Размывая прежде пыльные и сухие тропы, являющиеся торговыми путями, создавая на их лице липкую и холодную жидкую смесь самого наинеприятнейшего цвета, в которой уж точно ни при каких обстоятельствах не прельщалось бы испачкаться, иль даже о которой тошно было бы подумать, успокаивая неугомонное существо внутри меня самого, препятствуя каким-либо сенсорным раздражителям, создавая определённый шум, будь то что-то зрительное своим туманом, ограничивающим кругозор в одну улицу, будь то что-то слуховое своими нежными и грубыми постукиваниями по всевозможным поверхностям, в шуме чьём можно распознать и чувствовать любой другой знакомый шум, или будь то что-то тактильное своим прекрасно глубоким и охлаждающим массажем, который не сравнить ни с каким другим ощущением, шёл плотный и рваный дождь. Наш старый промышленный городок из горной породы вновь погрузился в тоску.

Вопреки ужаснейшей непогоде, нашему каравану всё же пришлось собраться. На это повлияло множество факторов, к примеру такие, как потребность в поддержке экономики города, переизбыток самого продукта, а также личные убеждения купцов в том, чтобы поток торговли не застаивался.

Все сумки с товаром были уже совсем давно мокрыми насквозь, скот, к слову, тоже, однако их судьба нас особо не волновала, хоть они и имеют значительную роль во всей экономике города, ведь не на спине же всё носить. Да прочь эту скотину, почему же мы не беспокоимся о своём здоровье? Точнее сказать, почему же я не беспокоюсь о своём здоровье? Молвлю так, словно хоть раз в жизни спрашивал мнение окружающих. Да в самом деле! Неужели ли я по истине чистый купец по своей натуре, есть ли это моя сущность? В действительности ли эта профессия неотделимая часть моего сознания, моей личности, что её ценности заведомо превышают иные? Всю жизнь я трясся в мандраже за товар, а обо всём другом позабыл. Видимо, так оно и должно быть. Видимо, так оно и будет всегда.

Когда последний странник собрал своих животинок, я стоял на верандочке харчевни, облокотившись на стену, и попивал свой напиток, заказанный недавно в этом же трактире. Из-за самой хлипкой структуры веранды и характера погоды я вовсе не был защищен под крыльцом, вода свободно поступала сюда, отчего я хлебал разбавленный водой напиток. Загадочное название «Плуг», однако, никак не отсылало к ингредиентам жидкости в бокале, взаправду, к чему же именно плуг? Может быть, ингредиенты данного напитка растут на вспаханной земле? Или напиток удивительным образом заставляет думать о плуге? А ведь в действительности так! Глотнул, и думаешь, почему же плугом прозвали, ведь в наших краях издревле не занимались земледелием. Несомненно, что если спросить бармена, который придумал этот коктейль, то он наверняка расскажет о том, как долго наблюдал на чужбине за работой какого-нибудь крестьянина и ему внезапно пришла идея создать этот невероятный напиток, который, как нельзя кстати скажу, что на вкус совсем не имеет подобия! Или вот что насчёт других авторских напитков, в особенности то же "Ритуальное убийство". Каким же образом вообще может взбрести мысль назвать напиток в эдаком роде? Поистине, автор хотел изначально придумать что-то экстравагантное. И как же можно в этом случае позабыть о «Тринадцати атэ»? Что же такое это «атэ»? И почему этого «атэ» тринадцать? Разумеется, все мои значимые вопросы можно излить тому самому бармену, но буду ли я искренне рад раскрытию тайн? Есть что-то в этом, в незнании. Стоило мне постоять здесь, на крыльце, как мне удалось придумать целую историю создания названия для напитка. Но истина определённо проста до жути, ибо главная цель продавца – заинтересовать покупателя товаром, а как это сделать – каждый выбирает сам.

Допив «Плуг», я зашёл в корчму, чтобы вернуть бокал бармену. Он вовсе не беспокоился за них, несмотря на то, что их очень легко украсть. А всё просто – бокалы были сами по себе ужасными на вид, хоть и были, быть может, из самого крепкого материала в нашем городе вообще, но в наших реалиях, когда жить стало проще, когда можно в целом и позабыть про заботы о будущем, ценится отныне эстетичность, а не практичность.

В корчме был довольно тусклый свет, видимо обычно это заведение надеялось на яркий дневной свет, судя по широким окнам по всей площади стен, однако сегодня был совершенно не этот день. Пахло сыростью, и было здесь, как бы странно это ни звучало, по-уютному дискомфортно. Потолок был низок и давил на душу, а столики с посетителями стояли напрочь плотно. Протискиваясь чрез толпы посетителей, я приближался к бармену. Выглядел он очень интересно: почти лысая голова, на которой были очень роскошные усики и сросшиеся брови. Сам же он был в цветастой зелёной вязаной широкой кофте, покрывающей шею, и был этот бармен слегка манерным.

Отдав стакан и повернувшись, я лицезрел то, что весь взор посетителей харчевни был на мне. Мне изначально показалось, что причиной сему был мой промокший внешний вид – это было отчасти правда, однако ко мне подошёл направляющий и проинформировал, что все только меня и ждали. Сперва мне даже не удалось распознать его, он вышел откуда-то сбоку и подкрался совсем беззвучно, как всегда в очередном новом наряде. На этот раз у него была светло-серая шинель, зашитая различными кармашками, которые уж точно не были чем-либо заполнены, под шинелью у него была в некоторых заплатках рубаха цвета марун и изумрудный платок в полосочку, а на ногах были строго прямые брюки, совсем серые. Как-никак, мне было в удивление узнать, что весь караван сидит здесь и ждёт меня, хотя я стоял непосредственно у двери, однако, признаться честно, я и сам особо не замечал, что кто-то проходит мимо меня, уж тем более и не запоминал по лицу, кто же такой проходит. Очевидно, что я их может быть задержал, но мне было ни капли вовсе не стыдно, поэтому я промолчал в мокрую ладонь и направился со всеми в старый, но такой родной хлев.

Мы шли кучкой по земляной пасте как стая, так как от обильности дождя наш обзор был значимо ограничен, отчего мы запросто могли потерять друг друга, и находясь в такой толпе открытая для дождя площадь тела уменьшалась, что позволяло меньше намокнуть, а хотя быть может, каждому просто хотелось вести разговор, поэтому мы сомкнулись и шли как единое целое. Когда мы приблизились к хлеву, направляющий ускорил свой шаг и раскрыл для нас врата, демонстрируя своё господство и напоминая, что он направляет весь караван. Взойдя в хлев, наша толпа рассеялась, словно взорвалась.

Пред глазами раскрылась живописная картина, написанная серыми красками: намоченные доски казались ещё более тёмными, покрытие из сухой травы промокло и было сравнимо с кашей, а сегодняшняя пасмурность погрузила здесь всё во мрак. Я прошёлся по хлеву вдоль и завернул направо, где встретил свою грубую и гордую скотинку и две свои смешные ласковые животинки: на троих было нагромождено в общей сумме примерно пара десятков товара. По гаму и шуму шагов я распознал, что все уже начинают выходить и собираться. Я бегло проверил связку товаров на животинках, а самих животинок привязал к скотине, затем протёр обувь травой от грязи, запрыгнул на скотинку и приказал ступать. Направляющий гордо стоял у самых ворот на своей повозке, рассматривая нашу толпу и считая количество готовых. Ближе к нему караван смыкался в большей степени.

Наконец, все собрались и направляющий вывел нас из хлева, закрыв его за нами. Наш караван достойно продекларировал, что отправляется в город под склонами, у побережья. По размытой тропе было трудно ступать, но неоспоримо возможно. Удивительно, но в этом момент умиротворения, когда все заботы позади, а впереди лишь долгий счастливый путь туда и обратно, я наконец смог почувствовать обворожительный запах свежести и спокойствия, словно я потерял тягу жизни, не зная что такое восторг, ужас, гнев и горе. Может, мне стоит стать монахом? Чтобы заработать вечный покой и познать, что кроется после моей смерти. Вряд ли в своём нынешнем образе, при жизни, я смогу прозреть в этом, но вдруг случится какое-нибудь перерождение, и в своём новом образе я смогу принять свой новый быт. Что же будет? А что, если это перерождение уже произошло, а я даже не догадываюсь? Может, в прошлой жизни я был чем-то невообразимым, трансцендентным, и свой нынешний быт я поистине могу назвать уникальным? Быть может. Значит, я должен максимально наслаждаться своей участью самого незначительного купца, живущим непонятно ради чего? Значит так. Получается, нужно этому научиться. Получается, нужно полюбить весь этот мир, всю его сущность, всё житьё-бытьё.