Нет, будет Тонков на кафедре анатомии нашей академии, даже возглавит её, но чуть позже.

– Профессор задерживается. – в дверь аудитории заглянула чья-то всклоченная голова. – Ждите.

Будем ждать, куда нам деваться. Курсант – лицо себе не принадлежащее…

На столах, обитых сверху оцинкованным железом, были разложены человеческие кости. Правильно, изучение анатомии с костей начинается.

Кости – они всякие. Трубчатые – короткие и длинные, губчатые, плоские, смешанные.

Я прошёлся около столов. На них все мне вспомнившиеся присутствовали.

Костные препараты были прекрасно подготовлены для учебного процесса. Все – натуральные, никакой тебе пластмассы.

Особенно мне понравились черепа. Зубы, правда, на некоторых подкачали. Ну, это для будущего военного врача далеко не главное.

Между зубов одного из костных каркасов человеческой головы кто-то папироску вставил. Кстати, дешевенькую. Шутник, мля…

Тут дверь аудитории распахнулась и число присутствующих в ней увеличилось ещё на одного человека в военной форме.

– Приступим, – громко произнёс он хорошо поставленным голосом.

Профессор подошёл к столам с костными препаратами. Вдруг замер, повернулся к нам. Лицо его не сулило ничего хорошего.

– Кто? – прозвучало в почти гробовой тишине.

Курсанты начали переглядываться. Вопрос был не совсем понятен.

– Кто папиросу в cranium вставил?

Ответа на свой вопрос профессор не получил.

– Кто? – уже в третий раз задал вопрос Владимир Николаевич.

Виновник продолжал не сознаваться.

– Достать портсигары! – уже со злинкой в голосе произнёс профессор.

Курсанты полезли в карманы. На свет были извлечены различные вместилища для папирос.

– Я не курю… – робко прозвучало со стороны одного из первокурсников.

– Это прекрасно. Кто ещё не курит?

Трое из присутствующих подняли руки.

– Открыть портсигары, – последовала очередная команда.

Курсанты почти одновременно нажали на кнопки своих предметов личного пользования. У многих они были серебряные, с чернением или украшенные перегородчатой эмалью. Такого, как у меня, ни у кого не было. Мой сосед справа не удержался и цокнул языком.

Профессор по очереди начал подходить к каждому из владельцев портсигаров. В руке у него была папироса, извлеченная из челюстей человеческого черепа.

Мой портсигар вызвал у профессора интерес.

– Позвольте.

Я вложил подарок императора в протянутую профессорскую руку.

– Однако…

Владимир Николаевич внимательно посмотрел на меня.

– Подарок, – пояснил я.

– Ну-ну… – перевел куда-то на потолок свои глаза профессор.

Затем он тяжело вздохнул и вернул мне портсигар.

– Это я… – вдруг донеслось откуда-то слева.

Профессор туда ещё не добрался.

– Поздно, батенька, поздно… – голосом, лишенным эмоций, произнёс преподаватель. – Раньше сознаваться надо было. Фамилия?

– Извините… – снова голос слева.

– Фамилия? – уже громче повторил Тонков.

Провинившийся назвался.

– На отчисление, – вынес приговор профессор. – В полдень явиться в учебную канцелярию. Докладная записка на Вас там уже будет…

За несостоявшимся военным врачом закрылась дверь. Второго шанса поступить в Военно-Медицинскую академию у него уже не будет.

– Минус один… – прошептал кто-то из курсантов.

– Mortui vivos dociunt, – начал занятие профессор.

Я зевнул так, что чуть себе нижнюю челюсть не вывихнул. Мандибулу, это – если по-нашему, медицинскому.

Спать-то как хочется…

Сил моих просто больше нет…

Глаза закрываются, хоть серные спички в них вставляй.

Ну, на первом курсе высшего медицинского учебного заведения так и бывает. Объёмы информации, которые необходимо усвоить – огромны, вот организм и защищается. Он у нас – умный. По крайней мере, у меня.

Эх, если бы только одна учёба…

Первокурсников ещё тут и всяко-разно припахивают. Нет, на картошку, как дома, здесь в колхоз не посылают. Капусту в пригородном совхозе убирать тоже не возят. Нет тут ни колхозов, ни совхозов, зато – картошки и капусты девать некуда и она сущие копейки стоит. Лук и морковь – дешевле дешевого, а вот помидоры – дороги. Что говядина лопатка, что помидоры – по одной цене…

Вот… Еда ещё на ум пришла…

Кроме борьбы со сном, началась у меня ещё и борьба с голодом.

Не только спать мне сейчас всё время хочется, но что-то ещё и не наедаюсь я на академических казенных харчах. Это, видно после житья в княжеском доме. Теперь-то я в казарме обитаю.

Так вот, припахивают первый курс. Сегодня после занятий мы идём собак ловить. Это – для старших курсов. Они на них оперировать учатся. Хотя, операции на собаках и человеке имеют множество своих особенностей. Обусловлено это различиями к кровоснабжении и так далее.

Бродячих собак в Санкт-Петербурге достаточно. Ловить не переловить.

Однако, мне это делать не очень приятно. Не долго живут собачки после курсантских операций…

Собака, как говорится, это – друг человека. Хотя…

Дома ещё, на первом курсе у нас физика была. Учебник по ней толстущий, словно не на врачей, а на этих самых физиков нас и учили. На занятиях мы скучали, вот наш преподаватель, как мог, так нас и веселил. Даже про собак рассказывал. Вот сегодня этот рассказ мне и припомнился. Честно говоря, рассказ про собак и к физике отношение имел. К Исааку Ньютону. Была у него, значит, болонка. Глупая преглупая в отличие от своего хозяина. Однажды пёсик прыгнул на стол Ньютона, когда того не было дома. Самого-то его дома не было, а вот на столе ворох рукописей гения находился и горящая свеча. Понятное дело, болонка свечу уронила и начался пожар. Рукописи Исаака и сгорели все подчистую. Ньютон волосы на себе рвал, но делу это мало помогло. Пришлось ему по памяти всё и восстанавливать. Со слов преподавателя – далеко не всё восстановить получилось. Хотя, ушел на это у ученого почти целый год. Вот вам и собачка-болоночка… Такой, друг человека…

Нам болоночек ловить было не велено. Требовались особи покрупнее.

Методика ловли была отработана в императорской академии годами. При кафедре, которой требовались собаки, содержалось несколько сук. Сейчас они затечковали, значит – сезон ловли собак для оперативной деятельности открыт.

Лаборант кафедры Петрович сначала тряпочкой по нужному месту у суки проводил, а потом ею же по нашим форменным коротеньким сапожкам. Поганил курсантскую форменную обувь самым настоящим образом.

В таких измазанных обувках мы на отлов животных и отправлялись. По словам Петровича, нам ничего особого и делать не предстоит – кобели сами к нам со всей округи сбегутся. Как их нужное количество наберётся, останется только в сторону кафедры двинуться, а собаки за нами сами своими лапами перебирать будут. Тут уж и начнётся у Петровича работа. Длинная палка с петлёй у него загодя уже приготовлена.

На словах всё было гладко. Получилось же – как обычно.

На Боткинской я немного от своих товарищей отстал. Покурить остановился. Не люблю я курить на ходу.

Тут, откуда ни возьмись, дама с собачкой. Сама дама – худенькая, востроносенькая. Одета богато. Собака у неё – толстущая, здоровая. Ситуация, надо сказать, совершенно не типичная. За всё время жизни в Санкт-Петербурге я с большими собаками дам ни разу не видел. Всё они каких-то мелких шмакодявок на поводках выгуливают. Тут же – вот такая телушка-полушка…

Псина шла, шла и как обухом топора её по голове огрели. Встала как вкопанная. Башкой завертела. Дамочка же идти продолжает, в облаках где-то витает. Длительность её задумчивости определила длина поводка…

Всё бы ладно, но тут псина ко мне рванула…

Инстинкт продолжения рода у кобелины сработал.

Я в сторонку отгребать начал, а псина за мной. Востроносенькая в своих длинных юбках запуталась и на брусчатку плюхнулась. Заорала, как будто режут её студенты-практиканты без наркоза на мелкие кусочки.