, то справлюсь с ролью в реалиях жизни. Да, придуманный образ был скорее вызовом, но, удивительно, постепенно я приняла этот облик, и он стал моим естеством.

Вот такая девушка приехала в маленький провинциальный городок России начать здесь новую взрослую жизнь.

Тётушки Капиталина и Василиса, дядюшка Аркадий встретили меня на железнодорожном вокзале областного центра. Они радостно махали руками, заметив родную кровиночку в окне тормозящей электрички. Пока тётушки по очереди обнимали и целовали «пельмяшку» (выражение дяди Аркадия) троекратно в щёки, дядюшка подхватил чемоданы. Эта тёплая, задушевная встреча растрогала меня. За всю жизнь я не могла вспомнить ни одного поцелуя от мамы, чувствовала её безразличие, хотя всячески старалась заслужить доброе слово.

Простые, открытые, душевные, русские люди!

Старшая тётушка Василиса (Васеня), хрупкая маленькая простоволосая женщина, замужем за дядюшкой Аркадием. У них двое детей: сын Владимир и дочь-подросток Оля. Живут в частном доме в посёлке Заречный, в пятнадцати километрах от Романовска Приволжского.

Владимир старше меня на четыре года. Как специалист- механизатор, он получил от посёлка двухкомнатную квартиру в новостройке. Женат на белокурой красавице Любаше. Воспитывают двух сыновей-погодков: Мишу и Васю.

Оленька – пятнадцатилетняя дочь, поздний ребёнок, кровинушка любимая, розовощёкая девочка-хохотушка, физически развитая не по юным годам, дружит с пареньком Андреем семнадцати лет, целыми днями пропадавшим у них в доме, но «зато на глазах у родителей», как сказала тётушка, «от греха подальше».

Милое семейство! Такое впечатление, что тётя, как курица-наседка, готова растопырить свои крылья и всех цыплят собрать поближе к себе, всех обласкать, согреть и защитить. Я снова невольно сравнила её с мамой… Неужели они родные сёстры? Такая разница, однако…

Вторая тётушка Капиталина (Капа) жила в Романовске Приволжском, недалеко от главного собора, в двухэтажном старинном мещанском доме из восьми коммунальных квартир. Незамужняя. Для всех она просто Капа, без «тёть».

Любимый ею парень погиб в годы Великой Отечественной войны, и Капа осталась до конца жизни верна своей первой и единственной любви. Удивительная женщина! И такая красавица! Статная фигура, серые глаза нараспашку, густые волосы.

Капа воспитывала племянницу Надю – дочку младшего брата. Сто лет назад он бросил жену и дочь-малышку и неизвестно где скитался по стране. Мать девочки впоследствии встретила другого мужчину, а Надю оставила Капе, хотя изредка и навещала их.

Первые дни я провела в квартире Капы. Надя в это время представляла комсомольскую организацию комбината на слёте рабочей молодёжи в Москве. Перед её возвращением я перезнакомилась со всей роднёй и поняла, какие люди живут в городке. Пришлось сменить короткую твидовую юбку на брюки-клёш от бедра. Но вопрос, что всё-таки шокировало местных больше – юбка или брюки-паруса, остался открытым: ни на ком таких брюк я не видела. Но Капа обронила, что лучше подметать пыльные улицы этими «моряцкими» штанами, чем доводить до инфаркта бабушек и дедушек голыми коленками, особенно в районе собора, где старички сидят на скамейках и дружненько обсуждают всё, что движется.

– Ты глянь-то, Фискина дочь пошла! Ну, вылитая-то Анфиска! Така же худа да горделива, – как-то услышала я, проходя по соседней улице. Тётка в кургузой серой куртёнке, с белым платочком на голове, по-старушечьи завязанном на подбородке, даже и не пыталась понизить голос, вспоминала мою мать, а заодно и меня тихим «добрым» словом.

Рассказать о людях Романовска Приволжского без акцента на местечковый особый диалект с певучим протяжным «о» – значит ничего не рассказать. С первых слов понимаешь перед тобой местный или приезжий. Так говорили и все родственники. Я ожидала подобный слог и от Нади.

Она вернулась поздно вечером, уставшая, промокшая под дождём, с двумя тяжёлыми сумками, доверху набитыми колбасой, мясными наборами для супа, сыром, банками кофе и парой бутылок красного грузинского вина. В те времена в отдалённых от Москвы и Ленинграда местах такие продукты на полках магазинов отсутствовали. Я поражалась этому. Соседи по очереди ездили на закупки в Москву, за триста километров от городка. Продукты делились поквартирно. Слава богу, жители этого дома знали друг друга с рождения, и никаких недоразумений между ними не возникало, могли выручить и «пятёрочкой» до получки или пенсии. Такой своеобразный кооператив. Неудивительно, что соседи знали друг о друге всю подноготную. Ничего не утаишь!

Капа встретила Надю у порога, подхватила обе сумки, затем отстранилась, чтобы представить меня. Я смущённо улыбнулась, когда взгляды пересеклись.

– Ну, привет, француженка! Так вот ты какой, цветочек аленький! – Она взяла меня за руки. – Будем знакомы, сестричка! Спать нам придётся вместе в одной кровати, слава Богу, она широкая! Так что давай знакомиться потеснее, прежде чем разделить ложе.

Говор Нади не был окающим волжским или характерным акающим московским – такой речью вещают дикторы радио и телевидения.

Мы пожелали Капе спокойной ночи и прошли в комнату Нади. Она вынула из буфета хрустальные бокалы (хрусталь в те времена являлся обязательным атрибутом и показателем достатка) и открыла бутылку вина. Я не пила спиртное, если не считать слабоалкогольного горячего глинтвейна, традиционного для рождественских ярмарок. Но в такой обстановке решила не упрямиться, а хотя бы символически поддержать компанию и пригубила терпкий напиток.

– Завтра на комбинат вместе идём. Тебе предстоит со многими встретиться, походить по цехам и отделам. Не спеши с выбором. Вакантные места есть. А ты у нас девушка образованная, из МАсквы, да из ПарЫжу, да ещё и с челобитной до царя-батюшки нашего Царькова Сергея Петровича, аж за тридевять земель поклон ему шлют.

Честно, я не понимала, она шутит так или это сарказм. Ох, не проста сестрица-то наша!

Наде двадцать три года. Не замужем. Ждёт парня со службы на морском флоте. Окончила технический вуз в Ленинграде. Так вот откуда её чистая фонетика! После завершения учёбы распределилась в родные края на комбинат, в отдел главного технолога.

Она чуть выше и чуть потяжелее меня, рыжеволосая, сероглазая, носит очки. Чертами лица мы схожи. В дальнейшем нас постоянно сравнивали как сестриц.

Надя ухмыльнулась, высоко подняла бокал, посмотрела на блики хрусталя через свет люстры и сощурилась.

– Завтра наденешь мою чёрную юбку, в талии резинку утянем. А после встречи с начальством смотаешься на теплоходе за Волгу. Там хорошее ателье. Мать подруги работает закройщицей. Закажи пару юбок, хотя бы до колена. А в промтоварах купи резиновые сапоги: через две недели грязь будет непролазная, все дороги в кашу превратятся – утонешь в своих модных «лодочках-чулочках».

Да уж, старшая сестричка включила нотки командира октябрятской звёздочки!

– А откуда тебе известно содержимое моего гардероба? – притворилась я наивной. – Мы вот только встретились.

– Папаша твой заботливый вызывал на переговоры и попросил проследить за «дресс-кодом», как он выразился. Мол, беда с этим кодом, надо выручать, чтобы не было мучительно больно за такую непутёвую дочь. Лично я за свободу в любом виде: носи что хочешь, самовыражайся как хочешь… Но для знакомства с начальством всё же надень мою юбку, а дальше жизнь покажет, бить или не бить, – она засмеялась, ополовинила бокал. – Не обижайся! Я обещала ответственно подойти к твоему «рандеву» – папашино выражение. А там дальше делай как знаешь.

Я ещё раз пригубила вино. Оно нагрелось в бокале и приобрело вкус поприятнее. Надя приободрила меня взглядом, жестом показала «пей, пей!». Я почувствовала, как тепло растеклось по телу. Ах, вот оно, это состояние, ради которого пьют вино! Тепло, легко! Запросто лягу в кровать с кузиной, хотя днём эта мысль напрягала, но я успокаивала себя тем, что это временно и ненадолго.