Она молилась, стоя на коленях за шторкой, и просила Богородицу избавить её от беременности. Бабушка всегда говорила, что Богородица самая сильная из святых покровителей и что если и надо знать какую молитву, то это «Глас ко святой Богородице».

«Богородице Дево, радуйся, – шептала Таня, – благодатная Мария, Господь с тобою… Не хочу-у быть бере-е-еменной». Она складывала руки в молитвенном жесте, но чувствовала, что вера её слаба. В голову лезли страшные мысли: «Ну конечно, так целоваться, – и не забеременеть».

В итоге Таня не выдержала переживаний и, когда бабушка укладывала её спать, призналась:

– Я беременна, баб!

– Да ну?! – рассмеялась бабушка.

И Тане пришлось рассказать о своём грехопадении. Но бабушка только ещё сильнее рассмеялась, а Таня разозлилась.

– Да что смешного-то, бабушка! – уже в голос вопила она.

А бабушка гладила её по голове и приговаривала: «Во-от, греховодница, будет тебе наука. На кой шут ты к нему полезла, он не пара тебе. Она его от уголовника родила».

И бабушке пришлось объяснить Тане, что для «непорочного зачатия» она не подходит в силу своего происхождения – «из-за дедушки, мамы и родственников отца». А до «порочного» – ей ещё расти и расти.

Когда Тане было двенадцать, бабушка на развале купила красочную книжку с картинками. Картинки были для бабушки верным признаком литературы для детей. Книги тогда были в дефиците, а все «питательные для детского ума» библиотечные они уже прочитали. Вот бабушка и ходила в выходные на блошиный рынок за «чем-то стоящим».

На обложке новой книги значилось «Русские заветные сказки. А. Н. Афанасьев». Таня взяла книгу в руки без особого энтузиазма: она считала себя уже взрослой, а бабушка всё покупала ей сказки. Однако, пробежавшись глазами по оглавлению, она поспешила захлопнуть книгу и утащила её в свою комнату. Особенно её впечатлила сказка «Посев хуев». Но и «Женитьба дурня», «Чудесная дудка» и «Щучья голова» оказались на высоте.

Таня всё боялась, что бабушка тоже захочет почитать и тогда она точно больше не увидит эти по-настоящему хорошие сказки. Но бабушка уже не особо интересовалась самим чтением. Она добывала книги для внучки и чтобы заполнить несколько пустых полок книжного шкафа.

Таня никогда ещё не читала так быстро. Анально-генитальная тема в реалиях русской деревни вызвала у неё неподдельный восторг. Она узнала много новых выражений и анатомических казусов. «Какой всё-таки русский язык богатый. А человеческий организм диковинный», – размышляла Таня. К тому времени она подробно изучила все картинки из Справочника операционной медсестры, и анатомия заинтересовала её куда больше, чем изображения овощей и схемы нарезок из поваренной книги.

Некоторые моменты из заветных сказок Таня перечитала несколько раз – для лучшего усвоения.

– Ну что, понравилась тебе книжка? – спросила бабушка.

– Очень, – ответила Таня и покраснела. Ни одна книга раньше не вызывала у неё такого восторга.

А «Сказки» Таня украдкой дала почитать взрослой соседке, чьё расположение пыталась завоевать. Больше книгу она так и не увидела. Впрочем, совсем скоро пропала и соседка. «Наверное, в деревню уехала жить, на посев», – ехидно размышляла Таня; она никак не могла смириться с потерей книги.

Каждое лето три года подряд Таня обзаводилась вшами. Вши всегда приходили к Тане в августе, ко дню её рождения. «Опять», – вздыхала бабушка Лида и доставала из комода частый гребень.

Сначала она пыталась вычесать вшей – стелила на пол альбомные листы и скрупулезно чесала над ними Танины волосы. Но ничего, кроме Таниных волос, на альбомные листы не падало.

Тогда в ход шёл старый народный способ: бабушка в строгих пропорциях смешивала уксус, крупную соль и спирт. Эту дьявольскую алхимию она наносила на Танину голову, тщательно втирая в кожу. А потом надевала на Таню пакет и заматывала всё это полотенцем.

Кожу на голове жгло, Таня начинала подвывать. «Если не поможет, придётся стричь тебя наголо, – нарочито говорила бабушка. – Они ж не просто кровь пьют, они ещё и заразу разносят. Тиф, например». И бабушка начинала длинный рассказ про то, как в вой ну от тифа полдеревни поумирало, а другую половину «несло кровью».

После такой «маски» Танины волосы тоже умирали и превращались в мочалку. Но вши в них умудрялись выжить.

Тогда бабушка использовала серную мазь – это была мерзкая жирная жижа серого цвета. От мази волосы, наоборот, слипались, и никакие «Кря-кря» или «Фея» не могли их отмыть. Вши вроде уходили. Но к сентябрю возвращались снова.

На семейном совете было принято радикальное решение – применить дихлофос. Им обрызгали Танины волосы, замотали их в пакет и отправили Таню в туалет «чтобы дома не воняло».

Вши сдохли. А Таня нет. И даже получила полезную привычку – обходить токсические вещества стороной. С тех пор их запах вызывал у Тани только жёсткие приступы отвращения.

Бабушка терпеть не могла алкоголь. А Танин дедушка Ваня, второй муж Лидии Константиновны, был не прочь выпить. Они с женой оказались совсем разными: он любил компании, хорошо одевался, всегда был бодр и весел. Лида же предпочитала оставаться дома под предлогом «мне нечего надеть».

Жили они небогато, но Ваня как-то умудрялся выкраивать деньги на новый костюм, «Тройной одеколон» и шоколадные конфеты. Он любил жизнь и всегда находил повод для радости – чем, скорее всего, и раздражал Лиду. Как можно так расточительствовать, когда пристройка к дому не готова? А на деньги, потраченные на килограмм «Каракума», можно купить мяса на целую неделю!

Ваня старался по выходным вывозить жену и дочку в парк или в город. Лида сначала соглашалась, но обычно, перед самым выходом, когда все уже были одеты, настроение у неё резко менялось. «Не пойду никуда, – говорила она. – Мне не в чем». Иван уходил один и в сердцах выпивал лишнего с друзьями.

Лида ждала дома и к моменту его возвращения была уже на взводе. Она каждый раз виртуозно разыгрывала партию терпеливой мученицы, а Иван оказывался одновременно и «тираном», и «никчёмным слабовольным алкоголиком». И чтобы «дважды не вставать» – своё получала и Лидина мать, тихая интеллигентная женщина Татьяна. Она вообще «была виновата во всём», что происходило и не произошло в Лидиной жизни после Свентошува.

Заканчивалась драма тоже канонически – Лидия кидала Ивану под ноги ветхий чемодан- балетку и велела собирать вещи. Иван послушно укладывал свои рубашки, бритвенный станок и «Тройной одеколон». Уходя, он каждый раз оглядывался на окно, из которого на него смотрела его единственная и любимая дочка Римма. Они оба плакали. Римма долго- долго махала ему вслед ладошкой с обгрызенными ногтями. Ивана уже и не было на горизонте, а она всё махала и махала – и он всегда возвращался. До самых его пятидесяти четырёх лет, когда он умер от рака у неё на руках.

Танина мама, Римма, иногда рассказывала дочери о своем детстве. Особенно Тане запомнился случай с ремнем.

Лидия всё время пыталась отучить дочь от привычки грызть ногти, но никакая горчица, хозяйственное мыло или йод не помогали. Римма упорно обгрызала ногти до мяса почти до самого замужества. А замуж она вышла сразу после вступления в возраст согласия – так ей хотелось поскорее «перестать грызть ногти»!

Лида любила дочь по-своему и заботилась о ней как могла – много внимания уделяла её физическому здоровью и напрочь игнорировала психическое.

Однажды шестилетняя Римма наотрез отказалась идти к зубному врачу, и никакие доводы о «сохранении здоровья с малолетства» не убеждали её вылезти из-под кровати. Когда Лидиному терпению пришёл конец, она открыла платяной шкаф, долго рылась в нём и наконец достала Ванин кожаный ремень. Старый, тёмно- коричневый, с облезлой пряжкой, он повидал на своём веку немало брюк. Ремень Лидия использовала весьма оригинально – он предназначался вовсе не для Риммы.