Воспитатель схватил за руку телёнка и вытолкал наружу, свистнул в нагрудный свисток.

Команда санитаров оказалась рядом, белый мешок набросили на голову и повели к квадратной машине с красными крестами.

Хава нашёл руку товарища по несчастью и незаметно пожал.

– Молодец! Не струсил.

Миж всё ещё оставался в том эпизоде, не мог из него выйти, но чувство самоуважения продиктовало следующий шаг. Надо оглянуться на остальных и просто спросить: кто ещё хочет?

Если у кого и были какие-то планы относительно одиноких слабаков, их пришлось пересматривать на ходу. Никто не улыбался им – нашли у себя такую возможность. Ряды новых друзей пополнялись автоматически:

– Здорово ты его!

– Так ему и надо!

Насладившись триумфом, Хава ждал, когда Миж покинет автобус, он похлопал ему в спину, задавая ладонями победный ритм, и несколько мальчишек похлопали тоже, признавая новую силу.

Автобус пустел, покидая его, многие оглядывались на победителей, кто-то осмеливался прикоснуться к плечу, один вообще сказал: «Я хочу в твою команду. Возьмёшь?»

Хава ждал, когда назовут его имя. Внутри всё пело и благоухало. Он сам себя спрашивал: вот не думал, что ты способен на такое; что случилось?

– Хава! – Воспитатель кивком велел убираться: хватит, посидели на мягком!

Солнце било прямой наводкой, размазывая пластилиновые тени от грузовиков.

Две недели назад воспитатель познакомил воспитанников с пластилином. Они с радостью принялись разминать массу, радовались цветам и податливости материала. Хава выдавал из ладоней колбаски и наблюдал за новеньким. Его перевели из группы риска, анализы в порядке… Так говорил главный лаборант воспитателю, доставив в бокс Мижа. Чем-то он приглянулся, Хава не мог понять, чем именно. Какой-то слишком нежный. Так и хочется подойти и ударить по голове, для его же пользы. Сказать при этом: подотри сопли, у нас этого не любят. Если хочешь жить, здесь нужна вся сила, какая найдётся.

А когда у Мижа пластилин ожил – это стало новостью для всех. Несколько ловких движений – и на ладони настоящая корова, только до смешного маленькая.

– Сделай и мне!

– И мне! – воспитанники окружили умельца, стали пробовать повторить коровку, да ни у кого не получалось и близко. Голова, туловище и ноги вроде можно угадать, но в целом – совсем никуда, язык не поворачивается уродцев называть коровкой.

Миж вылепил десяток штук, потом признался – надоело.

Воспитатель тем же вечером доложил директору: у нас встречаются экземпляры, в ком человеческого немного больше. С того дня Мижа взяли на заметку: была поставлена задача отследить другие наклонности. Но сроки поджимали, эксперимент пришлось оставить. В личном деле телёнка появилась приписка – обнаружена склонность к лепке и рисунку. А это значило, что будущее дворника ему не грозит, его переведут в группу, которая получит иное образование.

Воспитанники набились в грузовики, кругом солдаты, – это радовало, пусть и без автоматов. Там, где солдат, там всегда порядок, и воспитанниками больше напоминать не надо. А сам детский дом, куда прибыли, порадовал с первых минут. Корпуса заведения устроены таким образом, что можно сутками ходить по кругу, в любую погоду. Прогулки по территории строго регламентированы, чтобы группы не пересекались. Обычная простуда – здесь считается крупным происшествием. Воспитанника изолируют, пока не исчезнут признаки, но он уже занесён в группу риска, и воспитатель обязан почаще обращать внимание на него.

Зато есть окна и двери, которые не запираются на ночь. Мы свободны! Можем ночью сбегать в туалет, и никто не спросит, куда. Правда, за порядком в туалете всё же наблюдают. Небабулька проживает в комнате напротив, если не лень, то заходит в туалет и смотрит, не оставили ли после себя луж на полу. Кажется, в её задачу входит всех огорчить и озадачить:

– Я предупреждаю один раз, на второй – берегись!

Они думали, хрен ты нас догонишь. Чуть позже дошло: не зря она живёт напротив, чтобы всё видеть и знать. Да и никто специально не писает мимо, это происходит случайно.

Ещё есть сторож, он всегда появляется неожиданно и молча сверлит лохматыми глазами компанию пацанов, как бы спрашивая: чего собрались? Марш на уроки! И попробуй возразить, что у нас перемена. Брови настолько лохматые, что и глаза кажутся такими. Кажется, его зовут Мирипчин, его иногда видят по ночам в спальной комнате. Ходит с красным прибором, – как позже стало известно, измеряет температуру у спящих. Никого не трогает, просто подносит прибор и смотрит показания.

После боксов и двухъярусных кроватей здесь, конечно, благодать. Свою кровать нужно любить, конечно, и за подушкой следить, чтобы не появился запах и хохочущие ребята постарше. От них лучше держаться подальше, да мамка настаивает на полноценном общении:

– Вы поедете жить в город, а там много людей, и они все разные. Если вы тут не привыкнете к окружению, то в городе и подавно. Не ждите, что вас признают непригодными, – для таких есть специальные лагеря, для дикарей. Вы же нормальные ребята, вам жить в городе и работать на радость себе и городским. Они-то не стараются, как вы умеете.

Мамка сама частенько хватается за метлу и показывает секреты мастерства. Оказывается, в таком простом деле есть свои тонкости; если их знать, то дневное задание можно выполнить за четыре часа, а потом ты свободен!

– У вас появится много свободного времени, поэтому нитку и иголку всегда держите под руками. Всё сами, сами! А когда оправдаете наши ожидания, тут и пойдёте в руководство. Вас обязательно заметят. И тогда вас будут возить на машине, на работу и с работы. Самые лучшие займут главные посты в городе, а потом и в государстве: ваше будущее в ваших руках.

С наступлением сумерек, в коридорах включают свет. В боксах такого не было: там нужно спать побольше, чтобы набраться сил. Детский дом – это первый шаг к новой, богатой жизни. И да, если бы не придирались старшие, когда мамка не видит. Они действовали всегда осмотрительно: как только взрослые отойдут попить чаю, тут и начинаются приключения. Сто рублей – это для начала разговора, так ещё кто-то настучал.

– Миж, поди-ка сюда. – Ухарева сегодня командовал в их группе, по очереди. Семь относительно крепких ребят если собьются в кучу, то идей выше головы. Отвели в сторонку, за шторы оконные, один остался на карауле. – Говорят, вы пустили кровушку одному воспитаннику. Это не хорошо – вдвоём на одного.

– Он первый начал. – Миж оглянулся на окруживших. Халы поблизости не видно, но он успел подготовить к таким приключениям.

– А вот давай вместе подумаем. Если бедолага на что-то обиделся, ты не пошёл выяснять, почему. Он в чём-то прав, а ты драться. Ты пойми, у нас так не принято. Так вы любому пустите кровь, а его потом на стол и разберут на части.

Миж к такому не был готов.

– Как это… разберут?

– Ты ещё много не знаешь. Если обнаружат у тебя признаки неизлечимой болезни, так и увезут. И больше никто про тебя не услышит.

Спина мигом вспотела, мальчишка захотел вырваться из круга и найти Халу.

Все выходы перекрыты, не уйдёшь.

– А что это – неизлечимая болезнь?

– Это когда что-нибудь из тебя течёт. Сопли или кровь. Небабуля для чего наблюдает за туалетом? У кого потекло – плюёт в клозет. Она раньше других определит, что у тебя пошли нарушения.

– Я не харкаю кровью. И соплей почти не бывает.

– Мы можем устроить. Одному тебе не выжить, ты должен выбрать себе защитника. Как видишь, у нас сильная команда. Мы дерёмся с другими этажами, отдельными группами и отрядами. У нас тут война, только никто о ней не знает. Догадываются – скорей всего, но не вмешиваются. Слабаков у нас разбирают на части. Отсюда в город уходят только самые сильные.

Миж уже слышал про эту команду. Просто на удивление, как они мирятся между собой. У них нет главаря, как у других групп. Вроде равноправия, пока все соглашаются.