– Я правду говорю – насупился Эсак.

– Ты просто злой негодный мальчишка. Не слушай его, Приам. Ишь, что удумал – всех нужно убить, а его одного оставить. Детская ревность – вот что это такое.

– Эсак, ступай к себе. – и, видя, что тот не двигается с места, подтолкнул его к выходу – Иди уже. – Приам проводил сына взглядом, затем запер двери спальни и постарался успокоить жену:

– Не нервничай так, Гекаба.

– Что значит – не нервничай. Он как себя ведет? Почему ему можно говорить всякие гадости?

Гекаба еще долго не могла успокоиться.

– Конечно. Я ему – чужая тетя. То, значит, над ним все тряслись, а теперь ему внимания меньше, вот он и не знает, чтобы еще такого придумать. Отошли его к матери, Приам.

– Я подумаю, что можно сделать. Только завтра. А сейчас постарайся уснуть.

Он принялся баюкать ее, словно малое дитя. Гекаба тяжело улеглась на спину, послушно смежила веки, однако, лишь только голос мужа становился не слышен, едва уступив место сну, как тут же огненные видения полыхали перед ней. Языки пламени плясали ярко, чередуя палитру своих оттенков от желтого до кроваво-красного. От этой завораживающей пляски становилось жутко – Гекаба вновь со стоном открывала глаза, в страхе оглядываясь вокруг – рядом сидел Приам, заботливо склонившись над ней, а в комнате темно и тихо.

– Огонь, всюду огонь, Приам…

– Успокойся, успокойся, дорогая…

Под утро ребенок начал биться в утробе – Гекаба схватилась за живот:

– Наверное, сейчас…

Приам кликнул нянек, те, полусонные, сбежались на зов, но тревога оказалась ложной. Схватки прекратились также внезапно, как и начались. Сама спальня к тому времени напоминала родильную палату с кучей полотенец, простынь и полных тазов воды – женщины суетились, о чем-то беспрестанно трещали и спорили так, что Приам почувствовал себя явно лишним – в этой канители он видел лишь лихорадочно горевшее лицо жены, и только из-за нее одной он оставался здесь, среди снующих туда-обратно женщин. Только бы с ней не случилось непоправимого – ловил себя на мысли Приам, и сам себе удивлялся, что о ребенке он совсем не думает, но думает лишь о жене. Ее беспокойные видения и страшный сон, что явились причиной этой тревожной ночи, плюс еще Эсак, подливший масла в огонь – пожалуй, слишком много для такой хрупкой женщины, как Гекаба. Только бы она пришла в себя, и страшные видения больше не мучили ее. Может, тут действительно дело в ребенке? Нужно спросить совета жрецов, но это можно сделать позже, днем, а сейчас оставалось лишь молиться, чтобы с Гекабой ничего не случилось. И Приам молился – про себя, обращаясь к богам с горячей просьбой – сохранить ей жизнь, и здоровье, и ясный рассудок. И боги вняли его мольбам. В Трое уже разгоралось утро, когда царица перестала метаться и стонать, и, наконец, заснула – крепко и спокойно. Приам велел ее не тревожить, сам потихоньку собрался, поцеловал спящую супругу в лоб, и вышел, осторожно прикрыв за собой двери.

Панфой

Центральный троянский храм располагался в самом центре города, на вершине холма Ата, и был, как известно, первым зданием, что возвел когда-то дед нынешнего царя Приама Ил. Каждый следующий царь – сначала Лаомедонт, а затем и сын его Приам – вносили изменения и дополнения к ансамблю столь величественного строения. Делая его тем самым еще более помпезным. Все достраивалось по мере того, как богатела Троя. Так к внушительной мраморной колоннаде зала добавилась колоннада внешняя – по всему периметру храма, не говоря уже о барельефах, украшавших фасад здания.

Из утвари исчезли медные и бронзовые предметы, даже серебро не считалось местными жрецами за достойный богов металл. Только золото, как можно больше золота, нефрита, драгоценных камней – статуи богов, само убранство и утварь храма – все сверкало и слепило глаза не хуже солнечного света, что вполне соответствовало убеждениям жреческого сословия – ведь Аполлон – лучезарный бог, а значит все должно сиять, чтобы угодить ему.

Служить жрецом здесь было почетно, а злые языки поговаривали, что и прибыльно. Мол, жрецы – тоже люди, ничто человеческое им не чуждо. Но, не станем прислушиваться к ним. Скажем только, что храм никогда не пустовал – а значит, жители Трои почитали своих богов. Среди жреческого сословия в основном были люди очень религиозные, преданные своему делу. Иной раз по большим праздникам, когда работы в самом храме и возле алтарей прибавлялось, жреческие обязанности по совместительству выполнял какой-нибудь отец семейства, местный купец или воин. И, если он получал за это вознаграждение – никто не был против, потому как делалось это исключительно из уважения богам и по велению сердца. Однако были среди жрецов и такие, кто посвятил всю жизнь только служению. Храм стал для них домом, обязанности – профессией, а само коротенькое слово жрец – образом жизни.

Именно к такому жрецу с утра пораньше отправился Приам.

Верховным жрецом главного троянского храма Панфой был назначен самим Приамом относительно недавно – всего несколько лет назад. До этого Панфой служил в Дельфах при храме Аполлона, где успел в совершенстве овладеть тайным знанием, что дает возможность заглянуть в будущее, обучился мистериям, искусству гадания, а также умению общаться с богами напрямую – все эти таинства Панфой знал прекрасно, и также прекрасно жил себе в Дельфах, никогда ничего не слышал о Трое, и никуда не собирался, пока в Дельфах не появился племянник Приама. Тот был послан узнать, действует ли еще проклятие холма Ата, наложенное некогда Аполлоном, или оно, проклятие это, силу свою утратило. Либо Приам невнятно объяснил, что надо делать, либо племянник его не понял – теперь уже неважно. Только в один прекрасный день племянник вернулся – вернулся не один, а вместе с Панфоем.

– Зачем постоянно мотаться в такую даль? – с чувством выполненного долга спросил племянник. – Я привез дельфийского жреца – пусть он будет всегда под рукой. Считай, что теперь у нас свой оракул.

Приаму оставалось только развести руками, а также отправить племянника отдохнуть после дальней дороги – тем паче, что от того ужас как несло спиртом.

Чтобы хоть как-то замять сей казус, да не прогневать при этом богов, пришлось Приаму использовать власть – благо, место верховного жреца как раз было вакантным. Так и получил иноземец Панфой столь высокое назначение. С тех пор он служил в главном троянском храме. Относительно юный возраст – а Панфою было не больше двадцати пяти лет, когда его назначили верховным жрецом, – не помешал ему завоевать уважение троянцев. Статный белобрысый красавец с голубыми глазами впечатляюще смотрелся в жреческой хламиде – особенно женщины едва не визжали от восторга, когда Панфой исполнял очередной ритуал. Мужчины отмечали его сладкоречие. Советы Панфоя были разумны, предсказания в основном сбывались, боги, благодаря ему, не гневались на троянцев – а что еще от жреца надо? Кроме того, Панфой вел просветительскую работу среди желающих приобщиться к знаниям, и даже завел библиотеку – именно здесь застал его Приам тем самым утром.

Само помещение библиотеки было отстроено недавно, располагалось во внутреннем дворе храма и представляло собой довольно просторную комнату, густо уставленную стеллажами. Нижние полки тех стеллажей прогибались под тяжестью глиняных табличек, на верхних лежали свитки желтоватого папируса, порой изящно украшенные шелковыми кистями и стеклярусом. Нагромождение полок поглощало собой пространство – оставалось только догадываться, как вообще Панфой разбирается в этом заковыристом хозяйстве, умудряется ничего здесь не спутать, и как управляется в жуткой тесноте со стремянкой. Неоспоримым плюсом помещения служили огромные, на всю высоту стен, окна, что давали достаточно столь необходимого для всякой научной работы света. Возле одного из окон нашлось место для стола, за которым работал Панфой.

Он как раз разбирал кучу свитков – то были в основном деловые бумаги – еще точнее – списки текущих храмовых нужд. Панфой сам удивлялся – как много всего надо – благовоний хватит лишь на несколько дней, масло для светильников исчезает с невероятной быстротой, к тому же неплохо сменить драпировки – то есть прикупить той самой пурпурной ткани, что он видел давеча в торговых рядах, а так же заменить истертый и треснувший мрамор ступеней центральной лестницы, – и еще многое, многое другое.